Всех с возвращением!

Приятно видеть, что всё встало на свои места=) Трудно было бы расстаться с этим уютным мирком. Поздравляю всех с успешным возвращением! Спасибо, что вы есть=)

Code Geass продолжает меня вдохновлять, поэтому вот такая приятная композиция для утреннего настроения=)



P.S. Только почему-то половина моих сообществ пропала из списка... При всём при том, что я до сих пор в них состою, и записи оттуда продолжают появляться в избранном. Что за шутки такие?=)

@музыка: Sunset Swish - Mosaic Kakera

@настроение: утреннее

---

Code Geass: Раскаяние

Название: Раскаяние
Автор: Reno aka Reno89
Фан-дом: Code Geass
Жанр: цикл драбблов, глубокий ангст
Рейтинг: G
Пейринг: как такового нет, крошечные и почти незаметные намёки на Сузаку/Лелуш
Дисклеймер: Sunrise’s
Предупреждение: сплошной спойлер на концовку сериала, несущественные спойлеры на Code Geass Drama Pictures и маленькое предположение, в которое лично мне хотелось бы верить. Много слов «никогда», и «ничего», и «никого». Вообще, пессимистично.
От автора: пост 2 сезон, мысли, чувства Сузаку, его переживания и воспоминания. Long live Lelouch, мой трибьют этому потрясающему герою.

Will your swear on your life
That no one will cry
At my funeral?..

1. Тяжесть

1. Тяжесть

На рассвет ещё нет даже намёка, и у Сузаку в запасе пара часов, но настоящий глубокий сон оставил его тихо покачиваться на волнах забытья. В сумерках комнаты очертания предметов плывут, линии смазываются. Сузаку бездумно наблюдает за миром из-под опущенных ресниц. Каким же далёким он теперь кажется пилоту найтмэра.
Так близко ветер шумит в ветвях, так близко вздыхает неспящий океан, но прежняя жизнь, увы, недосягаема.
Разбудила Сузаку, как и прежде, тяжесть. Она мягкой кипой императорских одежд легла на правое плечо. Подумать только, каким неподъёмным может показаться тело, из которого стремительно и неудержимо вместе с фонтаном крови выплёскивается жизнь. Даже такое тонкое и хрупкое, как у Лелуша. Оно обмякает, будто набравшая влаги ткань, и тянет вниз, к тяжёлому основанию платформы.
Наверное, никогда Сузаку не забудет этой мягкой беспомощной тяжести на своём плече. Она будет с ним до самой смерти.
И, лежа навзничь на едва расправленной постели, он баюкает эту мнимую тяжесть, будто беспокойного ребёнка, который, наконец, засыпает, засыпает, засыпает…
Сузаку чувствует, как веки его тяжелеют. Он так боится упустить ставшее привычным ощущение, что сжимает руки чуть сильнее, чем следовало бы, будто болезненно крепко обнимает невесомое тело. На острой, обломанной грани сна возникает безумное и абсурдное желание верить: Лелуш жив. Это его черноволосая голова покоится на плече Сузаку, его ладонь, вымазанная в тёплой ещё крови, успокаивающе касается щеки пилота. И так тихо становится на душе, и сердце, измученное горечью, бьётся ровнее.
Сузаку скучает по Лелушу. Он _страшно_ скучает по нему.
Даже в бреду ночных кошмаров он это понимает. И уже нет никаких «но». Только тёплая тяжесть на руках.

2. Язык жестов

2. Язык жестов

Когда кто-то из военных случайно дёргает край жёсткого воротника униформы на глазах у Сузаку, тот вздрагивает. Потому что на их с Лелушем языке это означало бы «Поговорим на крыше», но теперь этот язык, как наречия древности, мёртв, потому что мир, в котором он функционировал, крошечный малонаселённый мирок, разрушен. Точнее, опустошён. Их и прежде было всего двое, а теперь Сузаку один, и у него нет подходящего собеседника, который понимал бы такой язык. И нет человека, который мог бы им стать. Забвение тонкой, но прочной сеткой накрывает всё сущее. Но время от времени, правда, всё реже, бывший рыцарь замечает эти непреднамеренные знаки, которые для окружающих не значат ровным счётом ничего.
Он читает их с досадной лёгкостью, не задумываясь, лишь после понимает, что снова позволил памяти сыграть с собой злую шутку. Его память – его гиасс, действие которого он не в силах контролировать.
Вот молодой офицер приклоняет колено перед Нанналли, сжав правой рукой запястье левой. «Увидимся позже». Этот жест не приносил Сузаку особой радости. Он никогда не любил отпускать, пускай и на краткий период времени. Но Лелуш, тогда десятилетний и рассудительный не по годам, частенько говорил ему: «За каждым расставанием следует новая встреча». И так оно и выходило. Тогда Лелуш ещё не имел обыкновения лгать по поводу и без.
Ллойд, не пожелавший оставить пост руководителя научно-технологического отдела ради беззаботного бездельного существования, задумчиво потирает бровь указательным пальцем, производя в уме какие-то вычисления. Сотрудничество с Ракшатой, несмотря на обоюдные колкости, приносит свои плоды, хотя и сфера применения достижений теперь совершенно иная.
Война – двигатель науки. Мир – враг научного прогресса, но что поделать, если при нынешней императрице вероятность вооружённых конфликтов не только в Японии, но и во всём мире сведена к нулю. Вот и приходится графу Пудингу теперь трудиться на благо созидания, а не разрушения.
Он потирает бровь, а Сузаку машинально переводит жест на свой язык – «встретимся в условленном месте». За храмом Куруруги, в тихой роще, где поют цикады и ветер шелестит листвой. Условного места больше нет – уничтожено при бомбёжке. Тот, с кем назначена встреча, уже не придёт – уничтожен по собственной воле.
Пора перестать жить прошлым.
Нанналли осторожно берёт Сузаку за руку, он чувствует нежное тепло её пальцев даже сквозь плотную ткань перчатки и замирает, как будто боится спугнуть бабочку, присевшую отдохнуть на его ладони. У неё свои жесты, наивные, добрые, мягкие. Нанналли сцепляет их мизинцы и произносит японскую считалочку, которую Сузаку знает с детства. Однако отчего-то теперь ему кажется, что он слышит её в первый раз.
Лелуш так никогда не делал. Куруруги считает этот жест чересчур девчачьим.
- Обещай мне, … - из-за оглушительного биения собственного сердца Сузаку не успевает расслышать, как она его назвала. Зеро… Рыцарь… Герой… Впрочем, он не удивился бы, назови она его по имени. Реквием по Зеро для неё больше не тайна. – Что будешь счастлив.
Сузуки невольно отстраняется, всего на шаг, но этого достаточно, чтобы возникшее между ними пространство трещиной расползлось вширь и вглубь.
Слишком много обещаний. Жить, во что бы то ни стало, - Лелушу. Быть, во что бы то ни стало, счастливым – Нанналли. А кто-нибудь спросил, чего хочет он сам?
Жаждет нарушить эту навязанную ему клятву.
Изобрести свой собственный язык, только для себя одного, хотя и знает, что это всё чушь. Диалог подразумевает наличие собеседника.
Есть ещё один жест, который знал только Лелуш. Он не был, строго говоря, изобретён ими, он просто возник – кажется, в тот день, когда их разлучили, и специально присланный автомобиль увёз Лелуша и Наннали прочь.
«Возвращайся». Этот жест прост, но у него, как у монеты, две стороны – ладонь, прижатая к стеклу и взгляд, полный тоски, обращённый к горизонту. Теперь, увы, такой жест уже не может быть полным. Остался только Сузаку. Порой у него выдаётся минута-другая, чтобы проследить бесконечную линию горизонта, пока глаза не заболят. Тогда можно найти убедительный повод навернувшимся слезам.

3. Совесть

3. Совесть

Прежде мёртвые никогда не донимали Сузаку. Раскаяние, которое охватывает его при виде вдов и сирот, безлико, слепо и бесформенно. У его горечи нет плоти, нет отличительных черт. Череда жертв слилась в единую массу. Наверное, всё дело в том, что, убивая, он крайне редко сталкивался лицом к лицу с теми, кто пытался противостоять его Ланселоту. Он слишком редко видел их глаза. И никогда так близко, как глаза Лелуша. Вот почему ни один, лишённый рыцарем жизни, не преследует его с такой настойчивостью.
Только Лелуш.
Сузаку он чудится в случайных прохожих. Ему кажется, что он видит черноволосую макушку в непроходимой толпе вокруг трибуны Нанналли. Он кожей чувствует немного насмешливый и отстранённый взгляд глаз цвета аметиста, и только от одного этого чувства его начинает лихорадить.
Как же легко входит клинок в человеческое тело – как нож в подтаявшее на солнце масло.
Пожалуй, в мире на данный момент нет ничего очевиднее смерти Лелуша Британского. Но Сузаку продолжает видеть его повсюду. Он _хочет_ видеть его.
Лелуш мелькает в телевизионных новостях, за спиной ничего не подозревающего диктора. На парадах. Среди техников, обслуживающих найтмэров. В невероятных местах, где его быть не может.
Сузаку – по-хорошему – сходит с ума. Он бежит вслед за ускользающим образом, рвётся за ним всей душой, даже когда неподвижно стоит рядом с креслом Нанналли в обмундировании Зеро. Становится душно. Костюм жмёт в плечах – у Лелуша были узкие и острые, его собственные – широкие, натренированные. Маска нещадно сдавливает виски – не подходит по размеру. Натирает до крови, оставляет на лбу ребристый след, на затылке – синяки. Механизм, открывающий и закрывающий её, всякий раз прихватывает отросшие волосы, едва не выдирая с корнем.
В один из дней службы, когда уверенный голос Нанналли раздаётся из динамиков и сулит светлое будущее, Сузаку борется с собой, со жгучим желанием сбросить маску Зеро прямо здесь, на глазах у всех, и судорожно втянуть хоть немного свежего воздуха. Ему кажется, что он задыхается всякий раз, когда надевает этот костюм.
Чужой, но знакомый взгляд мурашками пробегает по его спине. Он исходит из глубины толпы, оттуда, где не разглядеть ничего, кроме единой массы людей.
Лелуш?!
Найти его, найти его сейчас, немедленно, пусть вернётся, пусть вновь станет Зеро, может быть, тогда Сузаку хоть на миг ощутит себя свободным.
Он тянется к маске. Несмотря на ненавистную конструкцию, её очень легко снять. Стоит только нажать потайную кнопку.
Но Сузаку вдруг останавливается. Крик «Лелуш!» застревает в горле. Здесь его нет, нет в этом мире.
И тогда Сузаку понимает, что это всего-навсего его совесть. Его совесть приняла столь причудливую форму – вид его бывшего лучшего и единственного друга, самого дорогого врага. И теперь его совесть на страже интересов всего мира, на страже справедливости, и так тому и быть.
А Лелуш, принц Британский, сгинул. Хотя Сузаку, кажется, был бы совсем не против, окажись всё иначе.

4. Причина научиться

4. Причина научиться

Почти болезненная гордость и невероятное упрямство Лелуша редко позволяют ему просить кого бы то ни было о чём бы то ни было. Он хочет делать всё сам – стричь волосы Нанналли (хотя пока выходит не слишком ровно), искать силы к существованию, принимать решения. Но мир для него, десятилетнего, ещё слишком велик, и этому миру нет дела до нужд маленького мальчика и его сестры. Поэтому обязанности приходится с кем-то делить. В конце концов, нет нужды повсюду таскать за собой Нанналли, она и так устаёт, даже от кратких прогулок. А уж как устаёт Лелуш! И это досадно, потому что малышка Нанналли лёгкая, как пушинка, но стоит пройти полмили с ней за спиной, как ноги начинают подкашиваться, а лёгкие разрывает от судорожных вдохов и выдохов. Тогда приходится звать на помощь Сузаку, который опережает их на полсотни шагов, словно бы позабыв о своих друзьях, выбивающихся из сил. К счастью, Лелушу не нужно просить – Сузаку понимает без слов и бегом возвращается к ним, принимая ношу. Через четверть часа, через полчаса, через час он не кажется уставшим, и Лелуш, глядя на него, такого сильного, чувствует тупой укол зависти.
Но есть одна вещь, которой Сузаку и не надеется постичь. Для своих лет он уже многое умеет – защитить себя, защитить друзей, поставить ловушку на кролика или птицу, развести огонь. Но этого он не умел никогда. Может быть, у него просто не было нужды или возможности научиться. И вопреки своей собственной гордости, не столь безапелляционной, как у Лелуша, он с благоговением относится к этому своему неумению. В способности Лелуша ему видится некая избранность, на которую он не посмел бы претендовать.
Однажды пасмурным утром они с Нанналли просыпаются у корней дерева с раскидистой кроной, льёт дождь, а Лелуша нигде нет, сколько бы они ни искали. У Сузаку мелькает безумная мысль «кто будет стричь волосы Нанналли?», но мигом позже её сменяет куда более подходящее «сбежал!». Впрочем, Лелуша сложно заподозрить в трусости. Нанналли напряжённо прислушивается, жадно ловит каждый звук: вдруг в шуме дождя послышится шорох шагов? Её брата всё нет.
Земля под ними сухая – густая листва почти не пропускает влагу. Но из-за дождя воздух сырой, промозглый. И ждать уже нет мочи. И хочется идти. И уже неважно, куда. Просто идти к покорёженному взрывами горизонту.
Лелуш возвращается внезапно – дождь слишком сильный, и его совсем не слышно. Он что-то говорит вполголоса, наверное, пытается объяснить своё отсутствие, но Сузаку не слышит. Тогда Лелуш достаёт из-под куртки охапку на удивление сухого хвороста – в качестве оправдания, и совсем скоро у них появляется возможность обогреть озябшие руки. Хотя Лелуш выглядит, казалось бы, обычно, разве что промок насквозь, Куруруги замечает, как подозрительно блестят его глаза, будто он плакал. Наннали не может видеть брата, а Сузаку не станет спрашивать. Не потому что он боится Лелуша – тот всё равно не сумеет ударить его, как следует. Дело в другом. Они друзья, и он не хочет задевать его гордость. В конце концов, у каждого есть право на миг слабости. И прочие исключительные права, которые нельзя отнять или отменить.
Теперь же, девять лет спустя, Сузаку приходится посягнуть на одно из таких прав – на право Лелуша подстригать волосы Нанналли.
Это безвыходная ситуация, которая до боли напоминает детство.
Лелуш снова ушёл, и снова никто не знает, куда. Отличие в том, что на этот раз он не вернётся. Сузаку остался один с Наннали, теперь он должен заботить о ней, но он никогда не добьётся такого мастерства, как Лелуш, который за годы успел набить руку. Сузаку чувствует себя виноватым. Не потому, что вынужден был исполнить роль палача, а из-за того, что самым горьким последствием Реквиема стало одиночество Нанналли. Никто не в силах был подстригать ей волосы так, как делал это Лелуш – даже самый лучший королевский парикмахер. Руки у них умелые, но равнодушные. У девятилетнего Лелуша были неловкие пальцы, но он вкладывал в дело столько любви и заботы, что Сузаку мог бесконечно наблюдать за его простыми и непостижимыми движениями.
Он – лишь замена. Замена незаменимого, вот такой парадокс. И совершенно не умеет управляться с ножницами.
Однако теперь, пожалуй, у него есть справедливая причина научиться.

5. Момент истины

5. Момент истины

В отдалённой части кладбища есть тихий тенистый уголок. Весной там цветёт сакура, бесшумно роняя розовые лепестки на прохладный серый камень одинокой могилы.
Могила в изгнании.
Гранитная плита всегда утопает в свежих цветах, хотя вокруг ни души. Сузаку приходит сюда так часто, как только может, сидит подолгу на сырой после ночного дождя траве, наблюдая, как постепенно смещается граница между светом и тенью. Солнце греет землю.
Юфемия, принцесса Британская, покоится здесь, но Сузаку ни разу не встречал на кладбище ни одного из членов большой императорской семьи. Как будто все приняли решение забыть о Юфи, даже Корнелия. Все, кроме Сузаку. Теперь это его обязанность – хранить воспоминания.
Он помнит и о том, кто не удостоился ни камня, ни креста, и канул в забвение в наказание за свои грехи. Никто не знает, где тело Лелуша. Никого это, кажется, и не интересует. В последний раз Сузаку видел его в момент истины – в ключевой миг задуманного ими Реквиема. Рыцарь стоял тогда наверху с разящим мечом в руках, а Лелуш лежал у подножия платформы, как сломанная человеческая игрушка, и вряд ли в ликующей толпе нашёлся бы хоть кто-то, чьё сердце не сжалось бы на миг от жалости при взгляде на окровавленное тело молодого императора. Невозможная, недопустимая мысль о том, что этот человек сделал нечто большее, чем подчинил себе весь мир, возникла на миг в коллективном сознании и пропала, вспугнутая ликующими криками. Лелуш стал центром людской ненависти, общим врагом, который сплотил всех. Он всё-таки навязал миру свою волю, даже без помощи Гиаса. Приказал жить в согласии друг с другом, велел стремиться к счастью во что бы то ни стало.
Лелуш Британский повелевает…
Разноликая толпа распалась, люди вернулись домой тем вечером, и, стоило лишь лихорадке нежданного освобождения бросить их на растерзание бессонницы, каждый из них зажмурился, чувствуя, как, вопреки искрящему восторгу, горло сжимает жгучая горечь. Как будто каждый из них потерял что-то в давке и суматохе. Кое-кто и вправду потерял - брелок от ключей или пуговицу, оторванную в приступе всеобщей радости. Но подобные мелочи ничего не значат перед лицом всепоглощающей свободы. Свободы... без Лелуша.
Этот момент истины оказался двойным. Он отразил самого себя в людских душах.
Ведь любой из тех, кто оказался на площади, - зеваки, рыцари, приговорённые к казни, даже сторонники императора - потерял Лелуша, даже не отдавая себе в этом отчёта.
И только Сузаку без труда нашёл объяснение своим бездумным слезам, скрытым маской. Они так тихо катились по щекам, что на миг пилоту Ланселота даже удалось забыть о них.
Что это? Ну, вот, снова.
Маска лежит на траве.
Ветер срывает влагу с ресниц. На кладбище положено плакать о тех, кто покоится в этой земле, а не о тех, кому здесь не нашлось места, но Сузаку остаётся только мысленно принести свои извинения Юфи. Сегодня он плачет по Лелушу. Не из-за смерти, но от одиночества. Из-за возникшей на месте Лелуша пустоты.
Прежде чем уйти, он говорит Юфи «прости», за себя и за Лелуша. Он знает, Лелуш не был бы против. Сузаку помнит, как покачивалась на воде пара разноцветных фонариков-свечных огоньков с одинаковыми именами. Не он один тосковал по ней.
Лёгкий аромат сакуры ветер уносит прочь, в неведомые края за океаном.
Прежде чем уйти, Сузаку проводит ладонью по лицу, украдкой смахивая слёзы, и говорит «спи спокойно», - им двоим, Лелушу и Юфи.
Сладких тебе снов по ночам.
Мирных тебе пробуждений на рассвете.
Где бы ты ни был.

@темы: Other pairings, Фанфикшн, Аниме, Code Geass

---

Code Geass OST

Честно говоря, я нечасто обращаю внимание на открывающие и замыкающие музыкальные темы в аниме. Исключение - Fullmetal Alchemist, там все композиции щедевральны, особенно, в Brotherhood. Темы Code Geass меня поначалу немного покоробили. Просто они так непривычно звучат для моего уха.
Но теперь, по прошествии некоторого времени, я понимаю, что они идеально подходят этому аниме. Есть в них что-то цыганское, воинственное и жаждущее свободы... Вот несколько наиболее удачных, на мой взгляд:

Ending 1го сезона


Ending 2го сезона


Просто композиция из саундтрека


Реквием по Зеро, очень проникновенная мелодия. Мне кажется, так звучит героизм.


И замыкающая песня с символическим и обнадёживающим названием=)

@темы: Маэстро! Урежьте марш!, Аниме, Делюсь впечатлениями, Code Geass

---

Code Geass

Люблю такие аниме. Симпатичные персонажи, которые не оставляют равнодушным. Друзья, которые становятся врагами, двойная жизнь, злодей с благородными целями и, наконец, глобальная идея, которая под конец ударяет по тебе тяжёлой артиллерией. Если уж смотреть - так до конца. Вся суть заключается в финальном эпизоде.

Песня, использованная в видео, мне кажется очень подходящей. Приятная работа.

@темы: Vid, Аниме, Делюсь впечатлениями, Code Geass

---

Долг платежом красен

Я очень редко пишу здесь про аниме. Да и давно я его не смотрела. Но эта весна полна сюрпризов - приятных и не слишком. Настроение выдалось "анимешное". Хотелось бы составить рейтинг любимых японских мультсериалов, но об этом, пожалуй, позже, поскольку именно сейчас как раз нахожусь в процессе просмотра нового. А пока - трибьют моему любимому Стальному (или Цельнометаллическому) Алхимику.

Название: Долг платежом красен
Автор: Reno aka Reno89
Фан-дом: Fullmetal Alchemist: Brotherhood
Жанр: слэш, гет, драма
Рейтинг: R
Пейринг: Рой/Эд, Рой/Лиза
Дисклеймер: всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит, а всё, что мне принадлежит, принадлежит мне и только мне!
Саммари: пост-64, Мустанг всё-таки стал фюрером, Эд всё-таки отправился на Запад, но перед этим навестил Роя в столице. Встреча людей с общим прошлым, которым есть, что сказать друг другу.
Предупреждение: много слов, мало действия. Возможный ООС персонажей. Рой, кажется, вышел более чувствительным, меланхоличным и разочарованным, чем он есть на самом деле.
Снимаю с себя всякую ответственность за достоверность названий напитков в столичном баре, и честно признаюсь, что только предполагаю, нежели утверждаю, что именно там пили Мустанг и Хьюз.
От автора: Fullmetal Alchemist – горячо любимое мной аниме, Fullmetal Alchemist: Brotherhood – усовершенствованная версия горячо любимого мной аниме. Результат налицо. Спасибо за внимание!

~~Сейчас~~

В столице случился переворот. Пыльное лето беспощадно свергло юную нежную весну и захватило власть. Вместо благодатной влаги первых дождей по идеально ровному асфальту улиц расползлась июньская жара, тени из пушистой дымки, отбрасываемой едва оперившимися кронами, превратились в бездонные колодцы с застойной водой. Солнце в зените острой пикой пронзало самых смелых, рискнувших покинуть прохладные жилища в столь ослепительный полдень, и страшно хотелось пить. В военной форме запросто можно было свариться заживо, а на летнюю экипировку армия Аместрис тратиться не привыкла, даже когда дело касалось высших чинов, изнывающих от духоты и обливающихся потом. В конце концов, такого жаркого лета столица ещё не знала. Нынешний правитель, господствовавший в самом сердце её, в белой крепости – тоже. Поэтому вынужден был утирать лоб платком и тихо ругаться сквозь стиснутые зубы, следуя коридорами власти.
- Как же, оказывается, непросто получить аудиенцию у фюрера, - нагнал Роя знакомый насмешливый голос, в котором теперь звучала ломкая хрипотца.
Мустанг замер. Секретарь и адъютант были отпущены, но в пустовавшей, как показалось фюреру, приёмной кто-то был. Незваный гость развалился в кресле у окна – самом мягком, положив ногу на ногу так, что у края штанины тонкой полоской блестела сталь.
- А ты как думал, - вздёрнул бровь Мустанг. – Если каждую такую фасолину будут впускать сюда, я…
Он замолчал, когда посетитель неспешно поднялся и шагнул к нему.
- А ты времени зря не терял, да, Стальной? – пробормотал Рой.
Окажись в комнате кто третий, уж он бы подтвердил: и фюрер, и светловолосый парень были почти одного роста. Разве что бывший государственный алхимик уступал Мустангу на полдюйма.
- А то! – усмехнулся Эдвард, протянув руку – без извечной перчатки, скрывающей протез.
Фюрер с готовностью пожал её, невольно отметив, насколько приятнее было касаться живой тёплой плоти, нежели равнодушного металла.
- Чем обязан такой чести, Стальной?
Губы Элрика тронула улыбка.
- Вот уже два года как я оставил службу, а вы, полковник, продолжаете звать меня Стальным.
- Вот уже два года как я не полковник, - заметил фюрер, повернув ручку двери.
Теперь, когда он стоял спиной, и Эдвард не мог видеть выражения его лица, ему вдруг показалось, что в этих словах прозвучала неожиданная грусть. Но – нет, не могло такого быть. Заветная мечта, нет, единственная заслуживающая внимания цель была достигнута. Рой Мустанг, огненный алхимик, встал во главе разбитой войнами, но ещё не побеждённой страны, которая с надеждой взглянула в глаза новому правителю. Отныне он мог распоряжаться её людьми и ресурсами по своему усмотрению, мог строить свою империю или демократию. Однако что, если... Как говорят, в жизни две беды: первая – никогда не осуществить своих мечтаний, вторая – осуществить их.
Эдвард нетерпеливо отмахнулся от досадных мыслей. В конце концов, он приехал в столицу вовсе не для того, чтобы нянчиться с полков… с фюрером. Для таких целей у главы государства была Лиза. И целый штаб верных людей в придачу.
- Кажется, для меня вы так и останетесь полковником, - задумчиво пробормотал Эд, следуя за Мустангом в его кабинет – просторную комнату, в которой почти ничего не изменилось со времён последнего фюрера – гомункула Кинга Бредли. Разве что стол и кресло с высокой спинкой стояли теперь у стены, а не у окна. В последний свой визит генерал Армстронг без экивоков выразила своё мнение насчёт неудачного расположения мебели в кабинете. Прежнее место у окна с лёгкостью просматривалось и простреливалось с любой из двух пограничных башен. Не поворачивайся спиной к врагу. Никогда.
- Как и ты для меня – Стальным, - хмыкнул Рой. – Не стану предлагать тебе устраиваться поудобнее, с этим ты и без меня отлично справишься. А теперь – выкладывай!
Эд плюхнулся на стул, сдувая со лба длинную светлую прядь. Почесал в затылке своей настоящей рукой – по какой-то причине Рой не мог перестать думать о ней.
- Оставьте свой приказной тон, полковник, - наконец, проговорил Эд. – Может, я просто соскучился по армейским порядкам.
Рой недоверчиво хмыкнул.
- Соскучился? На моей памяти ты армию на дух не переносил и никогда не упускал случая заявить об этом во всеуслышание.
Эвард рассеянно покивал, глядя в окно. Живые и настоящие пальцы обеих рук переплелись, и Рой заметил, как знакомо потемнел ноготь на указательном правой. Подобные отметины оставлял молоток, пролетевший мимо шляпки гвоздя. Проходя обучение в военном лагере, Мустанг не раз щеголял такими, пока не развил достаточную меткость. Помнится, Хьюз частенько посмеивался над ним, пока они чинили крышу барака или заделывали дыру в заборе, а после сам с громкими проклятьями нарезал круги, сунув в рот ушибленный палец. Тогда им казалось, что боли сильнее, чем от случайного ожога, ссадины или удара под дых быть не может. Но вскоре жизнь убедила их в обратном. Боль, что терзала душу и сердце после войны в Ишваре, боль, что разъедала после потери друга, во сто крат превосходила те нелепые царапины и подзатыльники, которые доставались им в годы обучения. Почему-то тогда никто не рассказывал, что ждёт их в будущем. И, пробегая милю под ледяным дождём и против ветра, они лишь смутно догадывались, что, возможно, к стихии когда-то присоединится и град пуль, и смертоносные огненные вспышки тяжёлой артиллерии, а дождь из ледяного станет тёплым, кровавым.
- Но если серьёзно, - задумавшийся Мустанг вздрогнул и перевёл взгляд на Эдварда, – я тут кое о чём вспомнил. Раз уж я приехал в столицу, стоит рассчитаться со старым долгом. Кто знает, когда мне ещё выпадет такая возможность.
Рой удивлённо приподнял бровь, когда бывший государственный алхимик встал и направился к его столу. В карманах брюк Эда отчётливо звякнула мелочь. Прежде монеты звенели так в металлической ладони, вспомнил Мустанг. Теперь же они ложились в настоящую мягкую руку почти что бесшумно, и, лишь соприкасаясь ребристыми краями, тихими голосами напоминали о себе.
- Ваши пятьсот двадцать центов, полковник, - протянул ему деньги Эд. – Ведь вам всё-таки удалось занять это кресло.
Монеты перекочевали из одной живой и тёплой ладони в другую, и с неожиданным раздражением Мустанг заметил, что снова думает про эту руку, думает постоянно. Как символ утраченного, казалось бы, безвозвратно, и чудом обретённого вновь. Тех, кто покинул этот мир, нельзя вернуть, что бы ты ни делал и чем бы ни был готов пожертвовать, даже собственной жизнью. А этому мальчишке удалось урвать у белого бога своё счастье. И переписать собственную судьбу.
Но дело было не только в руке. С неё всё началось, она служила весьма удобным предлогом к тому, чтобы не поднимать взгляд выше предплечья, рассматривая длинные пальцы и широкое запястье, и проступающие под кожей жилы. Стальной алхимик Эдвард Элрик повзрослел. Многое в нём изменилось – этот голос, этот рост. Он больше не был тем ребёнком, которого знал Рой, его детство стремительно подошло к концу. Мустанг понял это ещё в тот далёкий день, когда впервые почувствовал на себе колючий взгляд золотистых глаз, увидел решительное выражение лица и искалеченное тело в инвалидной коляске.
Но отчего-то – и Рой знал, отчего, но не позволил мысли занять господствующее положение, – гораздо сильнее его взволновало то, что Стальной больше не носил косу. Столь незначительная на первый взгляд перемена, которая, тем не менее, оказалась самой очевидной. Ведь прежде такое случалось, только если Ала не было рядом, а Эд ненавидел цепляться за волосы автобронёй. Но теперь, когда у него была здоровая рука, ничто, казалось бы, не должно было ему мешать. Просто сам он больше не видел в этом нужды, Рой знал наверняка. Знал, хотя и не было тому никаких подтверждений, знал, основываясь лишь на своих догадках. За годы знакомства с братьями Элриками он успел неплохо изучить своего непосредственного подчинённого, надеясь, что хотя бы часть этой схемы возможно будет применить для Стального, который «вот уже два года как не».
В такие моменты главное не поддаться и не выдать заурядную фразу, которая так нестерпимо жжёт язык: "А помнишь?..", - надёжный и быстрый способ убедиться в своей правоте, у которого есть один крупный недостаток - он с головой выдаёт всю степень неуверенности в настоящем. А неуверенным Рой ненавидел себя чувствовать.
Поэтому задал другой вопрос.
- Как тебе живётся без алхимии?
- Чертовски неудобно, - энергично ответил Эд, возвращаясь на прежнее место. – Брат, конечно, убил бы меня за то, что я сейчас скажу, но без алхимии я иногда чувствую себя гораздо хуже, чем с железякой вместо руки.
Он помолчал немного, не глядя на Мустанга, который внимательно наблюдал за ним и, казалось, чего-то ждал. Продолжения.
- Но ни одна сила в мире не заменит мне Ала.
Да, именно этого. Чертовски верно, Стальной.
- Ни одна сила в мире не сравнится с тем, что нам удалось вернуть. Поэтому, окажись я перед этим чёртовым белым богом ещё раз, я не изменил бы своего решения и без раздумий отдал бы всё, только бы Ал снова смог почувствовать тепло солнца на коже.
- Нелегко ему пришлось?
- Да уж, - усмехнулся Эд. – В первые недели он больше падал, чем ходил. Но он так радовался каждой шишке и каждому синяку, что, признаться, начал меня пугать.
Фюрер пожал плечами. Что это значит – вновь обрести своё тело? Минутная мука наверняка казалась мальчику лучшим подтверждением его существования.
- Альфонс ценит каждое прикосновение, пускай и болезненное, - заметил Рой. - И я уверен, что он благодарен даже за ссадины.
Эд нетерпеливо отмахнулся.
- Мне этого не понять. Но он выглядит таким счастливым. И постоянно делает всё сам, руками, даже алхимию забывает применять. Для него важна каждая заноза, которую он посадил, пока рубил дрова для бабушки Пинако, каждая мозоль на ладонях. Если бы только он мог поделиться со мной своей алхимией… Зачем ему такая сила, если он не собирается ею пользоваться?
- Это ирония судьбы, Стальной, - с улыбкой проговорил Мустанг. – Те из нас, кто так жадно жаждет чего-то, редко получают желаемое, в то время как тем, кому это и не нужно вовсе, всё будто само сваливается в руки.
- Тогда вся теория о законе равноценного обмена вылетает в трубу, - проворчал Эд.
- Жизнь строится не только на равноценном обмене. Иногда приходится отдавать гораздо больше, чем получаешь. Порой не нужно отдавать совсем. Сложнее всего разобраться и понять…
- Даже если я и отдал больше, чем нужно, я об этом не жалею, - горько усмехнулся Элрик.
Рой взглянул украдкой на перчатки, лежавшие на столе. С виду они казались самыми обычными, но стоило перевернуть их – и любой увидел бы вытравленные красным алхимические знаки и символы.
Стала бы для него потеря этого разрушительного пламени подлинной катастрофой? Наверное, нет. Теперь, когда он прошёл сквозь врата, получив возможность создавать, а не только разрушать, Мустанг допускал мысль о том, что мог бы отказаться от огненной алхимии. Смыть хотя бы часть крови со своих рук. Но управление страной требовало многого. В том числе и памяти о страшных ошибках прошлого. Вот и носил Огненный алхимик свой знак – как напоминание о содеянном, как клеймо, как Историю.
- Куда ты теперь, Стальной? – они снова потеряли нить разговора, так что пришлось искать новую.
Эд задумчиво покачал металлической ногой, слушая, как мелодично гудят подшипники. Помедлил с ответом, будто ждал чего-то. Чего-то другого, старого или нового, и, не дождавшись, попытался укрыться за показной бодростью.
- На Запад, в Крету. Мы с Алом взялись обойти весь свет, чтобы встретиться после и поделиться друг с другом полученными знаниями.
Вот любопытные мальчишки. Рой снова усмехнулся, подумав, что за этот час улыбался чаще, чем за последние два года.
- Не сидится вам на месте, - пробормотал он, немного завидуя этой неиссякаемой любознательности.
- Мир слишком большой, чтобы медлить, - заявил Эд и вскочил на ноги. – А теперь, раз уж я рассчитался с вами, полковник, мне нужно идти.
Жаркое утро уступало позиции не менее жаркому полдню. Наверное, в такую погоду автоброня становилась нестерпимо горячей, лениво подумалось фюреру. И как он справляется со своей ногой?
Рука, слава богу, у него теперь настоящая. Мустанг резко одёрнул себя и выпрямился в кресле.
- Что ж, рад был встрече с тобой, Стальной.
- И я, - кивнул Эд.
Пора было прощаться. Они пожали руки, когда вдруг взгляд Эдварда стал страшно озорным.
- И вот ещё…
- Ну?
- Сбрейте эти дурацкие усы, полковник.
- Какой я тебе полковник?! – взревел фюрер, но дверь за Элриком уже закрылась.
Мустанг слушал удаляющиеся шаги, когда внезапно вспомнил, что кое-кто, должно быть, уже давным-давно ждёт его. Нехорошо.
Следовало поспешить.

~~ Два года назад ~~

- Одну ногу сюда, другую – туда. Шагай, Ал, не ленись! – командовал Эд, пока они с братом заново учились ходить. Вернее ходить учился Ал, а Эд просто помогал – с небывалым усердием, так что у обоих едва пар из ушей не валил.
- Я стараюсь, братик, честное слово!
В военном госпитале все уже привыкли видеть эту неразлучную парочку золотоволосых ребят, удивительно похожих друг на друга. Сам же Эд едва успел осознать произошедшее. Едва успел привыкнуть к Алу. Живому, тёплому, настоящему.
Порой Эд просыпался ночью – донимали сны. В них родная рука вдруг испарялась без следа, оставив после себя гладкий обрубок плеча, такой знакомый и ненавистный. Он мог рассмотреть каждый шрам иссечённой плоти, всё они были тошнотворного тёмно-розового цвета, который он на дух не переносил. Автоброня отчего-то не желала возвращаться на место, с десяток шурупов впивалось в тело, но тщетно. Подобные сновидения всегда заканчивались одинаково – у Эда больше не было руки – ни живой, ни металлической, вместо неё оставалось пугающее ничто, которое разрасталось и, в конце концов, затягивало его в тёмный водоворот. Просыпался он в холодном поту.
Но не эти сны были самыми страшными, а те, в которых пропадал Ал – целиком или по частям. Он вдруг становился эфемерным, как дым или туман, пытался удержаться на ногах, но ноги плыли, как дрожащий воздух над раскалённым асфальтом, и всё его тело вдруг сжималось до крошечной точки, а точка истаивала на солнце. Эд мог лишь в беспомощном отчаянии наблюдать за этим. Алхимия оставила его, он больше никогда не смог бы применить её, даже во сне. Так сказал белый бог, так гласила истина.
Вот почему наяву Эд словно бы боялся упустить момент, когда его младшему брату вздумается исчезнуть, поэтому проводил с ним всё своё время, разумом понимая, что так вести себя глупо, но сердцем продолжая испытывать необъяснимую тоску. Как будто однажды рука Ала могла выскользнуть из его собственной, а он не в силах был бы ничего предпринять, чтобы всё исправить.
Кроме того, как оказалось, ему нравилось проявлять заботу. Когда рядом с тобой долгие годы находится громадный железный доспех – твой младший брат, невольно теряешь столь необходимое ощущение хрупкости человеческого тела. Эд никогда не забывал, что старший – он. Никогда не позволил бы себе забыть тот день, когда лишился ноги и руки, а Ал – тела, никогда не посмел бы отмахнуться от чувства вины за произошедшее, ни за что не снял бы с себя ответственность. Но с доспехом под боком сложно быть по-настоящему заботливым, в особенности, когда этот доспех выше тебя вдвое.
- Эдвард Элрик, ты совсем его замучаешь, - добродушно прогудел майор Армстронг, наблюдающий за ежедневным представлением с крошечной по сравнению с его массивным телом скамьи, которая грозилась вот-вот развалиться под внушительным весом мускулистого военного.
Эд только отмахнулся, однако всё же позволил брату отдохнуть минуту-другую лишь для того, чтобы после вновь помочь ему подняться и продолжить путь.
Он чувствовал каждое ребро Ала, каждую косточку в остром плече и бедре, упиравшемся ему в бок, и молча думал о том, может ли человек быть настолько худым и при этом оставаться живым и здоровым? Из их общей жизни выпали годы взросления Альфонса, они были утрачены безвозвратно, и как он рос там, у врат, Эду было неизвестно, но, впервые ощутив его тело рядом со своим, он ужаснулся – настолько субтильным и ломким оно ему показалось. Ни мышц, ни жил, всё вены спрятались под полупрозрачной кожей. Едва передвигая ноги, Ал вернулся в этот мир, и теперь ему необходимо было провести в больнице не одну неделю, чтобы восстановить хотя бы половину положенного веса. И хотя Эд мог получить выписку хоть сегодня – раненую руку успешно залатали и перевязали, так что заживление шло полным ходом, - он не мог бросить Ала одного в этих белых равнодушных стенах. Кто стал бы водить его на прогулки? Эти милые медсестрички? Они ухаживали за тяжёлыми больными, а Ал, несмотря на своё состояние, был весьма многообещающим пациентом. Майор Армстронг? У него было полно своих дел.
Раны, раны, ссадины… Как много их выпало на долю Эда. И он рад был получать удары вместо брата, для которого опасность представляла лишь повреждённая печать. Но теперь Ала ничто не защищало от полного опасностей мира – только собственная кожа, как и любого другого человека. Поэтому Эд поклялся себе поставить его на ноги, и был рад данной клятве. Был рад просто касаться его – тёплого, живого и настоящего, завёрнутого в больничную хламиду, которая до сих пор была ему велика, так что приходилось дважды обхватывать его катастрофически тонкое тело поясом и завязывать концы двойным узлом. Руки у брата были под стать телу – тонкие, запястья казались невероятно хрупкими, длинные необрезанные ещё волосы закрывали худощавую спину с острыми лопатками. И было так легко, так радостно, несмотря на его пугающую худобу, поддерживать его, делать следующий шаг вместе с ним.
- Большая любовь между этими братьями, - смахнув слезинку, однажды громовым басом сообщил майор миниатюрной медсестре.
Та что-то пискнула в ответ и расплылась в улыбке. Несмотря на свой внушительный вид, Алекс Луи Армстронг выглядел растроганным всякий раз, когда видел этих двоих вместе.
А навещал он их часто. Почти так же часто, как и полковника. И не мог не заметить одну странность в поведении Эда.
Конечно, Стальной с утра до вечера был занят с братом – они вместе гуляли, вместе читали, вместе обедали. Вместе принимали посетителей. Но никогда – никогда! – Эд не спрашивал майора о самочувствии Роя Мустанга. Не интересовался тем, что творилось в двух шагах от него.
Они лежали в одной больнице, полковник – в Северном крыле, братья Элрики – в Южном, - но никогда не навещали друг друга, словно бы теперь, когда их миссия была выполнена, их больше ничто не держало вместе, чему, конечно, майор ни за что не поверил бы.
- Побывал сегодня у старых друзей в Северном крыле, - рапортовал Армстронг.
Даже если Стальной не спрашивал, он всё равно сообщал ему последние новости.
- Лиза почти поправилась. А на шее даже шрама не осталось. Разве что крошечный.
Старший Элрик поковырял ложкой в тарелке с кашей и покосился на стакан с молоком, явно сдерживаясь от стремительного удара, который мог бы отправить ненавистный напиток в нокаут.
- Скоро приедет младший лейтенант Хавок, его обязательно поставят на ноги.
Маленькая любопытная птичка вспрыгнула на карниз и заглянула в приоткрытое окно. Весенний ветер зашумел в листве, и малышку едва не сдуло с узкого подоконника.
- И как там полковник? – равнодушно осведомился Эд, наблюдая, как Ал с аппетитом уплетает второй пудинг, полученный от него.
Майор Армстронг улыбнулся в усы. Он ждал этого вопроса.
- Делает успехи. Усердно изучает историю Ишвара. Оказывается, у него поразительная память. Такими темпами он в самом скором времени займёт кресло фюрера.
Эд слушал рассеянно. Слепой фюрер во главе порядком потрёпанной Аместрис? Что ж, может быть, ему удастся привести в порядок дела этой страны, прошедшей через серьёзные испытания, привести в порядок умы – в армии, среди гражданских. Изменить что-то в лучшую сторону и прекратить, наконец, вести бессмысленные войны. Им всем требовалось время, чтобы прийти в себя – в том числе, и полковнику. Но он, видимо, не собирался останавливаться и переводить дух. Неудержимо шёл к своей цели, которую продолжал видеть, пускай и с насильно закрытыми глазами.
Эдвард вздохнул. Его терзали противоречивые чувства. Даже прислушавшись к себе, как следует, он не мог понять, скучает ли по полковнику, восхищается ли им, рассчитывает на него или же страшится той возможной пустоты в сердце, которая занимает место, предназначенное для Мустанга. Равнодушие всегда пугало его, чужеродное, противное его натуре, живой и горячей. Но ещё больше пугал его… страх неопределённости. То, как щекотало под ложечкой, стоило Армстронгу заговорить о полковнике, то, как волновалось где-то внутри. Полузабытое ощущение, оставшееся далеко позади, в полуразрушенном доме, в затенённой комнате. Страх – и в то же время не страх, но нечто столь же интенсивное и губительное.
Эд не навещал полковника и с неохотой слушал рассказы Армстронга, потому что никак не мог разобраться в себе, в своих мыслях, в своих тревогах, которых только прибавилось, когда напряжение битвы, наконец, отпустило.
- Братик! – кто-то настойчиво звал его назад в реальность, занавешенную дымкой размышлений. – Братик!
- Эдвард Элрик! – гаркнул майор, и Эд тут же очнулся.
- Я пойду прогуляюсь, братик, - обратился к нему Ал, решительно спустив костлявые ноги с кровати.
- Подожди, я тоже пойду, - всполошился Эд, готовый сорваться с места сью же секунду, но Ал остановил его.
- Я сам, - с неожиданным упрямством проговорил он и тут же ослепительно улыбнулся, смягчая резкость. – Пора мне уже становится на собственные ноги, а не утомлять тебя своей нерасторопностью.
- Но я-то не против, - улыбнулся в ответ Эд, однако уступил брату, который неуверенно шагнул к двери, вцепившись в костыли. – Ты справишься?
- Конечно! – воскликнул Ал, и столько было задору в этом ответе, что сомнения растаяли без следа.
Глухой стук резиновых нашлёпок на концах костылей стих в коридоре. Стальной и майор Армстронг остались в палате одни.
- Жаль отпускать его вот так? – проницательно осведомился военный, но Эд только фыркнул.
- Вовсе нет! Я же ему не нянька! Пусть привыкает сам.
Но сердце всё равно сжалось – пускай и на миг.
Взгляд голубых глаз майора вдруг стал невероятно пронзительным.
- Ты ведь никогда и мысли не допускал, что он не нуждается в тебе, Эдвард Элрик? – прозвучало это двусмысленно. Очевидно, Армстронг говорил об Але, но Эд совершенно точно знал ещё одного человека, которому подошла бы эта фраза.

~~Сейчас~~

В тени было ненамного прохладнее, чем на солнцепёке, но Чёрный Хаятэ уверенно направился в дремучие заросли, намереваясь исследовать их. Его ждали жуки и зелёные гусеницы, ещё не успевшие превратиться в бабочек, его ждал целый мир кусачих, прыгающих, жужжащих насекомых, которых можно было поймать и тут же выплюнуть, неистово тряся головой, – отчаянно защищаясь, некоторые разбрызгивали горький или жгучий сок, от которого всё во рту горело, и щипало язык.
Возможно, то, что фюрер Аместрис проводил час перед обедом, выгуливая чужого пса, могло бы показаться странным, но Рой сам попросил об этом Лизу, которая хоть и удивилась, но согласилась почти сразу же. В этом случае у неё появлялось свободное время, которое она могла провести в тире или на полигоне, отрабатывая меткую стрельбу.
Сам Рой подумал, было, что свой свободный час он наверняка провёл бы вне стен белой крепости, где-нибудь в городе, попивая виски в баре и глазея на хорошеньких девушек, но предпочёл промолчать, зная, каким тяжёлым взглядом может наградить его Хоукай – после такого не страшны ни контузии, ни случайно свалившиеся на голову кирпичи.
Иной задал бы вполне разумный вопрос: зачем же в таком случае брать на себя дополнительные обязанности по выгуливанию пса?
Всё дело было в том, что Рой порой чувствовал себя немного виноватым перед Лизой. Они часто ужинали в одном премилом ресторанчике, прогуливались по набережной и проводили вместе чуть больше времени, чем полагается начальнику и подчинённой. Но дальше совместных ужинов их отношения не заходили. Рой делал вид, что занимается неотложными государственными делами, которых в последнее время и вправду накопилось немало. Лиза тщательно следила за его безопасностью, стояла на страже его спокойствия и уверенности в себе, в общем, выполняла все свои обычные обязанности. Вот только ни спокойствием, ни уверенностью Мустанг почему-то больше не мог похвастаться. Он знал, что ему первым следует сделать следующий шаг. Телефонные звонки «вашего любимого флориста» утратили свою новизну и остроту. Лиза не любила ни цветы, ни конфеты, ей было достаточно самого присутствия Роя, возможности быть с ним рядом, помогать ему. Мустангу же подобное положение дел казалось неприемлемым. Он мучился размышлениями о том, что мог бы сделать для Лизы, чтобы не чувствовать себя таким беспомощным перед ней и её непоколебимой верностью. Прежде Рой никогда не думал, что может оказаться в столь неприятной ситуации. Ему не нужно было очаровывать своего адъютанта. Она любила его и ничего не требовала взамен. Рой просто хотел проявить заботу, но отчего-то это-то и оказалось самым сложным.
Ничего лучше, чем прогулки с Чёрным Хаятэ, Мустанг не придумал. Карие глаза Лизы чуть расширились от удивления, но она была и оставалась образцовым солдатом, способным справляться с любыми эмоциями, поэтому без лишних слов вручила ему поводок. На краткий миг они замерли, вглядываясь друг в друга в попытке понять больше, чем было сказано. Во взгляде Хоукай Рою чудилась усталость, он даже подумал о том, чтобы предложить ей небольшой отпуск – без него, вдали от него и от суеты столицы, но знал, что она ни за что не согласиться оставить его даже на неделю. Такое и прежде-то случалось лишь однажды, когда старшему лейтенанту, а ныне личному адъютанту фюрера, поручили важное секретное задание. Более веской причины, кроме смертельных ранений, не существовало.
Что Лиза разглядела в его глазах, Рой не знал. Но всеми силами души надеялся, что со дня чёрных зрачков на неё не смотрело равнодушие, в котором он не признался бы и под страхом пыток. Как можно испытывать отчуждение к человеку, которого судьба подарила тебе, отдала в добрые руки, о котором обязала заботиться?
Чёрный Хаятэ радостно тявкнул и бросился в самую гущу колючих кустов. Оттуда он выбрался, поскуливая, с полудюжиной колючек в нежном розовом носу.
- Ну, и что ты натворил? – с укоризной обратился к нему Мустанг. – Лиза же меня убьёт.
Пёс виновато потупился. Неимоверно хотелось чихнуть или прикрыть ноющий нос лапой, но хозяйки он боялся больше, чем репейных кустов, поэтому понимал, что из-за него у фюрера могут быть неприятности.
Он безропотно позволил Рою разобраться с колючками, лишь взглядом выражая всю глубину своих страданий, а Мустанг по-доброму посмеивался над псом и мягко журил, благодаря высшие силы за эту возможность хотя бы на время укрыться от преследовавших его размышлений. Отфыркавшись, Чёрный Хаятэ возобновил свою исследовательскую деятельность, а Рою ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, подчиняясь силе его любознательности.
Мысли его между тем вернулись к утреннему визиту. Он вспомнил – ещё тогда, наткнувшись на Стального в приёмной, - почему он именно тот факт, что Эд больше не носил косы, взволновал его больше всего. На то были свои причины. К примеру, волосы у Эда, определённо, стали длиннее, отмечая каждый шаг на его пути к взрослению. Старший Элрик ни разу не подстригал их, с тех пор как они с братом сожгли свой дом в Ризенбурге. Они знали его историю, видели всё, что видел он. Волну цвета тёплого золота смиряла лишь коса или тонкий шнурок, но однажды Рой видел эти светлые волосы, не сдерживаемые ничем. Касался их беспрепятственно. И потерпел неудачу.
Теперь, когда рядом был лишь Чёрный Хаятэ, отмахнуться от этих воспоминаний оказалось не так легко, как утром.
И без того ветхий загородный дом Мустанга был разрушен, но в ту ночь неверный свет ламп дрожал в слепых окнах. Крепко связанный гомункул и покалеченный воин с Востока занимали всё внимание заговорщиков.
В темноте ночи хотелось сбежать от мучительных стонов раненой девушки, и Рой направился в заднюю комнату, надеясь, что сможет подумать там в одиночестве. В его отношении к армии, точнее, к её верхушке назревал серьёзный перелом. Не имея ещё надёжных доказательств, он, тем не менее, чувствовал, как быстро и неудержимо тает его уверенность в честности высших военных чинов. Он никогда не питал особого доверия к столичным генералам, но всё же неотступно следовало за ним ощущение, что привычный мир рушится, не подчиняясь больше своим же законам.
Свет двух ламп столкнулся и слился – оказывается, Рой опоздал. Комнату заняли до него – на ветхом стуле спал Стальной алхимик Эдвард Элрик. Спал, согнувшись в три погибели, упираясь тяжёлым чёрным ботинком в скрипучие доски пола. Спал, перевешиваясь через узкий подлокотник. Должно быть, Эд и сам не прочь был привести мысли в порядок, пока доктор занимался рукой Рен Фан, точнее, тем, что от неё осталось. Вот только усталость оказалась сильнее. Мальчишка ни за что не признался бы в том, что вымотался, Рой сомневался, что Стальной говорил об этом даже младшему брату, но теперь, в желтоватом свете лампы, спящим, лишённым своей обычной бравады Эдвард казался совсем уж ребёнком. Нет, не казался – он всегда был им, просто звание государственного алхимика и значительные достижения, невиданная дерзость и резкость суждений, наконец, история, вскормленная слухами и сплетнями касательно металлических руки и ноги, - всё это сплавлялось в призму, сквозь которую взрослые привыкли смотреть на старшего Элрика. И лишь немногим приходило в голову, что, в сущности, Эд был ожесточённым мальчишкой, который время от времени злился на весь мир, а иногда и засыпал вот так, сам того не заметив, перепоручая себя заботе невольных опекунов.
Повязка на его голове сбилась, собранные в хвост волосы растрепались. Рой замер, наблюдая за ним, а после шагнул к свободному стулу и сел.
Свет отразился от металлических пальцев, когда полковник поставил на пол рядом с собой принесённую лампу.
Интересно, хоть раз Стального спрашивали, тяжело ли таскать на себе автоброню? Рой был уверен: ни разу. Сам он не задавал этого вопроса по той простой причине, что заранее знал ответ. Знал, что Стальной не признается, что Альфонс Элрик промолчит, знал, что из-за массивной металлической конструкции Эд устаёт вдвое сильнее, знал, что броня – всего лишь заменитель, выполняющий функции недостающей части, но до живых ткани и мышц ему далеко. Металл холодный в дождь и мороз, горячий в зной, и очень редко совпадает по температуре с телом, поэтому никогда не позволяет забыть о себе, напоминает каждый миг – звуком ли, прикосновением.
Полковник Мустанг умудрился пройти войну без серьёзных ранений, но крики искалеченных товарищей преследовали его даже теперь, переплетаясь с криками Рен Фан. Он видел оторванные пальцы, руки и ноги. Видел зияющие дыры, сочащиеся чёрной кровью. Но почему-то самую острую боль ему причинял вид автоброни, печати страдания, такой чужеродной на теле человека. Глядя на неё, он чувствовал себя оглушённым, как после атаки тяжёлой артиллерии.
Доски пола предательски скрипнули. Рой поднял голову – и тут же встретился с настороженным взглядом золотисто-янтарных глаз. Их было всего двое в этой комнате, но теперь казалось, будто бы они одни во всём доме – на целые мили вокруг. Тишина, сменившая болезненные стоны, звенела, или же этот назойливый звук издавали тонкие раскалённые до бела пружины ламп?
Эд рассеянно провёл рукой по спутанным волосам и тут же зацепился автобронёй, поначалу даже не заметив этого. Он так и не отвёл взгляда, пристально наблюдая за полковником, как будто ждал насмешки или подвоха. Но Рой и не думал смеяться над ним, даже когда Стальной едва не вырвал себе клок волос. Металлическая рука безнадёжно запуталась в волосах, но Эвард Элрик не был бы самим собой, если бы стал просить помощи у полковника. Поэтому Мустанг сам предложил её – правда, без слов. Он молча распутал узел и высвободил броню, справедливо ожидая возмущения: такого явного вмешательство в свои дела Стальной не потерпел бы.
Но время шло, а возражений так и не последовало.
Светлые волосы рассыпались по плечам, укрытым красной тканью плаща.
В них был весь цвет лета, августовского зноя, когда солнце уже не такое безжалостное, а томное и ленивое в предвкушении осени. У Эда волосы были пшенично-золотистые, у Мустанга – чёрные, как смоль.
Гудрон неуловимо подтаивал на солнце.
- Вот принцесса, - несмотря на то, что сам вызвался помочь, проворчал Рой, пытаясь удержать ускользающие из-под пальцев пряди.
Это оказалось сложнее, чем он думал.
Эд что-то проворчал в ответ, но в притворном недовольстве слышалась изрядная доля благодарности. Автоброня безжалостно запутывала волосы, цеплялась металлом. Только Алу под силу было усмирить её и их – броню и волосы. Алу, а теперь ещё, кажется, и Рою. Или нет?
- Я не мастер плести косы, - признался Рой после второй неудачной попытки, готовый признать поражение, если провалится и третья.
- Всё равно, - отрывисто проговорил Эд, и полковник вдруг осознал, насколько тот был напряжён - как струна или палец, готовый вот-вот нажать на курок.
Зачем-то он позволил Мустангу прикоснуться к себе и своим волосам, но теперь уже едва не жалел об этом – полковник ощутил это со всей ясностью, чувствуя, как стремительно множатся вопросы «как?» и «почему?», и «с какой целью он устроил это представление?». Как будто он проходил какой-то тест, который не посмел бы провалить. Неловкие пальцы медленно сплетали пряди в некое подобие косы, и Мустанг старался, как мог.
Но мальчишка почему-то разозлился. Он никогда не отличался особым терпением. Или же Рой сам был виноват в том, что позволил себе заступить за границы дозволенного. Когда всё было готово, он не сдержался и положил руку на плечо, из живого и тёплого переходящее в холодное, металлическое под красной тканью. Только для того, чтобы воочию убедиться в своей правоте: союз живого и мёртвого был далёк от гармоничного, но Эд резко отстранился, и между ними возникла пустота.
- Чёрт, у вас руки из какого места растут? – грубовато осведомился он, ощупывая кое-как заплетённую косу. – Даже тут вы бесполезны, полковник.
Мустанг не успел парировать выпад, а стальные пальцы уже рванули волосы, распуская перевитые пряди. Вся «работа» пошла насмарку, подумал он за долю секунды до того, как почувствовал первые всполохи негодования. Несносный мальчишка издевался над ним! А он ещё додумался предложить этому нахалу помощь.
Эд вскочил и чуть ли не бегом направился к двери.
Вряд ли полковнику удалось бы заметить румянец, выступивший на скулах Стального. И вряд ли Рой мог бы предположить, что раздражение Эда было направлено вовсе не на неудачную работу полковника, а на то, что осторожные прикосновения вызывали в мальчишке чувства, от которых у него – вот чёрт, ну, что за нелепость! – начинали дрожать колени, а сердце стучало, как ненормальное. Такое случалось с ним, когда Уинри смотрела на него своим особенно долгим и пристальным взглядом, как будто хотела сказать что-то, но слова никак не находились. Тогда Эд чувствовал себя полным идиотом, не соображающим, что происходит. Вот и сейчас ему показалось, что, задержись он на миг дольше, и уже не в состоянии будет объяснить происходящего. А так – можно было притвориться и забыть, оттеснить мысль на задворки сознания и сделать вид, что ничего не произошло. Но ведь так оно и было, правда? Ничего не произошло?
Мустанг в одиночестве стоял посреди пустой комнаты, залитой светом двух ламп. Единственной мыслью, вернувшей его к реальности, было: «Рен Фан, наверное, уже очнулась».
Мальчишка сбежал.
Рой улыбнулся, чувствуя, как натягивается поводок. Теперь он, кажется, понимал это. Тогда – почему-то – нет. Тогда он привычно списал всё на вздорный характер, а этим утром, два года спустя, наткнулся на Стального в собственной приёмной. Именно столько времени понадобилось каждому из них, чтобы решиться на новую встречу, не только Эду, но и самому Мустангу.
Чёрный Хаятэ нетерпеливо тявкнул и потащил его к любимому деревцу у ограды. В жаркий полдень, к счастью, прохожих здесь почти не было, а то бульварные газеты после судачили бы о том, что собака фюрера нагадила у восточных ворот. В столице было полно злопыхателей, которые не упустили бы случая обсудить последние сплетни о власть имущих. Мустанг вздохнул и честно дождался, пока подросший пёс закончит свои дела. Первым делом нужно раздобыть свежую рубашку и переодеться, эта уже вовсю липла к спине. Вторым - попросить секретаря вызвать ему машину. Одно из преимуществ положения правителя страны заключалось в том, что Рою вовсе не обязательно было сообщать кому бы то ни было о своих планах. С другой стороны – охрана следовала за ним попятам, и избавиться от этих ребят было практически невозможно. Поначалу Мустанг прибегал к разным хитростям, но вскоре (и не без участия его личного адьютанта Лизы Хоукай) охранники порядком поднаторели в том, что касалось его уловок, и отныне не спускали с фюрера глаз. Впрочем, они никогда не причиняли особых неудобств, держались незаметно и ненавязчиво, лишних вопросов не задавали.
С ними вполне можно было поладить.
Солнце прошло центральную точку своего пути, и хотя до вечера было ещё далеко, разумным было бы выехать немедленно, чтобы вернуться до темноты. Чёрный Хаятэ явно не обрадовался тому, что столь любимая им полуденная прогулка сократилась едва ли не вдвое, но Рой не обратил внимания на его приглушённое ворчание. Он принял решение, и теперь его разбирало желание осуществить задуманное как можно скорее.

За городом оказалось гораздо прохладнее. В краю бескрайних полей можно было позволить себе глоток свежего воздуха, который в столице не получить ни за какие деньги.
С тех пор как здесь побывала боевая группа в составе братьев Элриков, ксингского принца, его постардавшей телохранительницы, знакомого патологоанатома и лейтенанта Хоукай, от дома остались одни обломки, за два года успевшие подгнить. В лучах клонившегося к горизонту солнца они представляли собой жалкое зрелище.
Наверняка, дикие звери уже устроили там свои гнёзда. На всякий случай Рой нащупал в кармане револьвер, но тут же вспомнил, что две внушительные тени следуют за ним попятам, куда бы он не пошёл. В руках у теней белели фонари.
Машину, на которой он приехал, Мустанг отпустил, но охрана осталась при нём. Втроём они смотрели на сочившийся тёмной сыростью искалеченный энергетическим взрывом дом, но только Рой видел в разбитых досках, нечто большее, чем парни с непроницаемыми лицами по обе стороны от него.
Вот здесь, на крыльце, стояла на карауле Лиза. А в задней комнате, которая, кажется, ещё сохранилась нетронутой, он в этом время с замиранием сердца занимался столь нетипичным для него делом – заплетал волосы вздорному мальчишке. Два образа, соседствующих в сознании полковника, соперничали друг с другом. Может быть, поэтому у них так ничего и не вышло? Лиза сдержала своё обещание и готова была самоотверженно прикрыть его спину в любой момент. Но слишком часто Мустанг ловил на себе её взгляд – спокойный и вопросительный. Он ограничивался кивком. Они выработали целую систему знаков, понятных только им двоим, но почему-то не один из жестов не в силах был объяснить происходящее. Как будто они неизбежно теряли друг друга. Не на войне, где вероятность сгинуть в разы выше, а в мирное время, что только усиливало тревогу. Без видимых причин и объяснений, без правых и виноватых они теряли друг друга под чистым синим небом Аместрис. Мирное время словно бы решило забрать себе безжалостную и разрушительную славу времени военного.
Рой знал, что приведённые здесь часы оставили след в его душе, но тогда, в условиях непрекращающейся битвы мысли полковника были заняты совсем другими проблемами. И след, казалось бы, размылся, стёрся. Но всё же успел пустить корни до самого сердца, и теперь, впитав благодатный дождь утренней встречи, пророс, как семечко, годы пролежавшее в сухой земле в ожидании ливня.
Внутри они спугнули только лисье семейство. Никаких монстров или крупных хищников им не встретилось. В неповреждённой части дома всё осталось, как было – та же кровать, на которой боролась за жизнь Рен Фан, те же пустые дощатые ящики у стены, те же закопченные лампы, сейчас – мёртвые.
Те же два стула, теперь ещё более ветхие. Кажется, этот дом достался Рою от его мачехи или, может быть, матери. Порой их лица сливались в одно, Мустанг почти не помнил родителей. И это мёртвоё строение не давало ему никаких ключей к разгадке. Но чистый лист недолго оставался таковым. Из-за Стального отношение Мустанга к дому изменилось навсегда. Он и сам не знал, почему забросил его после разрушительной атаки Глаттони, не вспоминал о нём последние два года и не пытался восстановить. А ведь здесь можно было бы устроить неплохую загородную виллу – вид на поля открывался чудесный и освежающий. Но что-то препятствовало любым амбициозным планам. Нынешний фюрер чувствовал, что ему легче забыть об этом доме, нежели жить с мыслью о том, что где-то за стенами, за железнодорожными путями, за суетой и шумом столицы скрывается островок его прежней жизни.
Рой не испытывал обиды или разочарования. Он понимал, что перед ним ребёнок, которого он, возможно, напугал его своей неожиданной заботой. Но как взрослый он понимал и многое другое – читал между строк. Стальной, несмотря на свой страх, всё же позволил ему прикоснуться к себе – уже тогда в нём проснулось особое любопытство, от которого щеки пылали румянцем. А, может быть, он так соскучился по прикосновениям обычных человеческих рук взамен собственной холодной металлической или полых и пустых - брата, что для себя решил: полковник – не такая уж и плохая альтернатива.
Тешить себя надеждами, что именно о нём мечтал Стальной, Рой себя не смел. Он даже в тайне посмеивался над такой возможностью – до тех пора пока не оказался один в этой знакомой и незнакомой комнате. Охрана осталась за порогом – по обе стороны от распахнутой двери. Мустанг – лицом к лицу со своими мыслями.
Он вдруг пожалел, что Стального сейчас не было рядом – иначе бы спросил, нуждался ли в нём Эд тогда – или когда-нибудь вообще? Значила ли та четверть часа наедине хоть что-нибудь для него? Сознательно ли он позволил полковнику эту странную глупость? Случайно ли задремал, заняв пустой стул вдали от всех?
Вопросов было слишком много, но с каждым новым фюрер понимал, что, возможно, все они имеют единственный универсальный ответ, стоит только поискать.
Однажды Рой слышал легенду об алхимике, который поджёг свой дом, чтобы у него не возникло соблазна вернуться, ведь он так хотел идти только вперёд и достигнуть своей мечты.
Рой мог бы сжечь этот дом. Чтобы никогда больше не приезжать сюда и не вспоминать. Но если для Эдварда Элрика пламя, пожирающее стены его жилища, символизировало безоглядную и горькую свободу, для Мустанга подобный поступок был лишь трусливым бегством от себя самого. Они вкладывали разный смысл в свои действия, сжигали слишком разные дома. Загородный коттедж Роя был свидетелем жизни, которого тот вовсе не желал устранять. Более того, намеревался сохранить и отстроить заново. Хотя бы ради краткого мига, пережитого в его стенах, который до сих пор угольком тлел внутри.
Уходя, Рой прикоснулся ладонью к гладкому дереву дверного косяка и будто бы вновь ощутил под пальцами золотистые пряди. Ему необходимо было увидеть их обладателя снова, потому что теперь – тем более теперь - фюрер ни за что не поверил бы в версию, будто в столицу Эда привёл только давний и, сказать по правде, незначительный долг. Рою нравилось думать иначе. Ему хотелось думать, что нечто неразрешённое между ними, нечто неопределённое и не выраженное подходящими словами заставило Стального навестить Мустанга по пути на Запад.
Когда вернувшийся автомобиль доставил их в город, на улицах уже зажглись первые фонари. Сумерки стремительно густели, как заваренный кипятком крахмал. Солнце, наконец, сжалилось над измученной зноем столицей.
Если Стальной остановился в центральном отеле, то найти его не составило бы труда. Эх, Хьюза бы сюда с его талантом сыщика! Но Хьюза больше не было, поэтому, едва вернувшись в кабинет, Рой закатал рукава рубашки и самолично взялся за телефонную трубку. У него ещё было время на организацию поисковой операции. Ещё было не слишком поздно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ В КОММЕНТАРИЯХ

@темы: Other pairings, Фанфикшн, Аниме

---

Парадокс слэшера

Не устаю повторять, что я слэшер до мозга костей. Я люблю слэш. Это моя стихия уже много лет. Но, как ни удивительно, есть несколько гетных пар, которые трогают моё сердце в той же мере, что и слэшные. А иногда даже, пожалуй, и сильнее.
Все - киношные, поскольку такому визуалу, как я, смотреть проще, чем читать, а в некоторых случаях пары существуют только на киноплёнке=)

1. Мистер Дарси/Элизабет Беннет
("Гордость и предубеждение", Мэттью МакФейден, Кира Найтли)

Классика

Классика повествует о тех временах, когда юбки носили в пол, а мимолётный жест, мимолётный взгляд мог означать очень и очень многое, невыразимое словами, которыми предпочитали играть, выражаясь витиевато, как бы призывая раскрыть истинный смысл сказанного. Эта тонкая материя бытия приводит в трепет, а история любви из далёкого прошлого, в котором жёсткие классовые рамки определяли судьбу влюблённых, заставляет по-новому взглянуть на отношения и на мир за окном.



2. Габриэль "Сайлар" Грей/Эль Бишоп
("Герои", Закари Куинто, Кристен Белл)

I love you, I'll kill you

I love you, I'll kill you - на мой взгляд, эта фраза лучше всего описывает отношения этой пары, непродолжительные, балансирующие на грани предательства, и всё же такие живые и пронзительные. Маньяк поневоле, Сайлар, к слову, успел встретить на своём пути нескольких женщин, которые испытывали к нему чувства, однако именно Эль полюбила его таким, каким он и был - изломанным жизнью, опасным, несчастным. И даже тот факт, что Сайлар свою возлюбленную всё-таки убивает, а она его всё-таки предаёт, не меняет моего отношения к ним. После Эль с Сайларом не было никого другого, кто смог бы занять её место.



3. Тони Старк/Пеппер Поттс
("Железный человек", Роберт Дауни-мл., Гвинет Пелтроу)

Показная формальность

Показная формальность их отношений, выражающаяся во всех этих "Мистер Старк" и "Мисс Поттс", стремительно сдаёт позиции, стоит лишь опасности замаячить на горизонте. Тони Старк - где-то самодовольный, где-то ироничный гений, знающий себе цену. Но всякий гений нуждается в том, кто способен позаботиться о вещах насущных, ибо Тони иногда такой ребёнок! И Пеппер нужна ему, как никто другой, чтобы удержать его, как якорь - дрейфующий корабль. "Но никого другого у меня нет". (c)



4. Патрик Верона/Кэт Стрэтфорд
("Десять причин моей ненависти", Хит Леджер, Джулия Стайлс)

На новый лад

На новый лад переиграли Шекспира, прибавив к классике современную обстановку и, соответственно, новых героев. В отношениях этой пары мне больше всего нравится непосредственность, юмор и, как ни крути, счастливый финал. И та трогательность, с которой героиня Джулии Стайлс из строптивой бунтарки становится уязвимой и мягкой - и всё из-за любви - пробуждает в таком парне, как Патрик, желание позаботиться о ней. Иногда можно позволить себе побыть слабой=)



5. Мои любимые на данный момент - Чарльз "Чак" Басс/Блэр Уолдорф
(Gossip girl, Эд Уэствик, Лейтон Мистер)

Друзья-враги

Друзья-враги. Чак и Блэр. Блэр и Чак. Dynamic Duo. Манипуляторы, интриганы, мои любимые злодеи с верхнего Ист-Сайда, которые тщательно открещиваются от своих чувств друг к другу, скрываются за множеством масок, прежде чем действительно признаются, что любят друг друга. Любовь как ненависть и ненависть как любовь - это целиком и полностью про них. Примером этому может служить финал эпизода 4x07, в котором после жарких уверений во взаимной ненависти следует горячая страстная сцена. Но между ними не только секс. Они действительно поддерживают друг друга - во всём. В горести, в радости, в гневе и желании отомстить, в желании насолить=)) Друзья поначалу, любовники после, затем снова друзья, после - враги, и, наконец, здравомыслящие люди, которые расстаются с полным осознанием того, что лучше друг друга им никогда не найти, и жизнь непременно вернёт их друг другу. The worst thing you've ever done—the darkest thought you've ever had—I will stand by you through anything.
На самом деле, на мой взгляд они очень классические, несмотря на современность сериала. Блэр - классическая женщина, вроде Ребекки Шарп в новом обличии. Она очень умело пользуется своей красотой, своей сексуальностью, женскими приёмчиками=) А Чак - почти классический мужчина, стильный, снисходительный к причудам Блэр, спокойный. Поначалу, конечно, от власти и состояния ему сносит крышу время от времени, но по мере взросления он очень меняется, многое осознаёт.
Люблю их безумно. Как часто со мной бывает, не хватает слов.



Вообще, приятно смотреть на влюблённых мужчин. Приятно видеть их взгляд, обращённый на любимых женщин, то, как озаряются их лица... Любите и будьте любимы! С 8 марта, мои дорогие!

P.S. Хэй, слэшеры, признайтесь, а у вас есть любимые гетные пары?=)

@музыка: B.o.B - Ghost In The Machine

@темы: Other pairings, Для ПЧ, Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

Боже, тут даже слов знать не нужно...

... только слушать и наслаждаться!

Любительница Эдит Пиаф, мама пожелала Je Ne Regrette Rien, которую я тут выкладывать не буду по известным причинам=))) Но эту не выложить не могу.

@темы: Изобретаю велосипед, Маэстро! Урежьте марш!, Делюсь впечатлениями

---

Просто люблю эту песню

Carnival of Rust

Do you breathe the name of your savior
In your hour of need,
And taste the blame if the flavor
Should remind you of greed,
Of implication, insinuation and ill will,
Till' you cannot lie still,
In all this turmoil, before red cape and foil
Closing in for a kill

Come feed the rain
Cos I'm thirsty for your love
Dancing underneath the skies of lust

Yeah feed the rain
Cos without your love my life
Ain't nothing but this carnival of rust

It's all a game, avoiding failure,
When true colors will bleed
All in the name of misbehavior
And the things we don't need
I lust for «after»
No disaster can touch
Touch us anymore
And more than ever, I hope to never fall,
Where «enough» is not the same it was before

Come feed the rain
Cos I'm thirsty for your love
Dancing underneath the skies of lust

Yeah feed the rain
Cos without your love my life
Ain't nothing but this carnival of rust

Don't walk away, don't walk away,
Oh, when the world is burning…
Don't walk away, don't walk away,
Oh, when the heart is yearning…

Don't walk away, don't walk away,
Oh, when the world is burning…
Don't walk away, don't walk away,
Oh, when the heart is yearning…

@темы: Маэстро! Урежьте марш!, Делюсь впечатлениями

---

Как же я хочу дождя. Безумно.
Настоящего весеннего ливня, за которым сразу же светит солнце, отражается в лужах, и небо поразительной глубины и синевы.
И каждый листок отмыт до блеска.
И пахнет прибитой пылью.

Но за окном минус двадцать, и снега по колено. Как всегда, февраль - самый тягостный месяц.
И под его влиянием написался немного мрачный стих. Хотя, конечно, в нём речь идёт не только о феврале.

Февраль, как чернильная клякса
На белом пологе зимы.
Как туфель, измазанный ваксой,
Как вёсны, что нам не нужны.
И золотом первых снежинок
Он в каждом ноябрьском дне.
И в слякости мартовской ночи
Как будто бы чудится мне.
В тоскливую, душную сказку
Он тянет июльские сны.
И тонкие-тонкие пальцы
Ломает с приходом весны.
Прищурившись, подслеповатый
Всё бродит по нашей земле.
Клянётся, что виноватый,
И жмётся робко стене.

Февраль - он ведь в каждой улыбке.
Во взгляде, во взмахе ресниц.
Февраль - это наши ошибки.
И горестный крик чёрных птиц.

@темы: В порыве скромности, Поэт остался глух к мнению непосвящённых, Мысли вслух

---

Про конфеты и принципы

Как же, оказывается, тяготит, когда несимпатичный тебе человек раз за разом настойчиво предлагает тебе взять из коробки конфету. Дело в том, что сегодня мы поздравляли преподавателей с завтрашним праздником, купили по коробке конфет с коньячком, реакция у всех была разная=)) Большинство просто в своё время откосило от армии, так что вышло как-то неловко. Но мы преодолели эту неловкость, потому что в преддверии выходного дня посреди недели чувствовали себя расслабленно и много смеялись=) И почему-то только одному преподавателю пришла в голову мысль тут же на месте вскрыть коробку и угостить всех. Идея очень даже неплохая=)) Тем более что, похоже, сам он не любитель конфет. Но когда очередь дошла до меня, меня заклинило, и я поняла, что эту чёртову конфету взять не могу. Просто не могу из-за того, что человек, который мне её предлагает, вызывает у меня очень противоречивые и не всегда позитивные чувства. И я не хочу есть конфету с таким отношением. Так что я вежливо отказалось, и на этом инцидент, вроде бы, был исчерпан. Не тут-то было. Конфеты мне предлагали настойчиво. Целенаправленно. Назойливо. Во время пары и на перемене. И настроение у меня поползло вниз. Многие мои знакомые, мнению которых я доверяю, говорят, что у меня зачастую все эмоции на лице написаны - и радость, и обида, и всё, что душе угодно=))) Из чего я делаю вывод, что по моему виду легко понять, когда точка кипения уже близка. Но для кое-кого это так и осталось неочевидным.

Под конец учебного дня взять конфету для меня уже значило изменить своим принципам. Натурально, меня довели=))

@музыка: Моцарт - Скрипка и рояль

@темы: Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

По следам...

...вчерашнего разговора с  Janosh Falk, после которого мне пришла в голову мысль, которая должна была посетить меня уже некоторое время назад. Прозрачная и простая по своей сути истина, почему-то до сих пор бывшая для меня неочевидной. Автор не может существовать без опыта. Ему необходим фон, из которого он сможет черпать вдохновение. Идеи не возникают из воздуха, они так или иначе спровоцированы прошлым опытом. И я понимаю, что мне не хватает этого уникального опыта, ломающего отжившее своё и выстраивающего нечто новое. Мне нужны потрясения, новые впечатления, нужен глоток свежего воздуха. И мне нужен вызов. Потому что все мои прошлые впечатления, очевидно, истощились.

Есть такой писатель замечательный, французский, Марк Леви. У него очень "тихие", плавные книги "про жизнь", и в одной из них мне очень понравилась фраза:
"У жизни куда более богатое воображение, чем у нас".
Не нужно строить големов, если у тебя не хватает опыта их оживить, а то они так и останутся мёртвыми грудами камней и глины. И принесут только разочарование. Нужно уметь наблюдать и находить те детали, благодаря которым герои и вправду оживают и уже не кажутся персонажами рассказа. Нужно учиться наблюдать. И нужно учиться позволять этому уникальному опыту проникать в тебя, захватывать тебя. Потираю руки в нетерпении=))) Кажется, я карабкаюсь на новый для себя уровень=)))

В довершение - весёлая, энергичная песня. И пусть уже вечер=)

@темы: Маэстро! Урежьте марш!, Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

Забавная вещичка

Любовь это...

Любить легко via номад

Ох уж эти воспоминания о детстве. Даже вкус сейчас чувствую, глядя на этот вкладыш=) Такой ядерно сладкий=) Моим любимым был, кажется, вишнёвый в бордовой упаковке. Уф, аж зубы заныли=))

@темы: Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

С утра=)

С утра - песня. Кажется, пора заводить новый тег=)
Особенно зацепившая строфа:

If you're afraid to say
But you'd like to try
Just give me the safe word and take your hand
And smack me in the mouth, my love.

@темы: Маэстро! Урежьте марш!, Делюсь впечатлениями

---

Виндзорский узел

Название: Виндзорский узел
Автор: Reno (aka Reno89)
Фандом: Inception
Жанр: то ли романс с претензией на юмор, то ли драма, что притворяется и первым, и вторым
Пейринг: Имс/Артур
Рейтинг: R за намёки
Дисклеймер: всё, что мне не принадлежит, мне не принадлежит, а всё, что мне принадлежит, принадлежит мне и только мне!
Примечание: 1) про галстуки – вот очень занимательный сайт. Я прежде галстуками не интересовалась, так что всё это было для меня в новинку. Интересно и в чём-то даже удивительно;
2) Про пирсинг "Принц Альберт" – тут, осторожно, рейтинг=)
3) таймлайн – незадолго до собрания у Фишера и Браунинга
От автора: не знаю, насколько вхарактерными вышли персонажи. Решать вам. Спасибо за внимание.

- Чего-то не хватает, - даже не оглянувшись на Имса, пробормотал Координатор и подумал о том, что было бы неплохо спуститься в сонный ещё бар и выпить эспрессо у благостно пустой стойки. Ясная мысль требовала изрядной дозы кофеина.
Они проснулись ни свет, ни заря. Точнее, проснулся Артур, для которого работа оставалась делом первостепенной важности, вне зависимости от того, во сколько он отправился в постель накануне. Отдохнуть можно было бы и после, вечером, прогуляться по песчаному пляжу вдоль влажной кромки, где волна становится совсем тихой, кроткой и робко трогает босые ступни. Прогуляться и вернуться в отель – по-хорошему уставшими, заглянуть в бар, перекинуться парой ничего не значащих фраз и подняться наверх, к номерам, один из которых, как оказалось, был обречён на одиночество с самого начала.
К описанию этих заманчивых перспектив Артур и прибегнул, чтобы выманить Имса из кровати, откуда тот наотрез отказался выбираться в такую рань.
- Сначала скажи, что будет дальше. Ну, поднимемся мы к номерам, - вопросительно взглянул на него Имс, широко зевая.
Артур нетерпеливо пожал плечами.
- Наверное, мы неторопливо покурим на балконе, любуясь закатом. Точнее, курить будешь ты, а я просто подышу воздухом, не хочу, чтобы всю ночь в лёгких болтался сигаретный дым. Внизу сгустятся сумерки, но здесь, где до неба рукой подать, солнце ещё долго будет золотить облака…
- Да ты романтик, Арти, - с уважением протянул Имс, так что неясно было, смеётся ли он или же признаёт это как факт, но тут же испортил торжественность момента своей обычной ухмылкой. – Готов поспорить, что в голове у тебя сейчас вовсе не идиллическая картинка нашего тихого совместного вечера, а, скорее, видения разгромленного в порыве страсти номера. Признайся, а?
Артур промолчал, но Имс готов был поклясться, что глаза его улыбались. Не мог он не вспомнить их самый первый день в Сиднее, когда они только-только приземлились, и сил, казалось, хватало лишь на то, чтобы доползти до отеля. Артур и не подозревал, что его энергетические резервы настолько велики. А Имс готов был биться об заклад, что в его номере до сих пор царил кавардак, ведь с тех он туда даже не заглядывал. Его сумка мигрировала из одного угла артурового номера в другой, периодически путаясь под ногами, а Артур всё чаще допускал мысль о том, что перед вылетом из Парижа мог бы плюнуть на всё и запросто забронировать двухместный номер, в рамках эксперимента. Поставив Имса перед фактом и пережив волну подколок и ироничных замечаний, он не только оценил бы реакцию Имитатора, но и выяснил бы, наконец, что значат их глубоко законспирированные встречи по всему Земному шару.
Как это часто случалось, романтик (если он был) в нём быстро уступил место Координатору, собранному и готовому к работе.
Он сосредоточенно изучал материалы по Фишер&Морроу, уткнувшись в экран ноутбука, но Имсу не в первый раз пришла в голову мысль, что Артур обладает редкой особенностью, которую в народе чаще всего немудрёно называют "глаза на затылке".
- Чего это не хватает? - в притворном возмущении осведомился Имс, но Координатора это нисколько не смутило. Он спиной, каждым нервом чувствовал, как сквозь ткань дорогого костюма, сквозь лацканы пиджака, сквозь ворот светлой рубашки просачивается по капле неудержимая имсова суть - то, что в самые скверные дни Артур предпочитал называть вопиющей расхлябанностью, в удачные же - нарочитой небрежностью.
Артур всё же соизволил обернуться, окинув Имитатора полузаинтересованным взглядом.
- Ну, как? – не выдержав, поинтересовался тот.
Артур прищурился. Костюм а-ля Бонд от Бриони на Имсе сидел превосходно. Ни одной лишней складки, ни одного ущербного шва. Всё сделано с запредельной точностью и аккуратностью. Признаться, на памяти Артура Имитатор ещё никогда не выглядел так… потрясающе. Потрясающе!
- Неплохо, - вынес, наконец, он вердикт, но на этом не остановился. – Хотя, как я уже сказал, чего-то не хватает.
- Просвети меня, - демонстративно развёл руками Имс и стал изумительно похож на кандидата в сенат.
- Галстука, - обронил Артур, возвращаясь к ноутбуку, к чётким чёрным строкам информации, которую нужно было проанализировать и выжать самую суть, чтобы после представить Коббу сухой, но ёмкий отчёт.
Желание сделать хотя бы глоток кофе на мгновение стало почти что невыносимым, но, глубокий вдох помог ему успокоить бунтующий против работы мозг.
Имс пожал плечами. И не сдвинулся с места.
Артур, который при всей своей сосредоточенности, казалось, прислушивался к тишине позади, коротко взглянул через плечо и нахмурился.
- Что? – хмыкнул Имс, сунув руки в карманы брюк и разом утратив всю свою презентабельность.
Ещё ни один костюм не мог заставить его выглядеть представительно, если он сам того не желал. Когда-то Артур уже был свидетелем потрясающих трансформаций, так что он прекрасно знал, на что способен Имитатор. Однако теперь Имс почему-то не спешил исправлять ситуацию. Просто стоял посреди номера, покачиваясь с носков на пятки, разве что не мурлыкал под нос.
- Позволь спросить, - вежливо начал Артур, кладя ладонь на тёплую плоскую клавиатуру ноутбука в поисках поддержки. – Чего ты ждёшь?
Имс улыбнулся ему, так что в уголках глаз залегли лучики-морщинки, и Артур ощутил неожиданную теплоту в груди, у сердца, так что на минуту растерял всю свою серьёзность.
- Арти, радость моя, ты ведь не думаешь, что я таскаю за собой чемодан, полный галстуков? – осведомился Имитатор, улыбнувшись ещё шире, и шагнул к столу, опёршись рукой о край. – Я не из тех, кто добровольно затягивает петлю на собственной шее. Так что хоть всю сумку перерой – ни одного галстука ты не найдёшь. У меня их просто нет – из принципа.
- Даже для дела? – немного тише спросил Артур, до странности зачарованный этим взглядом сверху вниз, в котором не было и доли обидного превосходства, только искренний интерес и кое-что ещё, не праздное любопытство, не назойливое внимание, а, скорее, желание заглянуть Артуру в самую душу, разобраться в нём. «И что же в тебе такого, чего я до сих пор не могу раскусить?», говорил этот взгляд, испытующий и проницательный. Впервые Артур видел такой взгляд у Имса. Да, они, бывало, спали друг с другом. Но, чёрт возьми, ни один из них не взялся бы утверждать, что знает другого. Их словно бы всё устраивало в том состоянии, в котором существовало на данный момент, и для дальнейшего движения значительных причин не наблюдалось. Но всё же, всё же… а, к чёрту.
- Даже для дела, - кивнул Имитатор, отводя взгляд. Теперь он смотрел поверх головы Артура, едва-едва цепляясь за черноволосую макушку. Удивительно, но из-за этой, хм, передислокации, из-за смены ориентира или приоритета Координатор даже испытал мгновенный укол разочарования и тут же одёрнул себя. – Так что тебе придётся одолжить мне. Что, выручишь старшего товарища по играм?
Он неожиданно подмигнул Артуру, так что тот не смог сдержать ответной улыбки, хотя и с примесью смущения – уж очень неоднозначно прозвучала фраза.
Лучшим выходом было занять себя выбором подходящего галстука, которых в чемодане Артура обнаружилось не меньше пяти – базовый набор на все случаи жизни. Тёмно-синий с искрой, цвета благородного вина, неяркий со строгим узором, достаточно яркий с узором куда меньшей строгости и светлый, песочный, для непредвиденных яхтных прогулок. Пока Имс молча дивился причудливой артуровой логике, Координатор пространно рассуждал о пользе галстуков в деле внедрения и извлечения. Он даже вспомнил на вскидку какой-то давний случай, произошедший с ним и Коббом, в котором галстук сыграл ключевую роль, поскольку от точности его воспроизведения зависели, ни больше, ни меньше, жизни Артура и Доминика – не только во сне, но и в суровой реальности… бла, бла, бла…
Большую часть этого рассказа Имс благополучно пропустил мимо ушей, но когда Артур заговорил об их нынешнем задании, Имитатор невольно прислушался. По мнению Артура на встрече с Браунингом и Фишером без правильного галстука делать было нечего, ровно как и без галстука вообще. По самым его мрачным прогнозам всё непременно должно было отправиться коту под хвост, поставив под угрозу срыва саму операцию по внедрению. Впрочем, может быть, Имс в своём воображении намеренно сгустил краски, чтобы немного развлечься. Артур создавал слишком много шума из ничего, бессмысленно колебал воздух. Но если ему самому нужно было проговорить это вслух, не важно, по какой причине – что ж, Имитатор не собирался препятствовать. За годы, проведённые в аэропортах, эконом-классах, казино, дрянных и первоклассных отелях, в крикливой толпе в самом сердце Момбасы и прочих больших городах, где ему довелось обитать, он научился сводить окружающий шум до минимума, словно по щелчку кнопки MUTE на пульте телевизора.
О, да.
За окном вовсю светило жаркое австралийское солнце, но, кажется, от предутренней прохлады ещё кое-что осталось. Во всяком случае, ветер, который влетал в приоткрытое окно напоенным ночным дождём, нёс свежесть.
- Ты вообще меня слушаешь? – неожиданно обратился к нему Артур.
- На все сто, - немного невпопад откликнулся Имс и улыбнулся собственным мыслям.
Вот не было бы сейчас никакого грёбанного задания, никакого Фишера, никакого Браунинга. Да даже Сайто, если уж на то пошло. И занесло бы их с Артуром в Сидней безо всякого повода, по воле судьбы или что там витает в облаках. И загорали бы они на дощатых лежаках, пока жар не загнал бы их в прохладную воду. И если бы Артур обгорел на солнце, Имс, чего уж там, намазал бы ему спину кремом, без проблем.
Сам он никогда не обгорал. Как-то так вышло, что он с ранних лет оказался устойчивым к беспощадному южному солнцу. Ну, ничего, они бы и Артуру нашли занятие. Скажем, массаж. Кто бы в здравом уме отказался от такого?
- Этот, пожалуй, подойдёт, - пробормотал Координатор, развешивая на широких плечах Имса свои галстуки. Выбор пал на тот, что был глубоко синего цвета. Он моментально придал бы официальности образу, отметил Артур и, приняв окончательное решение, аккуратно свернул остальные галстуки и сунул их в специальное отделение в чемодане.
Координатор с осознанием выполненного долга вернулся к работе. Ноутбук ожил, стоило лишь пальцам привычно прикоснуться к тач-паду.
Имс перекинул длиннохвостый галстук через согнутую руку, будто официант - полотенце, и отправился в ванную, к зеркалу, где некоторое время и пропадал, пока Артур водил взглядом по строкам на экране.
Когда же Имитатор вернулся, в его облике не изменилось ровным счётом ничего. Ворот рубашки остался таким же необузданным, как и прежде, пожалуй, лишь распахнулся шире, утратив опору в виде ещё одной пуговицы, ныне расстёгнутой.
Поймав недоумённый взгляд Артура, Имс только плечами пожал.
- Как и я думал, ничего не вышло, - без особого сожаления сообщил он. – Галстуки – не мой профиль. А уж этот – упрямец, которого поискать. Мы с ним катастрофически не сошлись характерами, что поделать. Придётся мне обойтись так, по старинке.
И он попытался изобразить покорность судьбе и искреннюю печаль. Получилось хреново. Лишённый всяких преград воротник нагло глядел на Артура, будто язык показывал. На самом деле показывал он только заросшую волосами грудь и острый край татуировки, интригующе уходящей под светлую ткань.
Артур смерил напарника взглядом, полным подозрения.
- Имс, - с нажимом проговорил он, очевидно, пытаясь сложить в это короткое слово максимум значимости.
- Артур?
- Я сейчас тебе задам не самый скромный вопрос, - предупредил Координатор, и Имс ухмыльнулся.
- Нескромные вопросы – это как раз по мне, - заявил он. – Спрашивай без колебаний, отвечу как на духу.
Шут гороховый, подумал Артур, но на этот раз улыбнуться себе не позволил.
- Ты умеешь завязывать галстук? – вот так, с места в карьер и прямо в лоб, без обиняков.
- Спрашиваешь! – воскликнул Имитатор уж слишком уверенно. Но взгляд его на мгновение метнулся в сторону.
- Отлично, - проговорил Артур, облокотившись о столешницу. – Завязывай.
- Тут дело не завязывании, - пошёл на попятную Имс. – Тут дело в принципе, понимаешь? Я и галстуки – вещи несовместимые…
- Мне ли этого не знать, - проворчал Артур. – Так ты будешь завязывать или, может быть, ты хочешь, чтобы я это сделал?
Имс явно обрадовался такой перспективе.
- А что, отличное дополнение ко всему, что здесь происходит, - он красноречивым взглядом окинул незаправленную постель. – Разнообразие – залог успеха и процветания. А тебе, Арти, прекрасно известно, что я, как никто, открыт всему новому.
- Хватит паясничать, - вздохнул Координатор, против воли вспоминая и заново проживая вчерашние горячие прикосновения рук с шершавыми ладонями. Будто бы в свободное от работы время Имс вскапывал землю, и от лопаты на коже вспухали мозоли. Артуру хотелось поднести его ладони к лицу, рассмотреть их чуть ближе, убедиться в правильности догадки, но каждый раз они были слишком нетерпеливы, чтобы уделять внимание мелочам. Чтобы удивлять друг друга неожиданным интересом к вещам, не имевшим непосредственного отношения к сексу, которые просто существовали – между ними, вокруг них, в них самих. Возможно, когда-нибудь, да, возможно, но об этом Координатор старался думать как можно реже. Он до сих пор не привык к обрывочному присутствию кого-то в своей жизни, обрывочному, но по сей день чрезмерному для него, настолько сросшемуся с уединением, которое перерастало в одиночество.
- Итак, существуют пять основных видов узлов, - терпеливо проговорил Артур и подошёл к Имсу почти вплотную. - На самом деле, конечно, их гораздо больше, но, думаю, мы пока остановимся на пяти.
Он явно оседлал одного из своих многочисленных любимых коньков, и Имитатор испытал кратковременный испуг, подумав, что теперь до конца жизни обречён на галстучное существование.
- Учитывая то, что проникнуть я должен на одно-единственное совещание... всё это, несомненно, имеет смысл, - хмыкнул он, но Артур продолжил, оставив комментарий без внимания.
- Для встречи, которая предстоит тебе, я бы выбрал традиционный вариант - Виндзорский узел. Он схож с Ганновером, хотя, пожалуй, чуть более элегантный. Но в меру. Принц Альберт в этом случае привлёк бы слишком много внимания, а нам этого не нужно.
Его пальцы ловко кружили где-то в районе шеи Имса, изредка и мимолётно касаясь выбритого по случаю подбородка.
- О, да, принц Альберт - выдающаяся личность, - хохотнул Имитатор. – Хотя всё зависит от того, о каком принце сейчас речь, об Альберте Саксен-Кобург-Готском или о короле Монако?
- О первом, - ляпнул наугад Артур, хотя на самом деле понятия не имел, о ком говорит Имс, познания которого – фрагментарные, случайные – порой сбивали Координатора с толку и ставили в тупик, а ведь он считал себя человеком достаточно эрудированным для словесных баталий неожиданного содержания.
- Ах, про этого Альберта! – восторжествовал Имитатор, и Артур понял, что крупно просчитался. - Я знаю кое-что про принца Альберта. Готов поспорить, что знаю то, чего не знаешь ты. Я знаю, что так называется пирсинг одного вполне определённого, даже, не побоюсь этого слова, ключевого места, и, да, я могу показать, какого... если хочешь. Но после этого, Арти, ты всерьёз предлагаешь мне заявиться на встречу с Браунингом с принцем Альбертом за компанию?
О, нет.
Они балансировали на грани смеха, того самого смеха, от которого на глаза слёзы наворачиваются и сводит живот. Смеха, который объединяет, сближает и даже в чём-то роднит – хотя бы на те жалкие мгновения, пока длится. И тогда наступает момент восхитительного единения, будто пресловутый катарсис, любимая присказка Дома.
- Принц Альберт - это ещё один узел, дубина, - фыркнул Координатор, чувствуя, как перехватывает дыхание от одной только возможности смеяться вместе с Имсом, а не быть предметом его насмешек. - С тобой невозможно говорить. Ты хоть иногда бываешь серьёзным?
- Уверяю тебя, что серьёзным я тебе не понравлюсь. Я становлюсь занудным и меркантильным. И совершенно невыносимым.
Пальцы сами собой вязали Виндзор, уверенно и автоматически, хотя в мыслях Артур всё ещё колебался, сам не понимая, почему.
- Хотя, - протянул он, - есть ведь ещё Пратт... Или Шелби, как его называют в Америке. Какова вероятность того, что в странах, разделённых океаном, примерно в одно время два человека придумают одинаковый способ завязывать галстук? Ничтожно мала. Но, чёрт возьми, это им не помешало.
Он покачал головой, удивляясь тому, что высказал эти ненужные мысли вслух.
- Какова была вероятность того, что однажды ты станешь учить меня завязывать галстук? - вопросом на вопрос ответил Имс, и в комнате стало вдруг на удивление тихо. Так тихо, что даже слышно было, как далеко внизу, у подножья сверкающей громады отеля, хлопают дверцы такси, а услужливые швейцары подхватывают новоприбывших постояльцев вместе с багажом и в вихре солнца, ветра, горького океанского воздуха уносят к стеклянным дверям кристальной чистоты.
Пальцы Артура замерли на гладкой прохладной ткани, затянув галстук чуть туже, чем было необходимо. Кажется, только сейчас он осознал, насколько близко оказался к Имсу. Взгляд выхватывал лишь отдельные черты, не в силах собрать кусочки мозаики в одно целое. Глаза – лукавые и понимающие, с давешними смешинками в уголках, едва заметные веснушки на носу – Артур только теперь их разглядел, и как же странно, что на солнце они не стали ярче. Губы… Сплошная провокация, особенно теперь, когда лицо Имса было так тщательно выбрито. Крупные, фигурно обведённые по краю губы, которые никак не вписывались в облик Имитатора или же, наоборот, слишком уж подходили ему. Такие губы ни на миг нельзя было оставлять в покое, такие губы нужно было целовать до боли, до колющей боли, в которой куда больше удовольствия, чем остаточной отстранённости, рождающейся, скорее, из чрезмерной осторожности, нежели из настоящей неприязни. И, о Боже, что эти губы могли сделать с тобой, стоило дать им волю. Наверное, свети с ума или запытать до смерти. Снова.
- Ничтожно мала, - хрипло повторил Координатор, не в силах справиться в одиночку с хлынувшей изнутри сладостной горечью. Кажется, он сдерживал её уже слишком долго, а теперь никак не мог остановиться, и смотрел, смотрел, готов был смотреть бесконечно, и не только смотреть, но и касаться и позволять прикоснуться к себе. Руки Артура теперь жили собственной жизнью, всё сильнее затягивая петлю, пока голос, в котором звучала мягкая насмешка, не прервал его хаотичные размышления, вынуждая вынырнуть из манящих глубин.
- Арти, малыш, если тебе придёт в голову попробовать в постели нечто подобное, ты так и скажи, - заметил Имс и, осторожно сжав ладони Артура в своих, отстранился. - Но если я опоздаю на встречу к Браунингу - никакой галстук мне не поможет.
Он шагнул назад, к замершему у ножки кровати кейсу, ускользая, так что хотелось вцепиться в лацканы его пиджака и притянуть к себе.
- А когда Кобб узнает, кто поломал его планы на благополучное завершение этого дела, он ни тебя, ни меня, уверен, по головке не погладит.
Они хмыкнули почти одновременно.
- Чёрт, как же это двусмысленно звучит, - негромко заметил Имитатор, неосознанно теребя непривычно тугой узел.
- Не трогай… Убери руки, - проговорил Артур, ослабляя петлю и Имс с неохотой оставил проклятый галстук в покое. – Вот так.
Теперь он выглядел ещё лучше, если такое, конечно, было возможно. Имс – и в то же время не он. Имс с его вечной ухмылкой – но и приглашённый юрист Фишер&Морроу, а в ближайшем будущем – ещё и Питер Браунинг, правая рука Фишера-старшего, крёстный отец Фишера-младшего. Имс со смешливыми морщинками в уголках глаз – и Имс с почти незаметной тревожной складкой над бровью. При всём желании Артур не мог оторваться взгялд.
- Ну, что, пора? – обратился к нему Имитатор, проверяя, на месте ли мобильный. И, не дождавшись ответа, проговорил, – Я тебя в холле подожду. Подстрахуешь меня.
Координатор молча кивнул, внезапно ощутив ком в горле. Глядя в широкую спину Имса, затянутую в тёмную ткань пиджака, он с трудом подавил желание коснуться этих плеч, образцовых в строгих рамках делового силуэта, сгладить их невыносимую прямоту.
Они вместе вышли в коридор, застланный красным ковролином. Стальные двери прибывшего как по мановению руки лифта сомкнулись, и Имс унёсся вниз, к первому этажу, а Координатор так и остался у распахнутой двери в номер. Им нужно было поймать такси, чтобы добраться до крупного офисного здания корпорации, но оставалась ещё пара минут, чтобы выключить ноутбук и упаковать его в сумку. Простые действия всегда успокаивают, и Координатор почти не торопился, стараясь прочувствовать каждый предмет, к которому прикасался – гладкую поверхность стола, нагревшуюся пластмассу крышки ноутбука, мягкость покрывала на кровати. Но отчего-то именно сегодня простые действия утратили свою чудесную силу.
И всё же, кто кого завязал Виндзорским узлом? Артур – галстук Имса? Имс – чувства Артура? Что произошло, если теперь Координатору так не хотелось покидать этот чёртов отель и это номер? Хотелось бросить всё и остаться здесь, дождаться ночи, дождаться невыносимых поцелуев.
Кажется, их отношения завязались виндзорским узлом - не самым сложным, но и не самым лёгким. Но не было нужды распутывать их, скорее, этот узел требовал внимания, чутких пальцев, способных довести до совершенства его линии и грани, - сделать не слишком напряжёнными и не слишком расслабленными, разгладить мелкие складки, поправить воротничок рубашки, а при желании и вовсе расстегнуть верхнюю пуговицу, слегка ослабив галстук. Этот узел предлагал заманчивые перспективы. Сулил немыслимые возможности. Оставлял место для какой-то безумной и в принципе неуместной надежды. Артур невольно коснулся собственного галстука, к которому привык, которого почти не ощущал, и улыбнулся.
Связанные в один узел?
О, да.

@темы: You mustn't be afraid to dream, Фанфикшн

---

После этой песни мне жутко хочется курить. И даже не из-за слов lick your cigarette and kiss me. Просто когда я её слышу, я будто оказываюсь в задымлённом баре у барной стойки или в пабе, сидя на высоком табурете, сжимая в пальцах зажжённую сигарету, и неторопливо так потягиваю горечь, запивая крепким алкоголем... А вокруг всё как на фотографии с эффектом сепии, мужчины в брюках с подтяжками и в чёрных шляпах вопреки всем правилам этикета, тоже курят - гаванские или кубинские сигары, ароматные, пузатые...
Даже на языке ощущаю этот привкус - сигаретного дыма, ощущаю, как горячо, медленно и гулко наполняет он лёгкие, в замедленной съёмке взрывается внутри. Подозреваю, рано или поздно я смиренно склоню голову и подчинюсь.

@темы: Маэстро! Урежьте марш!, Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

Случайно наткнулась=))

Почти по всем параметрам знакомый нам Артур - "зимний" тип=)) Конечно, слэш в расчёт авторы не брали.

Значение имени Артур

Значение имени Артур

От кельтского — медведь.

Эти спокойные, уравновешенные дети — радость для родителей, они развиваются, как все дети, ими все довольны, они послушны. В школе характер несколько меняется, мальчики становятся вспыльчивыми и проявляют упрямство. Похожи на мать и внешне, и внутренне. Увлекаются рисованием, нумизматикой.
Рожденные летом — замкнуты, не слишком разговорчивы. Брезгливы, легко ранимы. Зимние, наоборот, эмоциональные, занимаются борьбой, боксом, многочитают. Натуры увлеченные. Зимним в жизни приходится трудно, не всем она задается, хотя они упрямы и настойчивы.
Прежде, чем жениться, долго выбирают себе невесту, предпочитают высоких и стройных девушек. Их профессии: торговые работники, стоматологи, хирурги, юристы, художники, портные, сапожники. Женятся поздно, очень привязаны к семье, детям, но женам не помогают. Охотно ездят в дальние командировки. Гостеприимны.
Артурам нелегко добиться успеха. Они вспыльчивы, упрямы, подчас хитры. Но благодаря своей гибкости все-таки достигают положения в обществе. Ревнивы. Утром любят подольше поспать.
Осенние Артуры — расчетливы. В семье они, как правило, — последний ребенок, поэтому растут балованными и непредсказуемыми. Легко ранимы и брезгливы.
Весенние — часто болеют: у них слабые легкие и горло. Очень чувствительны.

Сексуальность имени Артур

Слово «любовь» ассоциируется у него с бескорыстной преданностью женщине. В любви для него всегда присутствует элемент девственности, первозданной чистоты, который никогда не бывает замутнен даже в моменты наивысшей страсти.
Артур долго ищет свою женщину, а найдя, ждет от нее честного и равноправного союза. Он очень требователен, даже привередлив, не может быть в постели с кем попало, увлечь его довольно трудно. Он способен многим пожертвовать во имя любви, если убедится, что вы именно та женщина, которую он страстно желал.
Артур будет согревать свою избранницу теплом и оберегать ее от всех жизненных невзгод.
«Зимний» Артур — человек со сложной психологией. Он не отделяет секс от любви, и чем глубже его чувства к женщине, тем откровеннее он в сексе. Он способен на сильные эротические переживания, но сексуальные чувства Артура не всегда находят удовлетворение. Его бывает трудно понять: с одной стороны, он кажется развращенным, испорченным, с другой — ему знакомы глубокие чувства, он способен на бурные увлечения и ошеломляющие страсти. Некоторые Артуры доставляют своей избраннице невероятные душевные страдания.
«Зимний» Артур не стремится часто менять женщин из-за брезгливости, он властолюбив, но та, которая найдет ключ к пониманию его сложной натуры, будет счастлива с ним.
«Осенний» Артур развивает невероятную энергию в период ухаживания за женщиной. Если поймет, что это его будущая жена, проявит чудеса решительности и будет терпеливо ждать, пока поведет ее под венец. Однако после женитьбы он часто утрачивает романтический интерес, влечение и страсть, но, тем не менее, старается не доводить дело до развода.
По душевному складу и сексуальности Артуру наиболее близки «летние» женщины.

(c)

К сожалению, имя Имса так и осталось неизвестным, и мне даже интересно, почему Нолан устроил именно так - Артура оставил без фамилии, Имса - без имени, а Коббу дал и то, и другое. Хотя, если брать во внимание Юсуфа и Ариадну - тут снова обошлось без фамилий (не засорять мозг лишней информацией?). Сайто - снова без имени. С Фишером всё понятно, оставлять его без имени или фамилии было бы не очень разумно. Таким образом, образовалось три группы. Есть ли в этом какая-то система?

@музыка: The Rolling Stones - Love is Strong

@темы: Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

О любви к персонажам (ИМХО)

Совершенно безадресно, никого обидеть не намерена.

Вот читаю я фанфики, и понимаю, что порой авторам не хватает настоящей любви к персонажам, которые, к тому же, им не принадлежат. Просто подхватывает новое веяние, захлёстывает новая волна, я знаю, как это, и не отпираюсь - наверняка, я и сама подобным грешу. И рассказы кстати выходят неплохими и разнообразными, на любой вкус: есть и романтика, и нц, и ангст, есть и всё вместе. Но настоящая авторская любовь, как мне кажется, выражается в том, чтобы не принуждать персонажей совершать действия, им несвойственные. И я не о слэше сейчас, слэш - это святое, это целая философия, это образ мышления (или навязчивая идея=))). Да и без предпосылок (фансервиса??=)) здесь не обошлось. Я, скорее, говорю о том, что творится уже в рамках слэша, и меня это беспокоит. Иногда ООС - это забавно, особенно, когда талантливо написано и соответствует заявленному жанру - юмору или стебу. Но когда это несоответствие переходит границы, и персонажи вдруг начинают вести себя совершенно неадекватно, мне начинает казаться, что со стороны автора ни о какой любви и речи не идёт. Распространённая строка в дисклеймере: не наше, мы только взяли поиграться (прошу прощения, если это чья-то запатентованная авторская фишка, ничего личного, просто встречается уж очень часто), и получается, что персонажи - и вправду игрушки, которых можно заставить делать всё, что душе угодно. Обидно как-то. Не за себя, - за персонажей. Ведь некоторые уже не воспринимаются как плоские образы на бумаге или экране телевизора, многие выходят в существование, совершают ошибки, любят, страдают, учат нас мудрости и просто живут.

@темы: Мысли вслух

---

Hey now, hey now, don't dream it's over...

Тихие песни на сон грядущий=)) в некоторых даже тема сна затронута, а, точнее, не сна, а грезы

Hey now, hey now, don't dream it's over...


Моя любимая колыбельная=)


Слова незамысловатые, но эта наивность и привлекает


Песня - как мягкий шерстяной плед, в который можно закутаться и подремать. Хоть слова и грустные


I never want to wake you up

@темы: Маэстро! Урежьте марш!, You mustn't be afraid to dream, Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

Том Харди: Stuart: A Life Backwards

Этот фильм привлёк моё внимание благодаря необычному актёрскому тандему - Том Харди и Бенедикт Камбербетч. Точнее, скорее, поначалу он меня этим оттолкнул, потому что в моей голове отчего-то не укладывалась мысль об одновременном их присутствии в кадре=)), но после я ни о чём не пожалела. Кино повествует о Стюарте Шортере, человеке, которого жизнь с детства жестоко пробовала на зуб и не отпускала до самого конца. Фильм не переведён на русский, что причиняет определённые неудобства, так как, несмотря на мою любовь к британскому английскому, Тома (он как раз и играет Стюарта) порой бывает ооочень сложно понять, особенно поначалу, с непривычки. Бен же говорит достаточно ясно и чётко, пожалуй, как в Шерлоке. Сказать по правде, забываешь и о первом, и о втором, когда поддаёшься фильму, позволяешь ему захватить себя. А это, признаться, непросто, поскольку на первых порах что-то мешает проникнуться им, хочется поставить на паузу, а то и вовсе выключить. Но дело тут не в недостатках, а, скорее, в matter-of-fact тоне повествования, несколько отстранённом, суховатом, который по мере развития сюжета обостряет контраст прошлого и настоящего и мастерски ударяет по нервам. Фильм биографический, снятый по одноимённой книге, автором которой является Александр Мастерс, персонаж Бена. Он - работник благотворительного фонда помощи бездомным, на одном из заседаний которого и появляется Стюарт - полубродяга, страдающий серьёзным психологическим недугом, алкоголизмом и медленно угасающий от мышечной дистрофии. И хотя игра Харди, как и всегда, феноменальна, ведь он вновь влезает в шкуру персонажа, становясь им и привнося в игру собственный опыт, вновь рвёт свой маленький мир на части, именно отношение Александра заставляет меня, замирая, смотреть и смотреть. Потому что у нас такого нет, у нас такого не встретишь. Потому что у нас так не принято. Потому что у нас всё не так. Нам слишком легко бывает навесить ярлык "сумасшедший", "крыша съехала", "совсем двинулся". Но Александр - о, он человек, и ко всем относится по-человечески, не как к ущербным или умалишённым. Наверное, поэтому они со Стюартом становятся друзьями, и Мастерс принимает решение написать о нём книгу. Он следует за Стюартом по пятам, он слушает его, действительно слушает, вслушивается в поток слов, который не так-то легко расшифровать, потому как изъясняется Стюарт метафорично, образно (вспомнить хотя бы его речь про клетку и коробку, и про кампанию, организуемую фондом). Он слушает, выуживая нити истории, связывая их воедино, сплетая. Постепенно проникается симпатией к этому человеку, не знающему покоя ни днём, ни ночью, и прививает эту симпатию окружающим.
Многие признаются, что при просмотре без слёз не обошлось. Я смотрела, а слёз всё не была, да я их и не ждала. Я нечасто плачу, моё потрясение выражается в молчании, в тяжёлом и редком дыхании, в оцепенении. Было, конечно, несколько моментов, которые особенно меня тронули. Скажем, та сцена, в которой Стюарт спрашивает Александра, действительно ли они друзья, или же всё это только из-за книги, на что Алекс отвечает: - Ты умный, интересный и весёлый человек. Вот почему.
Имеющий глаза да увидит... Вот точно, правда. Ведь нужно обладать хоть чем-то, большим сердцем, чтобы разглядеть в Стюарте остроумие, юмор, мудрость, горечь. Мысли Алекса выражаются в коротеньких анимациях, которые по-своему забавны и, определённо, стоят внимания как интересный ход в раскрытии персонажа (кстати был ещё один забавный момент, когда Том так типично по-шерлоковски говорит: Boooring! Но фильм был снят в 2007, тогда ещё никакого Шерлока не было=)).
И всё-таки я дождалась. Меня окончательно подкосил момент, с которого начинается и которым заканчивается фильм. Забытая кассета, сбивчивый рассказ. Madness. Вот тогда внутри что-то ломается, обрывается, тогда слёзы сами собой пробиваются наружу. И хотя хриплый голос уже бестелесный, и хранит его только магнитная лента, ощущаешь безграничную горечь за судьбу этого человека. За него одного - одного из шести миллиардов людей на Земле. За него одного. И за тысячи тех, кто проживает очень похожие жизни. Потому что Стюарта Шортера легко встретить на каждом углу. Вон он, там, спит на скамейке, накрывшись куском картона. Или прячет глаза под замызганной кепкой. Или копается в мусорном баке. Он повсюду.

@музыка: Hurts - Illuminated

@темы: Изобретаю велосипед, Мысли вслух, Делюсь впечатлениями

---

Трамвайные истории

Я нечасто езжу на трамваях, предпочитая троллейбусы и маршрутные такси. Поэтому каждая поездка на трамвае для меня - как экскурсия=) Трамвайные маршруты порой пролегают там, "куда не ступала нога человека"=)), а точнее, где не проезжали колёса прочих видов общественного транспорта. Обычно в старых или отдалённых районах города, и если мой путь лежит туда, то самый простой выход - трамвай.
На самом деле, в трамваях почему-то очень хорошо думается - под стук колёс, под мерное покачивание вагона. Если, конечно, поминутно не возникают колоритные персонажи, которые под аккомпанемент или а-капелла исполняют песни, преимущественно, шансон. Когда пользуешься трамваем раз в полгода, как-то забываешь об этой особенности. Крайне редко я могу наблюдать такое в троллейбусах или автобусах. И, уж конечно, никто не полезет в маршрутку с аккордеоном или гитарой. Но в трамваях (и кстати в электричках тоже, видимо, эта черта присуща исключительно рельсовому транспорту) подобная народная жизнь кипит и перекипает через край.
Трамвай был пуст, он шёл из депо, откуда я возвращалась с победой - реанимировала, наконец, свою проездную карточку, которую по неясным причинам заблокировали, но постепенно вагон заполнялся пассажирами. Первыми, кто нас порадовал, стали развесёлые студенты (подозреваю, из музыкального училища), которые зашли на Театре Оперы и Балета им. Глинки, а вышли на Цирке, исполнив песню про Волгу и немного посшибав мелочь. За ними интересно было наблюдать по одной-простой причине: они явно ни в чём не нуждались, и поэтому происходящее можно было с лёгким сердцем принять за шутку и вести себя соответственно. Следующим номером выступил мальчонка, тонким голоском певший "Пусть мама услышит, пусть мама придёт, пусть мама меня непременно найдёт..." всю дорогу от Теплотехнического института до Больницы скорой помощи, и весело нам уже не было. После краткой передышки по крутым ступням забрался парень на костылях и в тишине проковылял по вагону от начала и до конца, ограничившись знакомым "Подайте на пропитание"... Кому охотнее подавали? На самом деле для меня это так и остаётся загадкой, потому что примерно в середине моего путешествия мужчина, спросивший меня, который час, почему-то нашёл нужным рассказать мне о своей жизни. Нет, ничего отталкивающего в нём не было, скорее, он выглядел, как человек, которому просто не с кем поговорить, но меня удивило то, что в качестве собеседника он выбрал именно меня.

А вообще, однажды я имела удовольствие слушать историю о трамвайном корпоративе, организованном под новый год какой-то компанией. Оригинальный способ празднования.

@музыка: Zaz - Je veux

@темы: Мысли вслух, Делюсь впечатлениями