Ещё продолжение. Ну, не виновата я, что не поместилось
11.
Пожалуй, только сейчас я осознал всю отчаянность своего положения. Рано или поздно Шеннон возьмётся за меня всерьёз и вытрясет из меня всю правду о странном поведении Томо. Думаю, он уже что-то подозревает. У Шенна время от времени проявляется не слишком приятная способность видеть меня насквозь.
Уверен, Томо не мог далеко уехать, он бы просто не успел. И вот мы бросились в погоню за гитаристом, словно снимались в дешёвом шпионском боевике. Как же это глупо, Господи! Эта погоня – лишь действие ради действия, но я не могу и помыслить, что буду делать, когда всё закончится. Как я буду смотреть в глаза человеку, которого... Которому... разбил сердце. Почему-то теперь положение вещей кажется мне именно таким.
С чего бы я стал таким совестливым, спросите вы. Да разве я не человек? Наверное, нет, если позволил своим низменным желаниям взять верх над моим разумом. Низменные желания... Неужели мой поступок имел под собой намного большую цель, кроме как поставить Томо на место? По-моему, я окончательно запутался. Желание – это слово настораживает меня. Нельзя хотеть кого-то просто так. Под этим должна быть основа, любая, пусть самая невразумительная. И теперь мне надо объяснить эти действия, хотя бы самому себе. Унизить, сделать больно... Зачем? Только лишь для того, чтобы этот взгляд, в котором временами скользит что-то умопомрачительно странное и завораживающее, перестал мучить меня. Что бы навсегда исчезло это неприятное ощущение уязвимости, словно кто-то медленно, но упорно пробирается под маску отчуждения, за которой я время от времени скрываюсь, отделяя её от моего истинного лица. Лица человека, который слишком боится окружающего его жестокого мира, готового наплевать в душу, если только она не скрыта за семью замками. Я не хочу предстать под перекрёстным огнём всепроникающих взглядов без надлежащих «доспехов». Я никому не позволю смыть грим с моего лица.
Но ведь ему не надо разрешения! Он без всяких ухищрений и окружных путей идёт напролом, без хитрости, без интриги, не ждёт моментов, когда я, чуть расслабившись, приоткрываю окружающим дверь в свой внутренний мир. Просто идёт, не скрываясь, что для меня намного страшнее, чем все обходные манёвры, с которыми я уже привык бороться, безжалостно пресекая всякие попытки. А с Томо ситуация совершенно другая, мне не знакомая. И я в замешательстве; не зная, что делать, совершил ужасный поступок, думая, что удар в лоб будет самым верным. Ошибся. Не рассчитал. Почти убил человека, который так искренне хотел узнать, что там, под железом брони на моём сердце. Хотя, искренне ли? Никто не знает... Чёртова подозрительность! С каких пор я перестал верить окружающим, когда стал видеть в каждой фразе подвох? Параноик и идиот.
***
Тело настойчиво требовало сна, но это было бы, по меньшей мере, бестактно: завалиться спать в машине совершенно незнакомого человека, который по доброте душевной приютил меня в этой железной коробке на колёсах.
Я закрыл глаза. Откинулся назад, чуть вытянув ноги.
- Ты сказал, тебе нужно в Лос-Анджелес? – неожиданный вопрос девушки привёл меня в чувство.
- Да, - не открывая глаз, прошептал я.
- Я не еду до самого города, так что тебе придётся пересесть... через часов шесть, примерно...
Я её даже не дослушал, возвращаясь к своим мыслям. Это, наверное, было не слишком вежливо, но я ничего не мог поделать. Я всё размышлял, суждено ли было тому чувству, которое ещё недавно было где-то внутри меня, перерасти в настоящую, светлую и чистую ЛЮБОВЬ? Странно, что этот вопрос мучает меня по дороге домой, туда, где я, возможно, вновь войду в прежнее русло жизни, просто жизни без группы и Джареда.
Вот снова думаю о нём. Зачем? Только трачу свои душевные силы, пытаясь найти хоть что-то на дне пропасти, в которую он меня так легко столкнул. Но – нет, ни лучика света. Просто сероватый туман.
***
Шеннон медленно встал с кресла, пытаясь размять побаливающую спину. В автобусе стояла тишина, но его этим обмануть уж точно было нельзя. Старший Лето знал, что его братишка всё ещё смотрит в непроглядную тьму за окном, пытаясь разглядеть там машину, на которой уехал Томо.
- Ты ведь не спишь, - утверждение.
Закрыв глаза, его не обманешь.
- Нет, - шёпот, чтобы не разбудить Мэтта, который, похоже, спит по-настоящему.
- Скажи мне, Джей, за что ты так его ненавидишь?
О ком речь – это так очевидно.
- А, Джаред? Скажи, почему. И ещё. Это ведь ты виноват в его бегстве?
- Я боюсь.
Замешательство в тёмных глазах – не понял ответа.
- Я его боюсь, Шенн. Я ненавижу, потому что боюсь. Потому что с ним трудно играть роли, которые я сам себе придумываю. Он не верит моим маскам, которые я создаю...
- Я тоже, Джа. Я знаю твоё истинное лицо, поэтому не верю.
- Не сравнивай себя с Томо. Тебе я доверяю, ему - нет. Он ломает стену, которой я себя окружаю, он посягает на мою безопасность.
- И в этом причина?..
Да, - кивнул Джаред, сосредоточенно вглядываясь в ночную тьму.
- Тогда зачем мы его ищем? Может быть, эта идея была бессмысленной? Или ты, Джаред, настолько слаб, чтобы дать ему понять тебя, настолько слаб, что боишься рассказать ему о своих слабостях?
- Я виноват.
- Только вина?
- Нет. Возможно, что-то ещё.
12.
Квартира встретила меня неприветливо, словно уже и забыла, кто я – её хозяин. Темно и даже страшновато. Плотные шторы задёрнуты. Я отрезал себя от мира.
Пятнадцать часов дороги вымотали меня окончательно. Поэтому я положил гитару на пол и почти ползком добрался до кровати с чёрными простынями. Мысль о том, что скоро сюда нагрянут ребята, просто не успела пробиться в мою окончательно отупевшую голову. Прохладная ткань доставила не наслаждение, как я ожидал, а всю ту же боль, которой в последнее время успела пропитаться каждая клетка моего тела. Я чувствовал, что если немедленно не засну, то закачусь в невероятной истерике со всеми вытекающими последствиями. Нервный смех бродил где-то внутри, но я не позволил ему вырваться наружу, почти усилием заставляя себя успокоиться и спать.
Моя прежняя жизнь никогда не вернётся обратно. Я этого не допущу. Мои воспоминания ещё слишком свежи – было бы слишком больно вновь опуститься в безнадёжность и бессмысленность, когда жизнь не даёт отдачи, когда ты словно разговариваешь с пустотой. Я видел, что все мои усилия напрасны – жить стало скучно. Творчество не давало эмоциональной разрядки. Я видел, что ребята из моей прежней группы всё реже приходят полным составом на репетиции, ссылаясь на плохое самочувствие и странную фразу «о нехватке времени». Я знал, что вместо подготовок к редким и безуспешным концертам, они проводят время в тёмных душных подвалах, насыпая друг другу щедрые горсти капсул или порошков. Кто-то уже перешёл к шприцам. Это было страшно – наблюдать, знать, но не иметь возможности как-то прервать этот замкнутый круг. Я хочу жить в полном смысле этого слова.
Тяжёлый, полный странных образов и теней, сон душной волной накрыл меня.
***
- Мы уже столько времени трясёмся в этой коробке! Джей, надо бы подумать о привале, ведь Боб до сих пор толком и не спал!
Джаред бросил на брата взгляд, полный усталости, и кивнул. Он и сам чувствовал себя не лучшим образом. Нервы были на пределе, ещё чуть-чуть – и можно окончательно доконать себя беспрерывными мыслями о Томо. Словно навязчивая идея, которая наполняет каждую минуту.
За окном рассветало – густая ночная тьма рассеивалась, уступая место тусклым сумеркам. Прислонившись к холодному стеклу, Джаред закрыл глаза, пытаясь расслабиться и заснуть. Стекло неприятно холодило, мешало, отвлекало, но младший Лето всё равно задремал, балансируя на грани сна и действительности. Скоро они продолжат путь, ведь осталось не так уж и много...
13.
Когда я открыл глаза, то мен ослепила царившая в комнате тьма. Похоже, была глубокая ночь. С момента моего приезда прошло не так уж много времени, всего несколько часов. Сон не помог мне: в больной голове отдавалось каждое неосторожное движение, стоило лишь пошевелиться. Притянув колени к груди, я лежал на боку, ощущая щекой прохладу шёлка. Странно, но даже фонари на улице не горели. Кромешная тьма. Словно космос, только вот без звёзд. И абсолютная пустота внутри, безмыслие...
Сосредотачиваясь на боли, ты лишь тем самым усиливаешь её. Нельзя обращать внимание на боль, нельзя на ней концентрироваться – станет только хуже. Но в тот момент я чувствовал только эту нестерпимую ломоту, не в силах отвлечься на что-то другое. Всё вокруг вымерло.
Соскользнув с кровати, я добрался до выхода в коридор, который вёл в кухню. Пройдя несколько шагов, держась рукой за стену, я щёлкнул выключателем. Вспышка света немедленно взорвалась в голове гранатой. Свет лампы был тусклым, непонятного грязного цвета. В углу помещения стоял большой белый шкаф. Там, я помнил, хранились какие-то медикаменты, аспирин, что ли...
Первое, что попалось под руку, были таблетки невероятного бирюзового цвета, такого интенсивного, что я с минуту всматривался в их бесконечную сочную голубизну, не веря в такое буйство красок. Или же они были красные... Думаю, что на фоне боли у меня развился дальтонизм.
Их было много, они заполняли ладонь приятной массой, словно вода из океана, которую часто показывают в рекламе. Вроде бы её подкрашивают на компьютере...
У них был приятный вкус. Что-то не слишком приторное, но сладковатое, словно джем, которым мама баловала меня в детстве. Никогда бы не подумал, что у лекарств может быть такой приятный вкус. Потом было что-то мятное, мягкое, успокаивающее. Медленно опустившись на пол, я с удивлением рассматривал лампу, которая теперь светилась зелёным и кружилась в неистовом танце. Мне тоже хотелось танцевать. А ещё играть на гитаре так, чтобы поднять на уши весь дом, чтобы Джаред даже на другом краю земли услышал, чтобы понял, что не зря взял меня в группу. По коже пробегала несильная дрожь, заставляя поёживаться время от времени, передёргивая плечами. Нервно облизав пересохшие губы, я попытался встать, но лишь бился в слабых попытках, отчаянно цепляясь то за столешницу, то за край железной раковины. Ноги не слушались, и это просто приводило меня в ярость.
***
- Томо!!! – крик был слишком громким для такого раннего часа, когда все благочестивые граждане ещё наслаждаются сном, не думая о заботах наступающего дня.
- Не кричи, Джей! Весь дом перебудишь! – чуть тише, успокаивающе.
Невзрачная дверь, обитая чуть стёршейся со временем кожей, была приоткрыта. Джаред осторожно сжал пальцами латунную ручку и повернул её, делая проход шире.
- Томо? – заглянул он в образовавшийся проём.
В ванной текла вода. Вода также текла из ванной. На пол, разливаясь блестящими лужами с бурыми разводами, затекая под плинтуса.
- Наверное, соседей уже затопило, - отрешённо подумал Джаред, разглядывая разводы, чувствуя, как его тело напрягается, замирает от страха. Бурые разводы... словно ржавчина.
Шеннон проскользнул мимо брата, рывком распахивая дверь ванной. На пол вылилась новая порция воды.
- Шенн, стой, - прошептал Джаред, отталкивая брата в сторону. Сделав шаг, ступая на мокрые кафельные плитки, он замер, чуть не поскользнувшись.
Взгляд, полный ужаса, направленный куда-то вверх. Бурая вода на полу, на стенах, в ванной. Кровавая вода, розоватая пена, алые порезы.
Ноги не держат, голова не соображает. Дышать не получается, сколько не приказывай себе мысленно – лёгкие свело от ужаса.
- Томо!! – крик Шенна оглушает, разрывает реальность на куски.
Он подбегает к ванной, пытается вытащить безвольное тело, исполосованное чем-то острым. Ножом! Вот он – в луже уже свернувшейся крови.
- Джей! Помоги! – вдвоём они справятся.
***
Если бы не крик Шенна, я бы так и стоял, созерцая эту ужасающую картину.
Пол был скользким, и мы пару раз едва не упали, пытаясь вытащить Томо из бурой воды. Господи! Да я даже дышать не мог! Бледная кожа с кровавыми насечками, ужас в глазах, хрип, вырывающийся из горла, синие губы, открывающиеся и закрывающиеся в попытке что-то сказать. Его окружало безумие. Это ощущалось так сильно, что в пору было самому сойти с ума.
- Не надо, не надо, - шептал я, словно хотел успокоить его этими словами, словно хотел, чтобы он слышал мой голос. Как будто надеялся, что это сможет ему помочь. Как? Он помнит мой голос только по тем насмешкам, которыми я его осыпал, по тому шипению, которое шелестом разливалось по металлическим стенкам автобуса, он никогда не слышал в моём голосе заботы, дружелюбия, мягкости. И мне стало неимоверно страшно от мысли о том, что он мог бы вообще не услышать моего настоящего голоса, обычного, в котором временами проскальзывает задумчивость, мечтательность, моё истинное я.
Шеннон торопливо искал телефон в ворохе мусора на полу, а я сидел на кровати, придерживая голову Томо ладонями, чтобы он мог нормально дышать. Бледна кожа была исполосована не только в сгибах локтей, но и на запястьях, около ключиц, джинсы по коленями пропитались бурым, пальца рук сочились кровью. Господи, зачем он так изощрённо и методично резал своё тело?
- Скорая? Срочно нужна помощь. Адрес...
***
Я и сам не заметил, как боль телесная целиком перешла в боль душевную, неосторожно царапая свежую рану на сердце. Лампа упала куда-то на пол, и кухня погрузилась во тьму. Однако почему-то я почти чётко различал предметы – белый шкаф, деревянный стол с фарфоровыми выщербленными по краям тарелками и большой кружкой, из которой я раньше пил какао, которое ненавижу. Зачем же я его пил? Странно, но этот вопрос прочно засел в моём сознании, донимая меня, пока я рассматривал предметы на столе. Зажигалка, которая уже давным-давно сломалась, пара салфеток, блюдце с мутной водой и нож. Он был не слишком большой, складной, я привёз его с собой из Детройта, когда ехал на прослушивание. Рукоятка была сделана под кость, что мне чрезвычайно нравилось: он словно грел ладонь, стоило лишь взять его в руку. Я кое-как дополз до стола и протянул руку к ножу. Ощущения совсем не изменились, он был словно белый мрамор, из которого делают скульптуры – тёплый, словно живой. Острое лезвие блеснуло в слабом лучике света, пробившегося сквозь закрытые жалюзи. Влажный блик зайчиком прыгнул по стене. Какое оно холодное, это лезвие, я хочу подарить ему немного человеческой жизни. Осторожно проведя по запястью, я увидел чёрные в полутьме капли. Они проступили быстро, сливаясь со стальными отблесками, скользя по гладкому металлу. Сначала ощущения мне не понравились, даже напугали: кожа немного разошлась, садня и горя, но затем мне захотелось повторить. Рядом со свежей раной возникла другая, такая же тёмная. Пусть кровь заиграет на свету тысячами, миллионами алых блёсток.
Оставляя на полу кровавую дорожку, я преодолел путь по коридору до ванной. Там горел свет. Странно, когда это я его успел включить?
Белый фаянс ванной был таким приятным на первый взгляд, но он был чертовски холодным, так что я решил наполнить ванную горячей водой. Лезвие ножа успело впитать кровь, сделав её бурой, некрасивой. Ещё порез, на другом запястье...
На противоположной стене висело большое зеркало, так что я мог прекрасно видеть, как алые струйки причудливым узором покрывают моё тело, Джинсы намокли в воде, но я смог оживить их парой прикосновений ножом под коленями - они тут же расцвели кроваво-красными экзотическими цветками. Красиво, невероятно красиво. Ударив ножом по сгибу локтя, я ощутил, как безжалостное лезвие вгрызается в плоть. Внезапная слабость в ногах удивила меня. На шее пульсировала вена, выплёскивая тёмную жидкость, которая лилась в воду, превратившуюся из розоватой в насыщенно-алую. Неловко поставленная нога скользнула вбок, подворачиваясь. Удара головой я даже не почувствовал. Просто с внезапно поднявшимся во мне ужасом наблюдал, как свет лампы удаляется, застилаемый кровавой волной.
- Джаред, - прошептал я, чувствуя, как вода наполняет рот.
14.
...Вечер вступил в свои права, многие окна здания горели холодным белым светом ламп дневного света. Джареду всегда казалось, что такой свет угнетает, сам он никогда такой свет не любил, стараясь избегать его. Чисто больничная атмосфера.
Всякий раз, когда Джаред приходил к этим воротам, днём, конечно, входил в осенний сад, открывал белую дверь с безукоризненно чистым стеклом, ему задавали один и тот же вопрос:
- Что вам угодно?
И он раз за разом отвечал, словно заученную скороговорку:
- Я пришёл повидать друга, его имя – Томислав Милишевич.
Врач уходил, возвращаясь буквально через мгновение со знакомой младшему Лето фразой:
- Пациент в плохом состоянии, он не хочет никого видеть.
И так день за днём. Иногда Шеннон приходил вместе с братом, но даже их совместные усилия ничего не давали.
Диагноз был странный – большая потеря крови вкупе с тяжёлым нервным расстройством. Джаред не мог понять, каким образом можно совместить эти два понятия в одно целое.
Мэтт время от времени присоединялся к братьям, но и его угрозы оставались без внимания. Всё было тщетно, поэтому Джареду ничего не оставалось, как пойти на риск: пробраться в больницу под покровом ночи. Ещё за день до этого, когда он в очередной раз пришёл в больницу, то мельком увидел на столе у окна стопки карточек. Одной из них была карта Томо с номером палаты, написанным чёрным маркером.
Дома он и Шенн долго высчитывали, на каком этаже находится помещение. Третий – не так уж и высоко.
Пройти через сад оказалось не слишком тяжёлой задачей, там было пустынно в этот ночной час. Но дальше возникли трудности – забраться почти по отвесной стене пусть и не слишком высоко представлялось занятием опасным. Хотя при более тщательном осмотре Джаред смог найти много неровностей, за которые можно было бы уцепиться. Оставалось надеяться, что при этом по истине альпинистском восхождении не произойдёт какой-нибудь неприятности.
На всех трёх этажах свет был уже потушен, только дежурные ночники слабо мерцали во тьме синеватыми огнями. Осторожно ступая на подоконник первого этажа, Лето всей душой надеялся, что обитатели палаты давно спят и не поднимут панику. Ведь в коридорах постоянно находятся вечно неспящие врачи, которые только и ждут, чтобы поймать ночного нарушителя спокойствия.
Мысли помогали отвлекаться от тяжёлого пути к третьему этажу по белой шершавой стене. Под пальцами чувствовался холодный металл подоконника. Джаред с удивлением обнаружил, что окно палаты открыто, не смотря на морозный воздух, который лениво колыхал белые больничные занавески. Подтянувшись на руках, переводя дыхание, младший Лето чуть присел, чтобы пробраться в палату. И чуть не свалился, встретившись с взглядом Томо. Он в спешном порядке ухватился рукой за раму. Томо сидел на полу у стены, обхватив колени руками, и рассеянно наблюдал за действиями Джареда. Сначала Лето даже подумал, что гитарист не узнал его. Но если бы незнакомый человек залез в палату посреди ночи, любой бы поднял шум. Но взгляд Томо был совершенно бесстрастный, карие глаза казались чёрными в тусклом свете луны.
Спрыгнув внутрь, Джаред чуть ли не бегом поспешил к гитаристу, но замер в шаге от него, не зная, что делать теперь.
- Джаред? – казалось, Томо только что проснулся. – Ты что здесь делаешь?
Его голос был хриплым, словно он давно ни с кем не говорил и подзабыл, как это делается.
Джаред медленно опустился на колени и протянул к нему руку, словно желая удостовериться, что человек перед ним и вправду реален, а не плод его воображения.
- Я за тобой, - прошептал он.
Томо удивлённо посмотрел на музыканта, на его протянутую руку.
- Зачем?
Джаред невольно сглотнул, чувствуя, как горло пересыхает в самый неподходящий момент.
- Ты зачем пришёл? - глаза Томо недобро блеснули, отражая неверный свет ночника. – Уйди, я тебя прошу. Я не хочу никого видеть. А в первую очередь, тебя.
Джаред невольно подался назад. Он никогда не видел Томо таким. И он никогда не мог и мысли допустить, что гитарист тоже может быть актёром, который закроет своё лицо и душу непроницаемой, глухой маской из холодного бездушного камня.
- Я никуда не уйду без тебя. Можешь и не рассчитывать, - ещё одна отчаянная попытка.
Взгляд Томо стал колючим, Джаред даже невольно поёжился. Его взгляд пробежал по бинтам на запястьях и локтях, не скрытых рукавами рубашки. На шее тоже была повязка.
- Я не пойду без тебя, - повторил он, подтверждая свою мысль.
Томо не двигался. Длинная чёлка упала на его лицо, закрывая его от взгляда Джареда.
- Пойдём, - потянул младший Лето его за рукав. – Пойдём, куда ты захочешь.
С этими словами он накинул свою куртку на плечи Томо, осторожно подхватил его под руки и с усилием потянул вверх, силясь поставить на ноги.
- Убери руки. Я и сам в состоянии встать, - процедил Томо, отталкивая Джареда.
Тот покорно отошёл.
- Пойдём по коридору, - прошептал он. – Для меня будет слишком сложно спуститься по стене.
Джаред понимал, что это безумие – идти по коридорам больницы, но выбора не было, поэтому он кивнул, соглашаясь.
Вздрагивать при каждом шорохе, заглядывать за каждый угол – это было чрезвычайно неприятно, но Томо, оказывается, изучил здание достаточно хорошо за прошедшее время, поэтому быстро нашёл служебный выход, который, как ни странно, был открыт.
Томо вышел первым, уже не таясь, глубоко вдохнув холодный воздух. Джаред выбрался вслед за ним.
- Ты сказал, что мы пойдём туда, куда я захочу? – враждебный взгляд был чем-то наигранным, тем, что никаким образом не вязалось с сущностью Томо, ведь ещё не так давно в нём было такое приятное дружелюбие.
Джаред кивнул.
- Я хочу к океану. На побережье, - Томо внимательно посмотрел на младшего Лето, ожидая, что он начнёт спорить. Но тот просто кивнул ещё раз.
15.
Когда обитаешь в четырёх стенах почти без права выхода наружу, поневоле чахнешь от безделья, тоски, осаждаемый собственными мыслями. Страшно, когда человек занимается самокопанием, особенно, когда это длиться с утра до вечера в течение достаточно долгого времени. Я не осознавал полностью, что моё сердце с каждым днём становится всё холоднее, что отчуждённость усиливается. Раньше я почти никогда не пускал в своё сердце ненависть и злобу, считая, что эти чувства разрушают внутренний мир человека. Они ведь не несут ничего хорошего. Раньше... Раньше многое было по-другому, а теперь это всё внутри меня, я сам пригласил тьму внутрь меня, чтобы она вылечила меня. Я словно обледенел изнутри. И если в первый раз, когда я услышал от врача, что меня пришли навестить братья Лето, в сердце ещё вспыхнул слабый огонёк тепла, то в последующий их визиты я больше ничего не чувствовал. Сначала это пугало, затем стало привычным. Я не хотел видеть никого, ни с кем не желал говорить, хотел, чтобы меня оставили в покое. Иногда ночью мне снилось лицо Джареда, его испуганные глаза, его губы, шепчущие что-то успокаивающее, но такие сны приходили ко мне всё реже и реже, словно моя память больше не удерживала их.
Сказать по правде, я сам загонял себя в угол. И если бы я вдохнул полной грудью снова, заставив себя понять, что моя жизнь продолжается, не смотря ни на что, что я могу начать всё с начала, просто вырвать эту страницу из дневника своей жизни и начать новую, то всё могло закончиться гораздо раньше. Меня бы, наконец, отпустили из этого душного белого здания, где даже взгляду не за что было уцепиться, отпустили из тюрьмы собственных мыслей, и я бы начал новую жизнь, такую же, как и та, давно, месяц или два назад. Нет! Лучше! Намного лучше прежней. Стал бы жить только для себя, заботясь только о себе, думая в первую очередь о себе, а не о ком-то другом.
Но, похоже, у меня никогда не получиться жить, как закоренелый эгоист. Вот он, рядом со мной, человек, который разбил меня, словно стеклянную статуэтку. И я снова иду за ним.
Мне хочется чувствовать холодный ветер океана на щеках, просто для того, чтобы забыться хоть на миг.
Листья шуршали под ногами, но я совершенно не обращал на это внимания. Я наслаждался позабытым чувством свободы, жадно вбирая в себя каждую частичку пространства вокруг. Джаред тенью следовал за мной, на какой-то миг я даже позабыл о нём, всматриваясь в далёкие блестящие звёзды. Когда же он споткнулся и довольно громко сматерился, я бросил на него недовольный взгляд, под которым он замер, испуганно глядя на меня, словно совершил какой-то страшный проступок, и теперь я непременно его накажу.
- Очередная роль, да? – едва слышно пробормотал я, отворачиваясь.
Но он услышал. И нахмурился.
- Роль? О чём ты?
Я лишь посмотрел вдаль, скрывая улыбку. До сих пор сопротивляется. До сих пор пытается скрыть. Мне уже не интересно, Джаред. Я обжёгся один раз, больше не хочу. Так что извини, если что не так...
- О каких ролях ты говоришь? – он вцепился в свою куртку, которая была накинута мне на плечи.
- Ты ведь актёр, Джей, - я в первый раз назвал его так. До этого он был для меня только Джаредом. – Только иногда ты забываешь, что здесь не съёмочная площадка.
Оставив его в некотором смятении, я направился к дороге, освещённой тусклыми фонарями. Я ведь хотел услышать плеск волн.
Слышу, что он следуют за мной. Легко вздыхаю. Я в тупике. Что мне делать?
Ветер крепчает: всё-таки холодно на берегу, если уже здесь воздух морозный. Но я всё равно продолжаю путь. Долго, так долго идти. У меня подгибаются колени, да и в голове плещется боль, но шаг за шагом я приближаюсь к цели. Хочется ощутить воду кончиками пальцев. Я уже вижу тёмно-синюю громаду на горизонте. Метров за сто срываюсь с места, бегу к воде, словно маленький ребёнок, чуть ли не смеюсь в голос. Сколько себя помню, я всегда любил воду. Она живая, она движется, она очаровывает меня всякий раз, когда я чувствую солёный воздух, оседающий на коже. Приятно вытащить со дна памяти что-то подобное...
Вода ледяная, она обжигает ладони, а ветер треплет волосы. Я вспоминаю о Джареде: он стоит на ветру в одной рубашке.
- Эй, возьми! – кричу я ему, протягивая куртку.
Он отрицательно качает головой, но я всё же подхожу ближе к нему и передаю ему одежду, буквально впихивая ему в руки, так как он сопротивляется. Ветер с радостью нападает на меня, холодя кожу рук, но я не обращаю на это внимания, бросаясь ему навстречу. Волны мерно оседают на песке пустынного пляжа. Раскинув руки, я неподвижно замираю на самой кромке, границе воды и песка, закрываю глаза.
- Томо, - шёпот около уха. Так близко и неожиданно, что я вздрогнул.
Тёплые руки Джареда легли на плечи, он чуть притянул меня к себе, прижимаясь к спине.
- Ты любишь меня?
В голове всплыл бурый туман, бирюзовый таблетки и гвоздь, впившийся мне под ноготь.
- Нет, Джей. Я не люблю тебя, - я сказал это так спокойно, удивляясь самому себе. Я мог бы прокричать это на всю Америку, чтобы он на собственной шкуре ощутил, какого это – быть в самой заднице, а вместо этого сказал тихо, полушёпотом.
- Томо, ты ведь любишь меня?
Что это ты так разволновался? Да разве у тебя есть что-то там, в груди, то, что бьётся и гонит кровь по венам, то, что болит от неосторожного слова, то, что порой так легко сломать, смять безжалостной рукой, а осколки выбросить в мусорный бак?
- Нет, Джей.
- Прекрати называть меня так!!
Ты отстраняешься, я почти вижу, как на твоём лице отражается довольно глупое выражение, как у ребёнка, которому дали конфету, но обманули: под яркой обёрткой было пусто.
- Всё, что было – испарилось, - я повернулся к нему резко.- Сгорело, оплавилось, как пластик, мне пришлось выкинуть это, чтобы не загрязнять окружающую среду!
Я наступал на него, к тому же имея преимущество в росте, а он съёживался под моим взглядом.
- Всё, нет больше ничего здесь, - я дотронулся рукой до груди. – Финиш. Конец.
Голова закружилась. Всё-таки, я ещё не до конца восстановился после того удара головой в ванной, да и крови вылилось немало...
Я замолчал, пытаясь сфокусировать взгляд на лице Джареда. Ничего не вышло. Картинка множилась, и мне никак не удавалось собрать её воедино. Устало вздохнув, я медленно опустился на промерзающий песок, обхватив голову руками.
Он мгновение стоял, подняв голову вверх, не знаю, что он там высматривал, а затем сел рядом со мной.
- Ведь так не может быть... – проговорил он, чертя что-то пальцем на песке.
Я чуть повернул голову в его сторону.
- Не может быть, чтобы всё так закончилось...
Я совершенно его не слушал, изучая его лицо, всматриваясь в синеву глаз, которая так привлекала меня... когда-то. Возможно, и сейчас привлекает, просто я этого не чувствую. Я соврал, Джаред. Я соврал, что не люблю тебя. Люблю. Так сильно, что от этого больно. Да, я тряпка, полное ничтожество, у которого напрочь отсутствует чувство собственного достоинства. Ты можешь сказать мне это прямо сейчас, если хочешь, но от этого я не перестану любить тебя. Я в тупике. Ты поймал меня.
Мысли отвлекли меня от действительности. Ты молча смотришь на меня, то ли ожидая реакции, то ли задумавшись о своём. Протягиваешь руку, касаясь моей щеки. Нет, перестань, не хочу. Я резко встаю, отряхивая песок с больничных брюк, и с удивлением обнаруживаю, что на ногах у меня – зелёные больничные тапочки. Невольно пробирает смех. Смотрит на меня с немым удивлением, затем замечает тапки и тоже начинает улыбаться.
- Ты ведь вернёшься... в группу?
Я моментально становлюсь серьёзным. Наверное, даже слишком резко, на его лице отражается испуг.
- Да, - твёрдо, ведь знаю, что не проживу без этого. – Вернусь. Мне не жить без музыки.
А в голове крутиться: «Мне не жить без тебя»
Он кивает. Вот и всё, чего я заслуживаю – очередного молчаливого кивка.
Эпилог.
Концерт прошёл на ура. Такого адреналина я не чувствовал уже давно! С момента... а, не важно!
Раздача автографов растянулась на целую вечность, вереница дисков-футболок-фотографий-постеров-самодельных открыток-прочей дребедени была нескончаемой, но я старался держаться. Всё-таки это – моя работа. Я сам выбрал её. Нет, не работа! Это жизнь моя, настоящая жизнь.
Шенн и Мэтт ещё остаются, чтобы сделать пару снимков с фанатками, а я тихо ускользаю в сторону молчаливой громады нашего автобуса. Честно говоря, до сих пор побаиваюсь темноты его металлического нутра. Осторожно забираюсь по ступеням внутрь, едва касаясь стен пальцами. Слишком тесно. По-моему, у меня скоро начнётся клаустрофобия из-за этого узкого пространства, где каждый выдох отражается от стен, создавая неприятный шум. Думаю, отдых – это всё, что мне сейчас надо.
Присаживаясь в пол-оборота на край узкой полки, гордо именуемой «кровать». Чуть раскачиваюсь, глубоко вдыхая, чтобы восстановить дыхание. Неожиданно из темноты возникает рука, которая ложится на моё плечо. Рвано всасываю воздух и почти выкрикиваю:
- Чёрт тебя подери, Джаред!! Ты меня напугал!!!
Он подходит ближе, молча прося прощения за неосторожность. Я с шумом выдыхаю и вопросительно смотрю на него. Сколько бы времени ни прошло, я...
Неожиданно он опускается на колени, всё ещё неотрывно глядя в мои глаза, гипнотизируя меня, словно удав неосторожного кролика. Рука его скользит по моему плечу, затем по запястью, расстёгивая молнию на рукаве, осторожно проводя пальцами по сетке белых шрамов на коже. Он чуть подаётся вперёд, устраивая голову на моих коленях. И даже сквозь ткань брюк я чувствую на колене его тёплое дыхание.
Молчание больше не в тягость, и я рассеянно провожу ладонью по его волосам, перебирая пряди, дотрагиваясь до него осторожно, словно боюсь причинить боль. Каким был, таким и остался.
- Ты ведь любишь меня, Томо? – он напрягается в ожидании ответа.
- Конечно, люблю. Ну, конечно, люблю, - я повторяю эти слова, словно заклинание, отрешённо глядя в пространство.
Он успокоено расслабляется, чуть прикрыв глаза.
Люблю видеть тебя таким, какой ты есть. Люблю, когда ты играешь самого себя, а не чужого и враждебного мне человека. Люблю тебя без масок, камуфляжа и едких фраз. Затем тебе защищаться от меня? Ведь я никогда не сделаю тебе больно. И даже забуду ту боль, которую ты причинил мне. Навсегда забуду, слышишь? Ты только будь со мной настоящим.
За окном толпа. Они, наверное, ждут тебя, но я тебя никуда не пущу. Я не хочу видеть, как ты сознательно закроешься от них, надевая на лицо улыбку, рисуя интерес в глазах. Останься сегодня со мной. Для меня. А завтра... будь, что будет.