Delirium

[Reno89]

Название: Delirium
Автор: Reno
Категория: RPS, вкрапления POV Мэтта, angst, drama, romance
Рейтинг: NC-17 (ох, и странное нц =)
Пейринг: Мэтт/Джаред, намёки на Шеннон/Томо
Предупреждения: первое слово – бред, второе слово – пафос, третье – ОСС, пожалуй. Скорее всего, местами даже весьма очевидный. Куда катится мир =)) А ещё – я никогда не устану искать составные прилагательные, и, кажется, в этом случае я превзошла сама себя =)
От автора: 1)С одной стороны, это рассказ, олицетворяющий мои метания между двумя по-своему замечательными фэндомами, результатом которого стало возвращение блудного сына (в моём случае – дочери =)) к истокам и корням - 30 seconds to Mars. С другой же – это просто фанфик, повествующий о человеке, который запутался в себе. Так уж вышло, что человеком этим оказался Мэтт Воктер.
2) Мне понравилось собираться мозаику фанфика Shut in, в котором всё перемешалось, составляя одну витражно-металлическую композицию, и я решила придать данному рассказу подобную форму.
Приятного прочтения!

Окончание

- Оказывается, я могу справиться со всем самостоятельно, - с вызовом проговорил Лето, бросая на меня непонятный взгляд: что-то между тихим отчаянием и откровенно-соблазнительной дерзостью. – Научившись кататься на велосипеде, не сможешь забыть этого никогда. Тело просто не позволит разуму отречься от знаний. То же самое и с этим банальнейшим развлечением с собственной рукой. Навыки обыкновенной дрочки останутся со мной до самой смерти.
В другой раз это прозвучало бы забавно, и мы бы имели полное право на то, чтобы посмеяться от души, чёрт побери! Джаред пробормотал бы что-то насчёт глупых розыгрышей, когда я, притянув его к себе, зарылся бы лицом во влажные волосы, позволяя горьковатому, словно тёмный шоколад, запаху свежемолотого кофе ворваться в моё расслабленное, свободное от всех тревог сознание, наполнив его неповторимым ощущением утренней бодрости и сладкой вечерней мягкости – такими противоположными и одновременно связанными между собой суетою дня чувствами.
Но, к моему великому сожалению или же облегчению, это не было шуткой. Джей не собирался дурачиться или давать мне какой-либо даже самый ничтожный шанс не верить ему. Он говорил серьёзно, используя иронично-эксцентричный стиль просто по привычке, не задаваясь целью избавиться от этого обманчиво-ласкового тона, чтобы досадить мне согласно собственной роли обиженного и обделённого.
- Это, пожалуй, всё-таки есть и остаётся самым надёжным способом доставить себе удовольствие, при этом не думая о ком-то другом, претендующим на твоё внимание. Не требуется отдачи, не нужно быть чрезмерно внимательным, ничего уже не имеет реального значения. Ты - наедине с собой, своими мыслями, чувствами и ощущениями, и всё зависит только от тебя самого. Тебе не кажется, что это, если не гениально, то, по крайней мере, просто замечательно?
Вот он – момент истины. Минута, когда собеседник, до этого самозабвенно рассуждавший на тему, вопросы которой слишком редко выносятся на всеобщее обсуждение, чтобы быть невзначай упомянутыми в повседневном разговоре, обращается к тебе так непринуждённо, олицетворяет собой вернейший признак того, что всё было затеяно по одной лишь причине – высказать, наконец, всё, что накопилось, и почувствовать себя воздушным шаром, наполненным гелием – слишком лёгким для того, чтобы осознавать невнятное отчаяния оппонента. Цель одна – задеть, ранить, досадить. В данный момент нет ничего, кроме желания свершить свою маленькую месть.
Наверное, я даже могу сказать, что заслужил подобное обращение.
Наверное, я стал отличной мишенью для игры в словесный дарц просто потому, что оставался столь равнодушным к происходящему.
Всё началось невинно, хотя и многообещающе. Мои воспоминания о неудачном сексе, о котором мы словно сговорились не упоминать, были ещё слишком свежи, и я совсем не хотел бы нарушить шаткое перемирие (установленное между зверями в Африке в период засухи). Мне не нужно было новой вспышки гнева, отвращения, тревоги и безграничной симпатии – вещей трудносочетаемых и порой совершенно неуправляемых. Сознание требовало отдыха – эгоистичного и совершенно личного, но Джаред не смог бы меня понять – ведь ничего, кроме редкий откровений, у него не было.
Милый мой Джей, я так хотел бы рассказать тебе о том, что со мной происходит, но я оказался слишком слаб для того, чтобы быть настолько смелым. Жалкий человечишка, посмотрите же на меня, и пусть в вашем взгляде горит неярким огнём презрение – я справлюсь с этим. Но только не с правдой.
- Мэтт, - пробормотал Джаред, устроив голову на моём негостеприимном плече, задумчиво выводя неведомые узоры и символы на коже обнажённой спины.
- Ммм?
- Я хочу тебя поцеловать, - словно подростки, неловкие и беспомощные.
Наверное, каким-то образом мне удалось без слов и недвусмысленных взглядов дать ему понять, что я буду только рад, если его губы коснуться моих хотя бы на краткий миг – но не больше. Словно некий таймер в моей голове щёлкнул, и тонкая стрелка начала свой бег: я вытерплю пару секунд, я готов, но если концентрация любви в воздухе внезапно превысит норму, я умру от удушья. Я больше не смогу дышать от одного лишь осознания того, что не в состоянии – по крайней мере, пока – дать что-то взамен.
- Мне нужно тебя поцеловать, но ты ведёшь себя, как манекен в витрине магазина, - с улыбкой протянул Джей. – Ну, зачем ты так, а?
Я не знаю. Я не знаю. Нет, я прекрасно обо всём осведомлён, но не знаю, что сказать, поэтому стараюсь не выглядеть усталым и отрешённым.
С тихим вздохом он сел лицом ко мне, обхватив мои бёдра коленями, поглаживая мои светлые волосы медленно и осторожно, как будто я был найденным в канаве беспризорным котёнком, диким и пугливым, способным наброситься лишь в целях самозащиты, не обращая внимания на тот факт, что коготки ещё слишком маленькие, а зубы до сих пор молочные, детские, и всё, что можно предпринять – это яростно зашипеть и сделать вид, что не боишься.
Перманентная духота была изорвана в клочья первой за последнее время и такой долгожданной грозой. Окно в гостиной было распахнуто настежь, и меня не отпускало это ощущение близкой опастности: словно маленький, но смертоносный электрический заряд шаровой молнии мог с лёгкостью проникнуть в комнату и остановить сердце, по крайней мере, одного из нас. Я хотел бы, чтобы моё сердце остановилось – прямо сейчас. Просто для того, чтобы не видеть разочарования в глазах Джареда – худшее, что вообще может быть.
Сомкнув руки за его спиной, с неясным ощущением, напомнившем о полноценном возбуждении, которое пропитывало меня всякий раз, когда мы были так близко, подавшись вперёд, я поймал его смеющиеся губы в захват глубокого и влажного поцелуя, чувствуя лишь собственную невыносимую дрожь, словно лиловые тучи нависли прямо над моей головой, оглушая громом, угрожая спалить, как жалкую щепку – чтобы только пепел остался. Органический пепел моих чувств.
Этот поцелуй сжигал меня. И мне было по-настоящему больно: никогда бы не подумал, что сознание может заставить тело пройтись ножовкой по нервным окончаниям лишь для того, чтобы утвердить своё превосходство. Я сам придумал для себя страдания, а теперь никак не мог избавиться от иллюзий. Или же просто не хотел.
Критическая ситуация.
Джаред вздрогнул, когда мои зубы прошлись по его нижней губе отнюдь не ласково, хотя я отчаянно сопротивлялся этому приказу, пришедшему по каналам связи изнутри: казнить, нельзя помиловать. И только поэтому – лишь из-за того, что мне просто было страшно и гадко, и тревожно – я оттолкнул его – ради его же блага. Слишком грубо, пожалуй, но я действовал, как опытный боец отряда быстрого реагирования или же матёрый охранник VIP-персоны, подвергшейся внезапному нападению. Джей не оценил, я понимаю, это было сродни пощёчине – несправедливой, обидной, но происходящее было всем тем, что я только мог сделать для него и для себя.
Отстранив мои равнодушные руки, он вскочил так резко, что задел затылком угол книжной полки, но не обратил на эту боль никакого внимания: гораздо более сильная разъедала сейчас его сердце.
- Я справлюсь с этим сам, - сказал он спокойно, бросив взгляд вниз, на собственные джинсы, которые стали невольными очевидцами его возбуждения, такого неуместного, жалкого и раздражающего. – Тебе даже не придётся заставлять себя смотреть на меня, Мэтт.
Я мог бы улыбнуться его по-детски нахмуренным бровям и кривящимся от подступающих слёз губам, если бы речь шла о чём-то совершенно другом, но и он, и я сумели справиться с собой, чтобы не позволить этому вырваться на свободу, обнажая слабости и страхи: мой ужас быть искренним, в конце концов, даже если правда окажется не слишком приятной, его неподдельная обида, подкреплённая отсутствием всяких разумных причин. Я снова сделал удачный шаг на пути к отчуждению.
- Знаешь, это так просто – всего пара движений, и ты уже готов – просто закрыть глаза и думать о чём-то совершенно другом, о каких-нибудь грёбанных стрип-клубах...
Стрип-клубы. Либби, милая, ты помнишь?
Готов поклясться, ему не нужно было бы представлять кого-то, кроме меня, ему не нужно было бы думать о ком-то, кроме меня, и в данный момент мне, пожалуй, тоже не удалось бы заставить себя мечтать о чём-то большем – ведь в любой мысли его образ преследовал меня, он проник в мою кровь, в мои сны и бредни.
- Оказывается, я могу справиться со всем самостоятельно.
Нет, Джаред, никто не смог бы совладать с невыносимо ярким миром подсознания, где каждый шаг – прогулка по аллее, устланной битым стеклом вперемешку с мёртвыми осенними листьями. Это не под силу даже опытному психиатру, а мы с тобой – всего лишь люди, не имеющие никакого отношения к шизофрении. Скорее, склонные к вынужденному дебилизму, стандартному пессимизму и ярко выраженной фрустрации – по крайней мере, в моём случае.
- У меня кое-что есть для тебя, - могу справиться со всем самостоятельно. – И я почти уверен в том, что этот предмет – точнее, его содержимое – тебе прекрасно знакомо.
Ты постарался, Джей – мне стало интересно, когда ты, порывшись в кармане бесцеремонно скинутых по пути в ванную комнату джинсов, вложил в мою руку миниатюрную пластмассовую кассету. Подобные обычно используются в автоответчиках старого образца – просто раритет, если уж быть честным. Кажется, я видел такие вот агрегаты лет в шесть, когда впервые оказался в полноценном для того времени офисе – с селектором и интеркомом, факсом и принтером, со всей этой показушно-вдохновляющей электронной начинкой, этаким эквивалентом мясного фарша в слоёном пироге служебной иерархии.
- Держи, - он наклонился ко мне, во взгляде – потерянность и желание. – И сохрани.
Нервно взъерошив волосы, Джей улыбнулся неопределённо и странно, чтобы в следующий же миг исчезнуть, оставив меня наедине с тонким пластиком и магнитной, свернутой в аккуратный рулон плёнкой, запрятанной под металлическую пластинку.
Как бы Джей ни старался, вгрызаясь в собственную ладонь, сквозь неровный шум воды в душе я всё равно слышал эти короткие, истеричные стоны, в которых обречённость шла рука об руку с избитой, покалеченной гордостью.
От этого судорожного «Мээтт» у меня перехватывало дыхание.

Мы проникли в квартиру, словно злоумышленники, главная цель которых – отыскать золото, бриллианты и тонкие вощёной бумаги купюры, запрятанные между страницами самых толстых и «неприметных» на взгляд хозяев книг, чувствуя себя при этом так, будто были детьми, напуганными, озадаченными, открывшими свою тайную комнату, или же несчастными жёнами Синей Бороды, решившимися нарушить запрет и войти в кладовую ужасов, пол которой, согласно оригинальной истории, был покрыт таким толстым слоем крови, что в нём всё отражалось, как в зеркале. Для начала совсем неплохо.
- Вот так, - пробормотал Джаред, чтобы не казаться самому себе таким маленьким и незначительным в гулкой пустоте этих мёртвых бездушных бетонных стен. – Всё в порядке.
Наверное, он пытался успокоить меня, хотя на деле этим следовало бы заняться сэру Мэттью Воктеру, такому надёжному и бесстрашному, совершенно невозмутимому, вне зависимости от того количества волнения, что наполняет его сейчас изнутри. Главное – не показывать истинных чувств.
- В полном, - кивнул я, хотя, кажется, фраза Джея не была вопросом.
- Тревожно, - проговорил он спустя некоторое время и усмехнулся: меня позабавило то, как легко далось ему это признание.
Определённо, он изменился достаточно сильно для того, чтобы быть готовым к этой новой жизни, в которой время разделено поровну между нами, словно огромный круглый пирог с джемом. Бисквит – это всё само собой разумеющееся, то есть мы в своей первоначальной, кристально чистой форме – такие, какие есть, без прикрас и недомолвок. Ягодная начинка – всего лишь чувства, которые меняют привычный вкус если не полностью, то хотя бы добавляют эту искру – сладкую кислинку, освежающе-мятную, яркую. Без любви человек похож на нераскрывшийся розовый бутон: никто не знает наверняка, каким он будет, когда ощутит приятный груз заботы, самоотверженной и начисто лишённой всякого эгоцентризма. Есть только один способ проверить это – столь невнятно вышеупомянутый.
- Как пусто, - именно с этого начинается наше путешествие, и, как бы боязно не было, я счастлив, что нахожусь здесь: осознание того, что эти высокие окна и полотки, и эти простые деревянные двери, и простор, которым всё ещё можно наслаждаться до того момента, как все собранные в старом доме Джареда вещи, ни одна из которых не принадлежит мне, оккупируют углы, займут комнаты, лишат нас возможности слушать собственное эхо, чувствовать друг друга на расстоянии, поглощая мысли, поглощая саму суть. – Но, может быть, это и к лучшему.
Единственное, что интересует меня сейчас – это тот факт, что рост Джареда идеален для того, чтобы я мог обнять его так, чтобы чувствовать всю ответственность за него и собственную значимость.
- Здесь есть балкон, - сообщает Лето, и его голос с трудом пробивается сквозь плотную прозрачную преграду оконного стекла, так что я могу наблюдать за ним, но не имею возможности чувствовать изменения в интонациях или взгляде. Джей стоит спиной ко мне, перегнувшись через низкие перила со свойственным ему абсолютным отсутствием страха высоты, что не спасает меня от неясных и старательно отрицаемых опасений, над которыми Лето от души посмеётся, стоит мне, набравшись смелости, притворно-строго приказать ему отойти от края и вернуться в квартиру.
- Я не упаду, дурачок, - пожав плечами, сказал бы Джей. – Мэтт, не упаду, даже если спрыгну вниз. Нет, я полечу, словно птица, поднимусь к самому солнцу.
- Как Икар, - невнятно пробормотал я, задумавшись, не заметив, как Джаред помахал мне, не услышав этих слов, но, кажется, увидев, как беззвучно двигаются мои губы в попытке придать мутным мыслям немного ясности. – Тот, что спалил свои крылья.
Звучит слишком уж мрачно, на мой взгляд.
О чём это я?
Мне нравится, что рядом со мной – стоит лишь бросить взгляд на отражение в зеркале или любой другой гладкой поверхности (не к месту вспомнился давешний синебородый пол) - эта разница в росте становится очевидной и такой приятной. Как-то раз я видел одну довольно-таки старую фотографию, на которой Джей и я – как здание нашей студии в сравнении с Empire State Building – просто очаровательно. Отчего-то снимок так поразил меня, что захотелось купить простую деревянную рамку и поместить этот тонкий бумажный прямоугольник под стекло, чтобы каждый день, просыпаясь, иметь возможность созерцать такую идиллистически-противоречивую картину.
- Иди ко мне, - пробормотал я, чувствуя, что Джей ускользает от меня, теряясь в этой бескрайней городской пустыне на одиннадцатом этаже. – Не убегай.
Но Джаред не слушал: ему всё было интересно – какого цвета кафельная плитка в ванной комнате, что можно сделать с монолитной, безо всяких окон стеной на кухне, зачем в туалете расположена розетка для выхода в мировую сеть... Мне нравилось наблюдать за ним в этом непривычном для Лето амплуа любознательного, любопытного хозяина, встреча которого с новым домом станет решающей в споре, кто здесь будет разделять и властвовать: бетон над живой кровью или же наоборот.
- Спальня чудная, - проскользнул Джей мимо меня, ловко использовав пространство коридора между моим боком и стеной в своих целях, мимоходом чмокнув меня в губы – так быстро и легко, что мне захотелось прижать его к себе неожиданно и зайти чуть дальше, чтобы спастись от подступающей паники – неясной, назойливой тошноты, подкреплённой тупой головной болью, скорее простым невнятным напряжением, от которого мне жизненно необходимо было избавиться. – Убедись сам.
Перестань, почти готов был сказать я, перестань, иначе я не знаю, чем это закончится. Просто неожиданно нахлынувшее беспокойство мучило меня, словно зубная боль – ноющая, бесконечная. Мне нужна была хотя бы ничтожная капля сознательности, живительная влага для души, проблема была в том, что адекватного объяснения своему состоянию я найти не мог, и неожиданные действия, необоснованные, могли бы показаться Джареду странными, но я, словно во сне, двинулся на кухню, где Джей любовался видом из широкого, во всю стену окна. Он оглянулся, почувствовав присутствие, и улыбнулся мягко, словно неожиданно стал самым счастливым человеком на свете, подышав на стекло, выводя аккуратное Matt, которое исчезло спустя пару секунд, однако, стоило ему вновь согреть стекло своим дыханием, как надпись проступала с прежней чёткостью.
Приблизившись, я устроил руки на его плечах, чуть успокоившись, почти позабыв об этом иррациональном страхе, страхе туннеля, когда темнота коридора дышит в спину, словно живая. Обычно такое чувство испытывают те, кто вынужден работать под землёй, в длинных перегонах шахт, где свет – слишком редкое явление, чтобы быть чем-то привычным и нормальным.
- Это наш дом, - неожиданно проговорил Джей совершенно серьёзно, без намёка на непринуждённость. – Пусть он им и остаётся.
Тогда я ещё не задумывался над истинным смыслом этой фразы, словно не мог допустить и мысли о том, что мой младший Лето тоже имеет право на страх, чуждый большей части людей, ставший родным для него за все годы его жизни. Боязнь лишиться укрытия – каким бы жалким оно ни было – и тепла, невероятно ценного, просто на вес золота. Отчего-то в его сердце прочно обосновалось подобное опасение, в который раз доказывая, что у каждого в голове – своё собрание сочинений и свои собственные тараканы.
- Эта квартира всегда будет нашей, правда, Мэтт?
Я кивнул, надеясь, что никогда не нарушу неписаные правила.
Может показаться, словно собственнические инстинкты Джареда сильнее всех остальных – сильнее даже инстинкта самосохранения – он так цепляется за мир, словно тот обязан ему чем-то, хотя Лето порой старательно отрицает необходимость принадлежности. Зная о его детстве, о том, сколько городов он сменил, я пытаюсь понять его.
Пожалуй, это тяжело – не понимать, что такое стабильность и надёжность, идти, пробираясь сквозь смертоносные топи, прыгая с кочки на кочку.
- Наш дом... – протянул Джей, пытаясь распробовать это словосочетание, понять его сладкий сливочный вкус – нотка корицы, миндаль, ваниль. Стандартный набор, придающий жизни привычный для сотен людей вид – тонкие хрустящие пластинки вафель, которые подают к кофе. Но для Лето это не было чем-то типичным, пожалуй, порой он мечтал о том, чтобы собрать себя, подобно мозаике, головоломке, кусочки которой разбросаны по полотнищу карты Соединённых штатов, словно маркеры – города, города, города – бесконечная вереница.
Наклонившись, я поцеловал его глубоко и неторопливо, утверждая этим подлинность и достоверность происходящего - успокаивающее, словно стакан тёплого молока на ночь, прикосновение, подлинное доказательство того, что эта квартира – не сон, что мы вместе – это не сон и невероятно-невесомое ощущение свободы и защищённости не имеет отношения к полуночным грёзам.

Пожалуй, возвращаться домой раньше положенного срока было не слишком честно по отношению к Мэтту, ведь не так давно они договорились о своего рода «комендантском часе», пытаясь предоставить друг другу чуть больше личного пространства и времени, хотя младший Лето и думал, что затея эта совершенно бессмысленна и бесцельна. Уважение к странным чувствам Воктера пришло вместе с неприятным ощущением того, что басист что-то неумело скрывает. Несостоявшийся разговор с братом вселил смутную надежду, которая теперь была почти готова пасть под натиском бытовых проблем и собственных домыслов и догадок. Словно заноза – такая крошечная, незаметная, но стоит лишь коснуться дверной ручки, как в пальцах саднит едва ощутимо, скорее назойливо, чем болезненно. Это несправедливо – но, если подумать, так или иначе, в равной степени по отношению к ним обоим.
Дверь всегда казалась Джареду слишком массивной, и он порой не понимал Мэтта, который настаивал на установке совершенно безумной системы наблюдения и защиты, однако в этом вопросе Воктер твёрдо стоял на своём, и младший Лето сдался, в конце концов, с лёгкой улыбкой, с некоторым недоумением, но согласился, не преминув мысленно отметить, что красть в их квартире решительно нечего: гитары вполне освоились в студии, где и пожелали остаться, так что волноваться было не о чём.
Задумчиво покачав головой, младший Лето ещё раз повторил это полное мягкой тяжести движение – обитый деревянными панелями металл бесшумно рассёк воздух, едва не зацепив скинутые впопыхах ботинки Мэтта. Ботинки Мэттью Воктера, один – в правом углу тесной прихожей, другой - под зеркалом. Джей зажмурился, на миг представив эту красноречиво-молчаливую дорожку из вещей, ведущую подобно какому-нибудь волшебно-сказочному клубку ниток от коридора до самой спальни. Носки... белые, пожалуй, ведь Воктер по большей части аккуратен, кожаный ремень с тяжёлой пряжкой, джинсы и хлопковая рубашка с коротким рукавом. Пара пуговиц здесь и там, сорванные безжалостными жаждущими прикосновений пальцами, и этот едва уловимый горьковатый запах пота и духов...
Открыв глаза, Джаред обнаружил, что прошёл по коридору, ни разу не зацепившись за углы, не уронив вертикальную вешалку с шарфами и шляпами, не запнувшись о воображаемые, созданные сознанием вещи, которых здесь не было – и оказался в зоне отстранённого молчания, невероятного напряжения и давления воздуха в той тонкой прослойке пространства, что отделяла его от двери. Ладонь легла на прохладную гладкую поверхность, сливаясь осязанием с внутренностями комнаты, выискивая подтверждения и вещественные доказательства, но сейчас Джаред со всей уверенностью мог бы сказать, что за этой тонкой перегородкой никого нет. Уж слишком безжизненной казалась тишина. И осознание этого дарило спокойствие. Единственное действительно ценное чувство, которое может существовать вечно, в то время как радость и возбуждение слишком непостоянны.
- Это всего лишь чёртова паранойя. Ночной кошмар, - улыбнулся самому себе Джей, несильно толкнув дверь, так что в приоткрывшуюся щель хлынуло молчание и прохладный ночной воздух. – Не более чем.
Торшер в углу превратился в неясную размытую тень так же, как и мягкое кресло у окна, на спинке которого уютно устроился плед тонкой шерсти. Розовый букет, переживший молодость, теперь обладал полным правом на то, чтобы мучиться кризисом среднего возраста, умирая мало-помалу с каждой новой секундой, неумолимый бег которых, подкреплённый навязчивым тиканьем, пронизывал пространство, накрывая невидимой тонкой, но такой прочной сетью увядания всё вокруг.
Мэтт, которого младший Лето заметил не сразу, сидел, спрятав лицо в ладонях, прислонившись к холодной стене, так что Джаред невольно поёжился, представив на миг, как холодно, должно быть, тому, кто остался в неприветливой темноте этой комнаты, причём, остался совершенно добровольно, наказывая себя за что-то или же пытаясь забыть об огромном внешнем мире, который грозился вот-вот смять безжалостно хрупкое укрытие подобно штормовому ветру, сметающему всё на своём пути.
- Джей? – он поднял на миг голову, пытаясь различить силуэт младшего Лето на фоне чересчур яркого света, лившегося в приоткрытую дверь из коридора, но ничего из этого не вышло: глаза слишком привыкли к густым сумеркам, зрачки не среагировали мгновенно, рассыпая искрами боль. – Джаред?
- О, Боже, Мэтт, - пробормотал тот, не смея двинуться с места, не понимая, что происходит: в глазах Воктера плескалась безысходность. – Я просто... я думал...
- Что здесь теперь хозяйничает женщина, Джей? – проницательно осведомился басист. – Что я привёл первую попавшуюся мне на дороге шлюху в наш дом лишь для того, чтобы поразвлечься и избавиться от своей грёбанной депрессии?
- Нет, - со всей твёрдостью, на которую он только был способен, проговорил Джаред.
- Неужели, со мной и вправду всё настолько плохо? – пробормотал Мэтт, не глядя на младшего Лето, сосредоточенно изучая взглядом собственные бледные пальцы, широкие ладони, замысловатое переплетение линий жизни, удачи и прочего, о чём вечно твердят хироманты и разные шарлатаны.
- Нет, - на миг картина вдруг предстала перед глазами, и Джей готов был ударить себя лишь за то, что почти позволил себе поверить в это – Мэтт и агрессивная похотливая развратная женщина, которой нужно лишь одно – деньги и бескрайний мир наслаждений, выпивка, азартные игры, грязный секс...
- Кажется, что я схожу с ума? – с лёгким оттенком удивления поинтересовался Воктер, очевидно, не пытаясь найти ответ. Голос его вдруг стал на пол-октавы выше, словно Мэтт был готов сорваться, закричать, разбить что-нибудь не слишком ценное, но дорогое сердцу, и упасть без сил на кровать – уже изрядно помятую и взъерошенную. Джаред не мог бы этого допустить.
- Нет, - начал он, преодолев, наконец, преграду, отделившую коридор от спальни, - это...
- Так какого чёрта ты стоишь здесь, глядя на меня так, словно я - кровавое месиво, детский конструктор «Разбери человека на части с помощью циркулярной пилы», не важно, но что-то действительно отвратительное?!!! – он всё-таки ослабил хватку, изменив выдержке, предав собственную силу воли, ударив кулаком по ночному столику, не чувствуя тупой боли, не замечая, как темнеет ребро ладони, принимая в себя выпущенную сотнями лопнувших капилляров кровь. – Уходи! Прошу тебя, Джей, уходи.
Это как приступ эпилепсии – тело скручивает судорогой, ломая нервы, дёргает и растягивает, словно в пыточной камере на средневековой дыбе, но стоит лишь случайному свидетелю этой страшной пьесы взглянуть в искажённое лицо больного, как он отпрянет в ужасе, не осознавая толком того, что злобная гримаса – лишь результат работы сведённых мышц, а не отражение истинных эмоций, ведь в этот момент сознание затопляет бесконечная волна боли, разрушая тонкие нити контроля, связи мозга с телом. И под этой коркой непонимания слишком сложно распознать бессвязную мольбу о помощи так же, как и за маской гнева нелегко разглядеть отчаяние.

Яркий и неживой свет фонаря проникал в узкую щель между занавесками, продираясь сквозь закрытые веки, ослепляя и донимая, так что спать было невозможно. К тому же вскоре к этой назойливой до тошноты лампе дневного света, припорошенной дождём, всю в мелких холодных каплях, словно слезах или звёздах, прибавилась неясная тревога, причиной которой послужила неожиданное чувство незавершённости – кровать казалась слишком большой для одного человека.
- Джей, - пробормотал я, надеясь, что через мгновение-другое наваждение пройдёт и всё встанет на свои места. – Джаред?
Перевернувшись на бок, я встретился взглядом с пустотой, такой очевидной, такой пугающей.
- Джаред.
Резко сев на кровати, так что закружилась голова, а перед глазами поплыла размытая тьма, расцвеченная светлыми радужными пятнами, я выдохнул с облегчением, заметив Лето, удобно устроившегося на широком подоконнике, притянув колени к груди, задумчиво запустив пальцы в волосы, взъерошив их так, что, казалось бы, воспоминания о несправедливом осеннем ветре проступили в памяти чуть острее.
Он выглядел так, словно был ребёнком, потерявшимся в супермаркете, а я теперь стал продавом-консультантом, готовым помочь в любую минуту, если только моя помощь будет принята...
- Стоять, - спокойно и жёстко проговорил Джей, стоило мне лишь двинуться с места, и его ладонь упёрлась в мою грудь, красноречиво намекая на то, что стоит вернуться и пересмотреть собственные взгляды на жизнь и место в ней. – Не надо, Мэтт.
В его голосе было что-то, отчего мне стало не по себе – какая-то горькая тоска, тянущее жилы, пьющее кровь чувство, неподвластное разуму, с привкусом рома и лайма, и морской соли. Несуразный, невероятный коктейль, изобретённый человечеством как самый худший из всех, что только можно смешать.
Я не стал слушать кассету – догадался и так, о чём пойдёт речь, что скажет мне мой собственный жалкий и чуть дрожащий голос, когда я буду признаваться в том, о чём никто, кроме меня, недолжен был знать. И у меня даже мысли не было обвинять в чём-то Шеннона – на самом деле, он хороший старший брат, просто замечательный, и жаль, что у меня никогда не было такого, способного одним словом вправить мозги и решить проблемы.
- Знаешь, почему мы всё время путешествовали? – прошептал Джаред, ни к кому конкретно не обращаясь, но я взял на себя смелость вздохнуть едва слышно, принимая вызов.
Согласно официальной версии, о которой, кажется, знает любой человек, хоть как-то связанный с Джаредом, его группой, всей его жизнью, Констанс Лето всегда питала слабость к перемене мест: Луизиана – не такой штат, где работу можно найти быстро и удачно. В погоне за призрачным богатством, ну, или хотя бы достатком, мать-одиночка была готова объездить всю страну в поисках мифической «золотой жилы», способной принести покой в её дом.
- Она постоянно бежала, - отрешённо проговорил Джей. – Наверное, она никогда не задумывалась о том, что я и Шенн – мы знаем обо всём, что с ней происходит, поэтому вела себя так, словно её раз за разом увольняли, прогоняли или же просто вежливо просили покинуть помещение. Она не врала нам, просто не договаривала, как любая друга любящая мать, единственная задача которой – заботиться о своих детях во что бы то ни стало. Пожалуй, одного лишь она никогда не смогла бы изменить.
Наверное, мне должно было бы стать легче, ведь вот она – совсем близко - развязка огромного спутанного клубка чувств, хотя, честно говоря, что-то подсказывает мне - никто не будет мучить себя, часами просиживая над этим невероятным образом завязанном узле, таком сложном и неперспективном, а просто, воспользовавшись достаточно острым ножом, перерубит толстые канаты, натирая мозоли на руках, кривясь от боли, сделает это ради своего же блага и счастья окружающих, и жизнь пойдёт своим чередом. Да, мне должно быть легче, но отчего-то только больнее, словно непрошенные помощь и поддержка возникли из пустоты, так и не дав мне возможности исправить всё самостоятельно. Этот мир жаждет совать нос не в свои дела, принимать всё слишком близко к сердцу и смотреть с презрением и недоумением на тех, кто старательно отвергает ненужные дары.
Прости, Шенн, но я не могу не думать о тебе как о человеке, вмешавшемся в столь неудачный момент, когда, казалось бы, всё было хуже некуда. Это должно было стать моим собственным кризисом – когда болезнь неминуемо достигает своего пика, а там уж – либо гибель, либо спасение. Я чувствовал, Шенн, я знал, что перемены неизбежны, но что же мне делать теперь?!
- Ведь дело было вовсе не в работе. Она искала – родное, привычное. Какие-то нелепые подтверждения своим чувствам. И сколько бы раз она не заявляла со всей серьёзностью – в бреду ли, в полусне, в ночном кошмаре – что ненавидит отца и готова разыскать его только для того, чтобы он увидел своими глазами: она справляется и в одиночку, она достаточно сильная, чтобы вытягивать на себе всё, мама всё равно нуждалась в любви. Нуждалась и бежала от неё. Я знаю, что всякий раз, когда Констанс встречала очередного «мужчину своей мечты», её убивало – медленно, мучительно – осознание того, что этот человек – не наш с Шенном отец. Ей было недостаточно того, что её любят, о ней действительно хотят заботиться, и она была готова бросить всё в любую минуту и исчезнуть. Мама всегда с лёгкостью расставалась со всем, что у неё было, ради лишь этой нелепой призрачной мечты, что когда-нибудь всё устроится, и отец каким-то невероятным образом вернётся – не знаю, зачем, почему, но постучит в один прекрасный день в дверь нашего очередного дома и скажет что-то важное. Чёрт!
Он, кажется, выжимал себя, словно лимон – до корки, безжалостно выдирая пальцами мякоть, сминая, скручивая до боли, и я ничем не смог бы ему помочь: Джей утвердил эту дистанцию между нами, словно выстроил прочную кирпичную стену, и мне было тяжело дышать, глядя на то, как он мучает себя.
- Когда жизнь так благосклонно даёт тебе шанс за шансом, а ты старательно отмахиваешься, бежишь, не оглядываясь, справедливо ли то, что в конце концов ты приходишь лишь к одному выводу: остаётся только собирать осколки, потому что всё закончилось. Он умер, - Джаред пожал плечами, словно эта последняя фраза не значила для него ровным счётом ничего. Хотя, кто знает, может быть, так оно и было. – Он сдох, наш папаша, которого я в жизни не видел, и это сломило невероятное упрямство Констанс. Только вот к тому времени было уже слишком поздно – она успела заразить нас этой вредной болезнью, словно её собственный маленький завод по производству вакцин и параллельному изучению опаснейших вирусов, рухнул, выпустив на свободу всё, что скрывалось в его мрачных глубинах. А мы оказались слишком близко и, вдохнув вместе с воздухом невидимые пары её одержимости, братья Лето были вынуждены в срочном порядке перестроить себя и собственное сознание, чтобы не сойти с ума и не погибнуть. Но теперь я так яростно отрицаю это...
Мерзкое ощущение возникло вместе с моей печальной улыбкой и движением диафрагмы внутри – осознание, пугающее, невероятное и отвратительное. Я вдруг ощутил это так ясно, что желудок скрутило в болезненный комок, и мне хотелось плакать, лишь бы доказать Джею, что всё не так, на самом деле это моё сумасшествие – не финишная черта, не останки моих чувств. Просто я понял, что всегда значил больше для моего младшего Лето, чем он для меня. Я был его якорем в этой жизни, а он был лишь кораблём – маленьким корабликом, невероятным образом втиснутым в стеклянную бутыль – эта вечная детская загадка. Я смог бы просуществовать куском металла на дне океана сколь угодно долго, но тот бриг, за который я был в ответе, давно унесло бы и разбило о скалы. Я всегда пытался быть кем-то важным в жизни Джея, не допуская мысли, что уже стал неотъемлемой частью его существования, и в тот момент, когда мой собственный предел был достигнут, я отчего-то придумал для себя оправдание – этого не достаточно. Я придумал для себя весь этот бред, годный лишь для женских романов, героини которых мечутся, подобно загнанным в клетку зверям, пытаясь найти выход, надеясь, что подобная отговорка окажется действенной и вполне естественной.
Я не люблю...
Мне было легко прийти к такому выводу, потому что проще всего принять своё равнодушие, даже ненависть, а не биться о стеклянную преграду снова и снова в попытке выбраться на свободу.
- Я ненавижу путешествовать, - сказал Лето в заключение. – И я не уйду, Мэтт, как страстно бы ты этого ни желал.
Нет, Джей, это вовсе не то, о чём я мечтаю.
- Это мой дом, это моя жизнь, и если с тобой нас больше ничего не связывает, тебе придётся терпеть моё присутствие здесь, потому что я больше не желаю прятаться, бежать, искать. Я не хочу повторить судьбу моей матери.
Он слез с подоконника, окинув взглядом расправленную кровать, мятые простыни и мягкие подушки. Идеально. Комфорт и счастье, но только не сейчас. Я мог бы умолять его остаться, но не произнёс ни слова, когда Джей, собрав свои вещи, отправился в гостиную, чтобы устроиться на диване. Я знал, что он не будет спать – не сможет, и хотел бы ему помочь в этом отчаянном одиночестве, но он бы не позволил. Эта ночь – одна из многих, нам следовало бы провести её вдали друг от друга. Кажется, всё становится на свои места, если для меня проход от спальни до комнату в семь метром стал непреодолимой преградой на пути к любимому.
Моему любимому. Моему Джареду Лето, который оказался гораздо умнее меня, или же мы просто на время поменялись ролями?
Эта сладкая горечь на губах – верный признак того, что до рассвета осталось не более двух часов. Двух часов одиночества, двух часов грусти, двух часов размышлений и разговоров с самим собой. Тяжёлое, но многообещающее время. Война закончилась. Наступил мрачный поначалу мир.

Звук был слишком высоким и отчаянным, так что ничем, кроме намёка на скорое столкновение, это быть не могло. Металл к металлу, неровное скольжение и, как результат, ошмётки чёрной и тёмно-синей краски, оставшиеся от того тонкого слоя, что покрывал дверцу.
- Чёрт, - пробормотал Мэтт, надеясь, что не помял крыло, хотя, в сущности, ему было почти всё равно – разве что немного не по себе из-за того, что реакция Джареда будет вполне предсказуемой и однозначной – недовольство. Привычное, безразличное и совсем нестрашное. Внутри лениво всколыхнулось волнение, но тут же успокоилось.
Говорят, что наибольшее число аварий случается по вине пешеходов, а из всех тех несчастных, кто, старательно игнорируя тревожный предупреждающе-красный сигнал светофора, пересекает широкую шёлковую ленту дороги, не обращая внимания на бесполезный и шарлатанский астрологический прогноз, согласно которому Марс жаждет крови, а ледяное олицетворение смерти – Сатурн – прочит большие неприятности, две трети выдыхают с облегчением, достигнув тонкой белой линии, разделяющей асфальтовое полотно пополам. Им кажется, что спасительный островок недосягаем для разъярённых и раскалённых в бешеной и ненужной гонке рифлёных шин, но каково же разочарование самых убеждённых в собственной безопасности, когда в стремительном потоке машин, водителям которых пока не нужно думать о неумолимых, подобных змеям пробках, захватывающих власть над городом каждый вечер вплоть до полуночи, две из них проходят настолько близко друг к другу, что шансов выжить в пространстве в один нанометр не остаётся. К счастью, в данный момент пострадали лишь сами машины, а безрассудных смельчаков среди пешеходов не оказалось.
Обратный отсчёт – когда до неминуемого скандала осталось не более двух с половиной секунд.
Воктер спокойно наблюдал за тем, как затемнённое боковое стекло медленно ползёт вниз, и перспектива быть облитым словесной грязью совершенно его не пугала. В последнее время он мог бы сказать – теперь уже с достаточным для того, чтобы испугать самого себя, равнодушием – что не чувствует ничего по отношению к этой размытой и совершенно бутафорской, словно декорации в театре, реальности. Он будто существовал отдельно, как остров в океане – воспоминание о прошлой своей принадлежности к огромному материку, полузабытое ощущение стабильности и глубоко запрятанное, истёртое в пыль чувство неполноценности.
- Давай же, - нетерпеливо проговорил Мэтт, изнывая от ожидания: тот краткий промежуток времени, что вместил в себя незамысловатое движение этой тонкой хрупкой преграды, отделяющей нутро машины от внешнего мира, словно стекло в шлеме космонавта, целостность которого – залог жизни для человека. И теперь шумный вакуум города ворвался внутрь вместе с осознанием того, что придётся вдохнуть этот душный тяжёлый воздух, напомнивший о сахарном сиропе и погружённом в кипящую воду крахмале.
Откинув голову, скрестив руки на груди, Мэтт шумно выдохнул и улыбнулся. Осталось всего чуть-чуть – и они поругаются, вызовут полицейских и разберутся со страховкой, а затем – через час или два – он, Воктер, сможет вернуться домой, где найдёт очередную записку от Джареда «Вернусь поздно, сладких снов» или же «Жди утром, не проспи всё на свете» и так далее в том же духе – непринуждённо, отчасти иронично, уж слишком ласково и до неправдоподобия влюблённо – так, словно между ними не могло быть никаких разногласий, словно они всё ещё чувствовали друг друга настолько остро, что пытались надеяться на лучшее. И с каждым новым коротким, но таким полным жизни посланием, Мэтт чувствовал, насколько всё безнадёжно. Столь радостные слова могут прозвучать лишь в одном случае: когда всё плохо, отвратительно, и уже нет смысла доказывать себе или же кому-то другому, что это действительно так.
Хорошо хоть не зацепил фару, а то одной проблемой стало бы больше.
- Я не могу сказать, что эта машина – самая крутая тачка, которую тебе только случалось видеть. Это не Lambo, не Порше, это ничто, на самом деле, но, так или иначе, мы основательно потрудились, чтобы содрать друг другу кожу с едва заживших ран.
Мэтт вздрогнул, вздохнув коротко и удивлённо, подавшись вперёд, чтобы разглядеть говорившего.
- Джей, - прошептал он, не веря своим глазам: это было так неожиданно и до странности воодушевляющее, что стало трудно дышать: только сейчас Мэтт внезапно осознал, что не видел младшего Лето уже очень долгое время. Они жили в одной квартире, они не просто делили бездушное пространство, как студенты колледжа, снимающие комнату, нет, они осознанно и обдуманно выбрали вместилище для своих отношений – изящный сосуд обожжённой глины, расписанный глазурью и киноварью, но только теперь Воктер отчётливо ощутил шершавость краёв той трещины, что грозилась вот-вот расколоть эту чёртову амфору.
- Мэтт, - вымученно улыбнулся Джаред, и Воктер отметил эту нездоровую бледность его лица, синяки под глазами от недостатка нормального сна и внимательный – слишком внимательный – синий-синий взгляд, словно кубики льда скользят по разгорячённой коже, медленно тая – слишком медленно для того, чтобы возродить что-то внутри. Мэтт вздохнул, понимая, что кривит душой и врёт самому себе. При виде этого человека он почувствовал нежную жалость, совсем не оскорбительную, напоминающую, скорее о болезненной потребности заботиться и оберегать.
Они не разговаривали, не спали вместе, не касались друг друга последние несколько недель, и теперь это чувство снова возникло в душе: оторванность от мира, собственные несовершенство и незавершённость. Мэтту не хватало Джареда, слишком сильно не хватало, чтобы он смог признаться в этом хотя бы самому себе.
- Я рад... – дыхание перехватило, и Воктер пожал плечами, - что встретил тебя.
И сделать это оказалось так просто, гораздо проще в этом безграничным городе, чем в стенах их дома, где они уже почти привыкли прятаться друг от друга.
- И я, - коротко кивнул младший Лето. – И я, Мэтт.
Они могли бы смотреть друг на друга вечно, просто так, чуть улыбаясь, немного смущаясь или же просто думая о своём, но резкий гудок, прозвучавший совсем близко – на расстоянии вытянутой руки, заставил Джареда подпрыгнуть от неожиданности: хотя до часа пик оставалось ещё несколько часов, вереница нетерпеливых автомобилей выстроилась вдоль разделительной линии, сигналя и громко выражая недовольство голосами усталых водителей.
- Не видите – авария!! – неожиданно громко объявил Мэтт, бросив на младшего Лето озорной взгляд. – Неудачная попытка разворота с последующим столкновением. Выход один – объезд!
Джаред хмыкнул, когда целому ряду пришлось перестроиться, выехав на среднюю полосу, вызвав массовое недовольство автовладельцев, на чью территорию вторглись иноземные завоеватели.
- Это было смело, - пробормотал Джей, покачав головой: ему вдруг показалось, что они с Мэттом поменялись местами – обычно именно Воктер был тем, кто предпочитал решать проблемы самостоятельно, тихо и скрытно, Джаред же в свою очередь был способен привлечь множество людей, совершенно ему ненужных для дела, но необходимых для создания нужной для его вечного поиска атмосферы – ураганной суеты и суматохи, в центре которой – он, младший Лето, как око бури.
- И правдиво, - кивнул Воктер. – Что тоже немаловажно.
Они снова обменялись быстрыми понимающими взглядами.
- Вдохновляет, - медленно вдохнул Джаред, прикрыв на миг глаза. – На продолжение.
Обтекаемые неиссякаемым потоком машин, они существовали в этом хаосе, когда подводные горы сдвинулись, литосферные плиты нашли одна на другую, породив волну землетрясений и цунами, и острова в океане образовали свой материк – поменьше Австралии, но всё-таки материк, изумрудно-зелёная капля в безграничной голубизне неба.
Что-то важное.
Заскрежетало так, словно кто-то от скуки и с откровенным желанием досадить окружающим провёл ногтями по стеклу или школьной доске с меловыми разводами и неизменно иссушённой пыльной тряпкой под боком.
Очередное землетрясение?!
Мэтт замер, наполовину высунувшись из окна.
- Прости, - пробормотал он, осознав, что, пытаясь дотянуться до Джареда, только усугубляет ситуацию, уродуя машины ещё больше, - но ведь мне по-другому не выбраться.
Быть так близко и при этом слишком далеко друг от друга, чтобы коснуться легко и осторожно, постепенно возвращая себе утраченные в суматохе дней воспоминания о тепле и нежности.
- Неразрешимая проблема, мда? – поинтересовался младший Лето, задумчиво изучая взглядом покалеченный бок автомобиля.
Металл к металлу, как когда-то кожа к коже, только вот этому стальному сплаву не дано испытать сладостную боль единения.
- Пожалуй, - с надеждой взглянул на него Воктер, улыбаясь.
Это было игрой, перебрасыванием маленького каучукового мячика фраз друг другу при полном отсутствии осознания того, что этот полупрозрачный шарик может легко вырваться из рук, скользнуть меж пальцев и радостно упрыгать в раскалено-закатную даль, попав под первые же четыре колеса какого-нибудь грузовика.
Они сделали это почти одновременно: уже не обращая внимания на яростное сопротивление и режущее плоть касание того участка стекла, который чуть выступал над резиновой рамкой двери, рванули вбок и вперёд, чтобы почувствовать пыльную горечь поцелуя – первого за всё это время. Вывернув спину невероятным образом, краем сознания понимая, что подобным поведением можно довести до инфаркта особо впечатлительных водителей и пешеходов и спровоцировать настоящую автокатастрофу, не сравнимую с уже произошедшей.
Невольно ломая себя, отчаянно цепляясь за спасительно-устойчивый корпус автомобиля, стараясь не выпасть из окна машины, поддерживая друг друга так ненавязчиво, что невероятное ощущение полёта пролилось по телу от затылка до кончиков пальцев, отозвавшись дыханием, тяжёлым, лихорадочным, и дрожью, и этим внезапным страхом высоты. Наверное, только так можно излечить душу: не чувствовать той боли, что сам и причиняешь собственному телу, заблокировать нервные окончания и ощущать лишь горячность и жадность поцелуя. Поцелуя со вкусом лос-анджелесского ветра и горячего асфальта, солёной морской воды и предчувствия близкой грозы в духоте вечера. Поцелуй со вкусом безумия. Отчаянно-бредовый поцелуй.
Хватит, сказал себе Мэтт, этого достаточно – более чем. Но доводы разума были отвергнуты – он не смог бы заставить себя прекратить и вернуться в серость усталого города, только не сейчас – иначе он действительно сошёл бы с ума. Ужас возникал лишь при одной лишь мысли о том, что сейчас всё закончится, и Джей мог чувствовать это, определённо, поэтому его глаза были закрыты, поэтому тени от ресниц были такими мягкими, словно он уже дал разрешение Воктеру, позволил ему удержаться на краю и сделать шаг назад, в спасительное спокойствие.

Эпилог
- Господи, да что же ты вбил себе в голову? – с удивлённой улыбкой поинтересовался Джаред, медленно проведя рукой по волосам, надеясь, что этот простой вопрос не вызовет слишком бурной и бесцельной реакции у Мэтта, но тот лишь в недоумении покачал головой, пожав плечами смущённо и вздохнув с явным облегчением.
- Понятия не имею, - он потёр рукой подбородок, чувствуя мягкие тупые уколы едва отросшей щетины, надеясь, что в данный момент чувствовать себя абсолютно счастливым не возбраняется.
- И чего ты вдруг взял, что можешь вот так просто, без осознания происходящего, взять и разлюбить меня? – наверное, роль покровителя не слишком шла младшему Лето, но, по крайней мере, в данный момент он справлялся с нею превосходно.
Это немыслимо. Это откровеннейший бред, нужно было давно признать это, но в борьбе с собственным сознанием и подсознанием Воктер, кажется, изначально был готов проиграть. Словно его мысли жили собственной жизнью, отделившись навеки от хозяина, мозг которого породил их, и, раз уж всё пошло именно этим путём, Воктер с неожиданной лёгкостью и безо всякого сожаления позволил какой-то ничтожно малой, но оказавшейся вдруг такой значимой, части себя взять верх над всем остальным, обратившись силой могущественной и недоброй.
- Я не хотел этого, - пробормотал он невразумительно. – Вовсе нет.
- Но мог бы? – с тревогой переспросил Джаред, нахмурившись.
Воктер молчал, пожалуй, уже достаточно долго, прислушиваясь к ощущениям. Мог бы? Не мог бы? Какая чаша весов перевесила бы в том случае, если действие продолжалось бы до сих пор, изматывая всех и каждого из тех, кто так неосторожно оказался в круговороте событий?
- Мэтт, - голос почти бесцветный, мёртвый, безжизненный, словно молчание равноценно признанию.
Хотя для того, чтобы этот осадок, эти тяжёлые намагниченные металлические стружки тревоги, царапающие плоть изнутри, исчезли, растворились в крови, выбрались наружу вместе с переработанным углекислым газом, нужно время – и много, Воктер почти готов был признать, что именно сейчас ему, как никому другому, хотелось вернуться – в тот день, тот час, когда не нужно было тщательно обдумывать каждый шаг, контролировать каждую неосторожную мысль. Главное – найти силы – быстро и находчиво. Всё зависит от настроя. Это всего лишь пройденный этап, который отмирает постепенно, словно старая змеиная кожа, но стоит лишь содрать её неосторожно - легко ранить плоть, однако со временем она всё равно спадёт – и эти ненужные покровы тоже. Нужно просто постараться.
- Никогда. Ни за что. Даже за целый мир, Джей, - Мэтт ободряюще улыбнулся. – Ты ведь знаешь.
Младший Лето неопределённо дёрнул плечом, хотя было заметно, насколько легче ему стало. Он улыбнулся чуть рассеянно, отрешённо, и взглянул на увядшие розы в вазе на столе: их лепестки стали совсем бурыми и ломкими, а шипы осыпались. Цветы сыграли роль свидетелей происходящего, но теперь о них можно было забыть. Вскоре они окажутся в мусорном контейнере и, как обидно бы это ни звучало, канут в Лету навеки.

Мне просто нужно было излечиться.

29 июля 2008