World Tour

[Reno89]

Название: World Tour
Автор: Reno
Фэндом: актёры Star Trek XI
Категория: RPS, romance и, пожалуй, fluff
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Закари Куинто/Крис Пайн
Предупреждения: местами специфическая логика или её отсутствие;
ОСС – потому как это просто моё видение, которое вряд ли совпадает с реальным положением вещей. Не думаю, что Крис страдает аэрофобией.
Я перечитала фанфиков по Стар Треку, пересмотрела в который раз фильм, мужественно взялась за просмотр TOS (о чём, кстати, ни на секунду не пожалела), поэтому у меня в крове повышенный уровень Стар Трека=)
Summary: три локации – три состояния.
От автора: не думаю, что тур действительно был. Я видела интервью в Новой Зеландии, кажется, в Германии, но я совершенно не уверена в том, что истина где-то рядом=)) и это части чего-то более масштабного. Следовательно - всё выдумка.
Спасибо за внимание.

Читать дальше

Всё начинается, естественно, со США - ибо патриоты, а ещё – удобно и, чёрт возьми, логично, как заявил бы небезызвестный персонаж. Прямоугольное полотнище флага – это тринадцать полос исторически оригинальных и пятьдесят звёзд окончательно утверждённых в июле 1960 г штатов, каждый из которых до краёв полон восторженных почитателей и скептически, а то и враждебно настроенных истинных поклонников жанра. Когда ты берёшь на себя смелость воплотить культовый персонаж, это именно то, что тебя ожидает. Наверное, поэтому на границе с Аризоной схема маршрута устанавливается окончательно – идеальная диагональ с завитком в самом начале, там, где Калифорния, Лос-Анджелес, Голливуд.
Их ждут две с половиной недели непрерывного и вдохновлённого общения.

1. Теория относительности Криса Пайна

Когда впереди – только дорога да горизонт, автобус едва потряхивает на утрамбованном временем песке, колёса выбивают облачка пыли, и не происходит ровным счётом ничего, необходимо найти занятие чуть более интеллектуальное, чем созерцание. На первый взгляд кажется, будто само это слово – созерцание – каким-то неуловимым образом связано с философскими размышлениями и образом жизни длиннобородых Восточных мудрецов, но Крис не любит, когда кто-то пытается изобрести объяснение на пустом месте. Поэтому он выбирает «наблюдение», что качественно отличается от «созерцания», поскольку предполагает анализ увиденного – глубокий и обстоятельный. Объект наблюдения очевиден – всё самое необходимое располагается по левую руку от самого Пайна. Забавное слово – co-star – будто специально придуманное для того, чтобы никого не обидеть. Разумно. Если уж подписался на исполнение одной из главных ролей, знай, что большую часть времени ты будешь проводить бок о бок именно с этим человеком. Co-star. И каждый на своём месте (напоминает рекламный лозунг).
Крис думает, что у Зака всё на лице написано. Когда тот недоволен, или ему скучно, или нет дела, хотя так редко бывает. Пайн думает, что если бы они поменялись ролями, неминуемо случилась бы катастрофа, а ведь он как-то раз даже примерял силиконовые уши – интереса ради...
Сейчас, например, Куинто утомлён - рассеянно потирает указательным пальцем широкую густую бровь в знакомом жесте, предназначенным для вот таких незанятых ничем особенным минут, когда за мутноватым стеклом проносится фигурно вырезанное под холмы и равнины небо. Говорят, скалы Гранд-Каньон скрывают под собой обширную и разветвлённую сеть баз визитёров из ближайших галактик. Зелёные человечки.
Куинто движется вместе с автобусом, прислонившись лбом к прохладному стеклу, и Крис размышляет о том, как эта странная относительность мира и существования отражается на нём и на Заке, который теперь, прикрыв глаза, пытается хотя бы задремать ненадолго, что довольно-таки проблематично в сложившихся обстоятельствах. Что ж – у каждого есть право на безуспешные попытки. Важно это понимать.
Кресла в автобусе всегда слишком узкие, чтобы Куинто мог усесться, как следует – выпрямив спину и скрестив по-турецки ноги, но всё же, определённо, велюровые подлокотники раздражающе широки для того, чтобы найти достаточно убедительное объяснение желанию сидеть, касаясь острого локтя, затянутого в тонкий хлопок рукава рубашки. Простые мечты отчего-то не всегда находят точно такое же простое исполнение.
Чтобы отвлечься от потенциально декаданских мыслей, Крис окидывает полузаинтересованным взглядом тихий салон автобуса – первая радость прошла, и первое волнение от предстоящего путешествия улеглось. Осталось ещё предвкушение, и на его счёт Пайн настроен решительно – сохранить. Зои слушает музыку – с закрытыми глазами, её выдают проводки наушников, путающиеся в длинных чёрных волосах, и пальцы, ритмично постукивающие по колену. Рядом с ней – русский вундеркинд, спит, приоткрыв рот – так что воздух чуть булькает в горле, а к выходу устремляется с едва различимым свистом. Забавно наблюдать за проявлениями обычной будничной жизни, кем бы они все ни были. Как будто обычная группка туристов в поисках приключений. И Джей-Джей самолётом - вдогонку.
Они выехали шумно и чуть показательно – сразу же после премьеры, так и не успев окончательно успокоиться, остыть и осознать, каково это – чувствовать кожей яркие вспышки фотокамер и цепкие взгляды. Сборы обернулись сумасшествием, забавным хаосом, телефон непрестанно звонил, а Криса вдруг дёрнуло бросить всё и с полупустой сумкой наперевес отправиться к Заку, благо адрес ему был известен. Вряд ли он ждал чего-то из ряда вон выходящего, однако, отдавал себе отчёт в том, что некий импульс заставил его выйти из дома, сесть в машину и подняться чуть ближе к холмам. Куинто он застал играющим с собакой на заднем дворе – о вещах тот, пожалуй, не слишком-то и заботился.
- Друг, - сказал тогда Пайн, - ты меня поражаешь.
Зак на это молча пожал плечами.
- Все собираются в тур, слышал об этом?
Куинто кивнул.
- Конечно.
- И это не наталкивает тебя на мысль о том, что...
- Я не еду, - перебил его Зак – обычно они говорили одновременно, или же говорил Крис, пока Куинто терпеливо ждал своей очереди, но заявление, определённо, стоило пристального внимания, так что Пайн замолчал.
- Повтори, - проговорил он, в конце концов, не обращая внимания на восторг Ноа, радостно тыкающегося носом ему в ладонь – в этот раз он не прихватил с собой ничего вкусненького для пса.
- Я не еду, - претензия в его голосе звучала почти неприлично. Лучшая защита – нападение.
- Можно спросить, почему? – осторожно поинтересовался Крис – он вдруг поневоле почувствовал себя виноватым.
- Дела, - туманно откликнулся Зак.
На этом разговор и закончился.
Крис вспоминает о той встрече с некоторым недоумением. Ему так и не удаётся понять, в чём подвох.
Только – вот он – Закари Куинто, покоится относительно металлического корпуса автобуса и Криса, движется относительно земли в этом мире, в рамках всего Земного шара. Краем глаза наблюдает за ничего не подозревающим Пайном. Кентукки или Небраска, Индианаполис или Франкфорт – по сути, не имеет значения, ведь эти два в меру удобных места – седьмое и восьмое – на протяжении всего путешествия закреплены за ними, и глупо было бы подняться и пересесть, ведь слишком многим нужно видеть в них хороших друзей.

Закари открывает глаза – заснуть всё-таки удалось, хотя сон оказался каким-то тягостным, душным, так что особого отдыха не принёс. В автобусе сумрачно и пусто – будто в кадре фильма ужасов. Ландшафт за окном вязнет в тёплом вечере. Никакого движения и сплошная дорожная романтика.
Снаружи доносятся голоса, автобус присаживается на рессорах, у отъехавшей в сторону двери возникает чья-то тёмно-русая макушка, постепенно вырастающая в Криса Пайна, обаятельнейшего и, кажется, пребывающего в отличном расположении духа. Заметив, что Куинто проснулся, он двигается по проходу, падая в кресло по правую руку от Зака.
- Где народ? – хрипловато интересуется тот – в горле немного першит.
- Вкушают прелести дикого шоппинга, - рапортует Крис. И добавляет. – Кое-кто и не подозревал, что пиво и сигареты – товары повсеместного употребления и распространения. Даже здесь.
Закари зевает. Определённо, стоит немного размяться.
- Это...
- Где-то между Санта-Фе и Топикой.
Они продвигаются на Восток – даже быстрее, чем предполагалось, так что уж точно могут позволить себе остановку в пустынной местности между небом и землёй.
- Ты ведь не куришь? – быстро спрашивает Пайн, едва лишь Куинто поднимается, пытаясь протиснуться в крошечное пространство между коленями Криса и спинкой предыдущего сиденья. Ему даже кажется на миг, что Пайн твёрдо решил не выпускать его – по какой-то необъяснимой причине.
- Нет, - качает головой Зак. – Но у меня страшно затекли ноги. И шея. И всё тело, пожалуй. Да и воздуха свежего глотнуть бы не помешало.
- Они там дымят, - немного задумчиво замечает Крис, неохотно приподнявшись – это не слишком-то помогает, потому что теперь сиденье под углом в сорок пять градусов врезается Пайну под колени, и их почти прижимает друг к другу – так что Куинто приходится высвободить руку, чтобы, опираясь о плечо Криса, осторожно выбраться из западни.
- Я прогуляюсь, - успокаивает он. – Не буду стоять со всеми.
Это звучит почти как «Не буду мешать», но Пайн старательно отмахивается от этой странной мысли, выжидающе глядя на Куинто. Тот спокойно смотрит в ответ.
- Глупо быть некурящим в курящей компании, - усмехнувшись, замечает Зак – впервые, кажется, за весь этот день, чему Крис, несомненно, рад. Он немного скучает. – А пить настроения нет.
Пайн не находит, что возразить, поэтому молча провожает Зака взглядом – тот в последний момент почему-то возвращается на пару шагов, остановившись в проходе на мгновение-другое, словно обдумывая что-то.
- Ты со мной? – спрашивает он, наконец, улыбаясь.
Крис улыбается в ответ. Хотелось бы согласиться.
- Нет, - решает он. – Устал немного. Не переживай.
Куинто кивает чересчур, пожалуй, понимающе, словно именно такого ответа и ожидал, но Пайну не хочется портить себе настроение, которое почти ровное, бесцветное, без ярких пятен и смешения красок, но всё же достаточно хорошее для этого вечера относительно всех прочих. С внезапной искрой, рождённой предложением Куинто, чёрт побери.
Он машет Заку в окно: того не интересует ни палаточный магазинчик, ни автозаправка, он направляется к недалёкому мосту-колоссу метрах в пятидесяти от автобуса, меж стальных и бетонных опор которого сонно бормочет река. Крис всё ещё может видеть его, а потом отворачивается, задумчиво созерцая тёмно-синий потолок. Вот и для созерцания повод нашёлся – временная утрата объекта наблюдения.
Им предстоит непростой ночной переезд.

В дороге люди неуловимо меняются – упрощаются. С них неизбежно облезает позолота. Они вместе обедают и делятся секретами. Сближаются. Так или иначе. Ельчин уморительно пародирует Эрика, Карл Урбан предлагает Зои прикурить – подсадил-таки девушку на никотин! В итоге: они – почти братья и сёстры, не больше, не меньше.
Но всё-таки это – выбор каждого. Вот Зак, например. Вроде бы и не индивидуалист, но кажется чуть отстранённым. Шутит изредка, пока другие покачиваются в сумраке салона – свет решают не включать единогласно, всё-таки поздно, глаза закрываются, а в темноте гораздо легче представить, что в сидячем положении с чуть отклоненной по воле кресла назад спиной полноценный отдых возможен. К тому же, так отчего-то неуловимо веселее. По-детски забавнее.
Крис пропускает момент, когда наступает настоящая ночь. Успел-таки задремать, опередив всех остальных, а после и вовсе провалился в мельтешение и невнятное бормотание, навеянное, вероятнее всего, тихими переговорами бодрствующих и ровным урчанием уверенного в себе исправного мотора. Дороги рассказывают свои сказки, у этого автобуса – свои истории. И сны, возможно, тоже. В голове роятся обрывочные, спонтанные мысли, каждая из которых, только-только возникнув, тот час же уступает место другой, иногда даже совершенно противоположной, словно Крис абсурдно спорит с самим собой. Он спит неспокойно - ворочается в узком кресле, пружины под слоем поролона поскрипывают, и Зак время от времени проклинает неторопливый сонный день, которому всё-таки удалось обмануть его тело – теперь оно абсолютно уверено в том, что норму по сну выполнило, и отдыхать больше не желает. Вот и остаётся лишь слушать сопение других, всматриваться в неровную, прорезанную слабым светом далёких прожекторов темноту за окном да маяться от скуки.
Крис клонится в бок, подталкиваемый расслабленной напряжённостью, не нарочно, конечно, но Заку отчего-то вдруг кажется, что Пайн только притворяется спящим, на деле же – проверяет, насколько хватит Куинто в этом запертом по воле водителя металлическом коробе, успевшем приятно остыть после дневной духоты. Положим, до утренней зари он будет терпеть Криса, уткнувшегося ему чуть ли не в шею, а дальше...
Кто знает.
Пайну снится, что они колесят по какому-то лесу – и он не имеет представления о том, как там оказался. Частокол стволов летит навстречу, и до сих пор автобусу невероятным образом удаётся проскочить между деревьев, цепляясь колёсами за выступающие из земли корни, но Крис точно знает, что однажды им не повезёт – и тогда не известно ещё, чем дело кончится. Страхи оправдываются – и автобус на радостях въезжает в канадский клён, так что Пайна со страшной силой бросает вперёд и вверх.
- О, чёрт! – в голове роится масса других, куда более крепких ругательств, но на поверхность выбирается вполне безобидное.
Зак наблюдает за ним с любопытством.
- Ты подскочил чуть ли не до потолка, - замечает он, улыбаясь глазами.
Не усмехаясь, не насмехаясь, что тоже важно, а просто разделяя с ним один особый взгляд в начале четвёртого, когда небо уже начинает светлеть, но как-то намёками, ничего толком не обещая.
Улыбка в начале четвёртого утра – это всё-таки нечто. Пусть даже и столь мастерски скрытая.
- Врезался в дерево во сне? – поразительно метко угадывает Куинто, так что Крис на некоторое время теряет дар речи, а после неуверенно кивает.
- Мне это снится чуть ли не каждый день, - признаётся Зак, а выражение лица у него такое, словно он доверяет ему страшную тайну. – Всё из-за путешествия. В дороге всегда так.
Крис слушает не слишком внимательно. Он думает о том, что же ему приснится на борту самолёта.

А после начинается. Всё-таки разговор – это не званый обед, требующий ворох атрибутики – столовое серебро, салфетки, бокалы и сама суть – пища. Конечно, необходимо умело подбирать слова, пожалуй, даже обстановку, но в этом случае – что же может быть лучше, чем сонный автобус, прорезающий раннее утро на скорости, по крайней мере, восемьдесят миль в час? Всё сказанное мгновенно сдувает ветром, потревоженным ночным воздухом, обтекающим металлический корпус. Всё сказанное уносится прочь – относительно движущегося короба на колёсах, конечно, но относительно самих говорящих – ох, вряд ли.
На съёмочной площадке они могли долго и с удовольствием... смотреть друг другу в глаза, а теперь Куинто делает снисходительно-отстранённый вид и отворачивается к окну. И всё его внимание приковано к типичному миссурийскому пейзажу – от этого возникает острое ощущение несправедливости, от которого необходимо избавиться.
По правде говоря, взглядами дело бы не ограничилось. Признаться, Куинто и напрягаться-то не пришлось. Поймать Пайна оказалось легко. Когда Крис сам это осознал – даже огорчился немного, но досада на самого себя отступила под ненавязчивым и деликатным отсутствием всякого очевидного интереса со стороны Зака, здорово смахивающего на осознанное неведение.
Но взгляды!..
Ввиду этого Куинто никогда ничего не планировал и не загадывал наперёд, а Пайн только и делал, что скрупулёзно и методично высчитывал, когда начинаются и заканчиваются съёмки, сколько совместных сцен предусмотрено Абрамсом и почему ему всё время кажется, будто его действия приносят хоть какие-то результаты.
И Крис спрашивает. Внутренне готовый к тому, чтобы услышать ответ. Относительно его нынешнего состояния дальнейшее ожидание вряд ли приведёт к чему-то хорошему.
- Почему ты поехал? – это вырывается само собой, через полчаса после пробуждения, когда Крис окончательно примиряется с мыслью о том, что заснуть ему не удастся просто потому, что момент упущен, а Куинто – из принципа. Именно тогда и лезут из него все эти слова, которые, кажется, только и ждали своего часа, коварные.
- Мне просто не даёт это покоя, - говорит он, надеясь, что никого не потревожит. Позади лишь пустые кресла и в самом конце, у дальней стенки – символический «диван», где можно было бы растянуться совершенно по-хамски, на что Крис не способен. Но впереди, от водительского закутка и далее располагаются со всем возможным относительно данного автобуса комфортом его коллеги.
- Ты ведь ехать не хотел, - вполголоса поясняет Пайн, а Зак мысленно представляет себе сценку из прошлого, где он притворно-равнодушно об этом говорит. На самом деле сумка с вещами была давным-давно собрана, а на заднем дворе вышел экспромт. Этакая попытка вызвать реакцию, проверить – в очередной раз. Это начинает напоминать паранойю. Но не признаваться же в этом теперь!
- Передумал, - выбирает наиболее неудачный на его взгляд вариант Куинто.
- За четверть часа? – скептически хмурится Пайн. – Ты быстро принимаешь решения.
Настроение у него начинает портиться – и всё из-за неожиданной догадки, точнее, навязчивого подозрения, берущего начало из этой рассеянной темноты за окном. Он думает, где взять смелости на последующий один вопрос, но Зак опережает его.
- Потому что съёмки закончились.
Вот теперь Крис не знает, что ещё можно сделать, чтобы отделаться от чувства потрясающей неуместности и привычки делать ложные выводы из однозначных ситуаций.
- Я бы сказал, чёрт побери, что это нелогично, но у меня стойкая аллергия на подобные фразы. Зак, уверен, ты сам прекрасно понимаешь, что с окончанием съёмок работа не заканчивается...
Куинто качает головой.
- Твой тон возвращает меня во времена католической школы, - говорит он негромко, но очень чётко, и на лице у него, несомненно, недовольство. И что-то ещё...
Пайн думает, что недоумение – это самое универсальное из чувств. Подходит к пугающему числу ситуаций.
- Наверное, мне показалось, - определённо, этой граничащей с новым днём ночью его сознание не запрашивает разрешения на производство фраз.
- О чём ты, Кристофер? – устало вопрошает Зак, и Пайн почти готов протянуть руку и поймать ладонью ускользающую улыбку. Ему частенько не удаётся разобрать, когда Куинто шутит, а когда говорит всерьёз.
- О том, что относительно съёмок всё закончилось, а относительно жизни – нет, всё только начинается, - он старается говорить чуть небрежно, но этим никого не обмануть, и он невольно добавляет. – Возможно. Может начаться, я полагаю...
- Как мудро, - ворчливо бормочет Зак и зачем-то теребит пуговицу на манжете рубашки.
Как ни странно, но он всё ещё действительно верит в то, что на съёмочной площадке не может быть ничего настоящего. Он видит павильоны и декорации, выстраивающие целые жизни – вот в чём причина его настойчивого скепсиса. Куинто сознательно выбирает эту стратегию, а после ввязывается в тур, чтобы проверить, насколько ошибается. Как говорится, опытным путём.
- Если ты думаешь, что, закончив с фильмом, мы и со всем остальным покончили тоже, ты ошибаешься, - серьёзно говорит Пайн, хотя каким-то невероятным шестым чувством понимает, что прав особых на эти слова не имеет.
- Это угроза? - картинно приподнимает бровь Зак.
Вокруг все спят – подчёркнуто. Относительно того, что происходит сейчас между ними, естественно.
Нет, обещание, хочет сказать Крис, но вместо этого помогает Куинто с пуговицей... с пуговицами.

2. СПОКойствие и egZACHtly

К ужасу Криса Пайна иного способа добраться до Новой Зеландии не существует. Он робко заговаривает о быстроходных круизных лайнерах, но ему разъясняют, что через месяц их возвращения перестанут ждать даже на родине. Поэтому исполинский аэробус рвётся в небо – полный вежливых стюардесс, предлагающих напитки, во главе с оптимистично настроенным капитаном, в чьём голосе «за кадром» звучит уверенность и ненужный апломб. Бледно-зелёный не к лицу Крису, но именно так он выглядит, поднимаясь по трапу – за ним следует Зак, готовый в случае чего предпринять необходимые меры. Его руки покоятся на плечах Пайна – в знак поддержки, только в пути на гильотину ничто не утешит, а белоснежная железная птица с символикой компании вдоль борта является идеальным воплощением оной. В последний момент у самого входа Крис предпринимает отчаянную попытку к бегству, оказываясь в объятиях Куинто, и неожиданно вспоминает об одной очень важной вещи.

- Уважаемые пассажиры, мы входим в зону повышенной турбулентности, просим всех сохранять СПОКойствие и оставаться на своих места.
И Крис сбегает. При слове «турбулентность» его собственное тело зажимает сознание в удушающий захват, из которого не выпутаться. Кабинка в хвосте самолёта явно маловата для двоих мужчин, особенно, когда Зак аккуратно поворачивает защёлку.

Целуйся – не целуйся – проблемы этим не решить. Всё равно страшно. И Крис даже точно не знает, страшно из-за полёта или же из-за поцелуев. Если первое – страх вполне объяснимый, то второй – до ужаса нерациональный. И по воображаемой шкале что-то одно должно превосходить другое – но в тесной кабинке с обрывками турбулентности по углам чрезвычайно трудно определиться.
Самолёт ощутимо потряхивает, так что Зак слегка промахивается, и его губы скользят вдоль линии челюсти, остановившись где-то в районе уха.
- Я не знал, что ты настолько боишься летать, - шепчет он низко, тон – тёмный бархат. Эта классификация Пайна, изобретённая им в первый же день в Нью-Йорке, срабатывает безупречно, как и крепко сцепленные с ней реакции – в горле неуловимо пересыхает, и в ответ он может лишь неопределённо пожать плечами.
- Ничего, мы это исправим, - притворно-успокаивающе бормочет Куинто, едва-едва касаясь скулы Криса щекой – Зак незаметно выше, поэтому ему приходится чуть наклоняться, опираясь о зеркало позади Пайна. Он дышит – и стекло запотевает всякий раз, когда тепло касается его поверхности – это создаёт неуловимый ритм, который стучит внутри вместе с тяжёло бьющимся сердцем.
- Ты, кажется, обещал что-то предпринять, - осторожно замечает Крис, чувствуя, что молчание затянулось – ибо он вновь обрёл дар речи, с содроганием ожидая следующего круга турбулентного ада.
Зак отчего-то медлит.
Он смотрит на себя в зеркало – одним глазом, правый же скрыт русым затылком Пайна – и ощущает странную растерянность, дрожащую в пальцах. Определённо, он знает, что нужно сделать, чтобы на время избавить Криса от аэрофобии, просто ему необходима всего пара секунд, чтобы подмигнуть собственному отражению в надежде на поддержку.
Пайн портит всё.
Ему вдруг в голову взбредает, что Куинто, возможно (это, конечно, абсурдно и нелепо, совершенно бестолково и несуразно), решил передумать и прямо сейчас вернуться в несомненно удобный, но всё же страшно нестабильный салон первого класса, где кто-нибудь уже наверняка заметил их длительное совместное отсутствие. Менее всего Крису хотелось бы что-либо объяснять. Гораздо меньше ему хочется думать об этом сейчас, когда возникшая навязчивая тревога подталкивает его к краю.
Вероятно, именно поэтому он так отчаянно пытается исправить положение, что Зак оказывается прижатым к противоположной стенке кабинки с такой силой, что воздух из лёгких вышибает.
- Хочешь так? – с ухмылкой интересуется он, но тут же замолкает – под головокружительным натиском Криса: у того просто не остаётся выбора – либо это, либо – нервно вгрызаться в собственную ладонь в ожидании катастрофы.
Куинто думает, что с разбитой губой он будет смотреться просто ОЧАРОВАТЕЛЬНО.
Поцелуи начинают действовать – определённо – адреналин в крови как результат страха отступает перед адреналином возбуждения, и где-то на задворках сознания возникает мысль – и как же он раньше до этого не додумался? Хотя – раньше у него не было Зака в привычном для этого понимании.
Куинто не видит смысла в том, чтобы бриться чаще, чем раз в три дня, поэтому щетина непривычно колется – для Спока это было неприемлемо, а у Криса ещё не было возможности испытать. Но теперь это оказывается неплохим дополнением ко всему прочему. В том числе – к настойчивому теплу, по капле набирающемуся в животе.
- Ты сумасшедше восхитительный, - невнятно шепчет Пайн – глаза закрыты.
И тут же оказывается на расстоянии вытянутой руки, крепко удерживаемый Куинто.
- Не совершай ошибок, Крис, - предупреждает его Зак. – Не надо этого «Я тебя люблю» или, что ещё хуже, «Я от тебя без ума». Это неразумно само по себе, а ты в данный момент находишься не в том состоянии, чтобы позволить себе нечто подобное...
Пайн затыкает его в очередной раз, да так, что у Зака ноют зубы. Крису нужна... «доза». Иначе неизбежна «ломка».
Самолёты – явно не его вид транспорта. Но даже в этом есть свои неоспоримые плюсы.

На новозеландском шоу с миловидной ведущей с экзотическим акцентом Закари смеётся до неприличия громко, раскачиваясь на стуле так, что ножки цепляются за линолеум, грозясь подвернуться, проскользить и сбросить самоуверенного седока, – и Крису сложно оторвать взгляд от Куинто, сохраняющего потрясающее равновесие между мягкой, почти кашемировой тягой к нему, скользящей в тёмно-карем взгляде, и формальной официальностью мероприятия, но нужно хотя бы изредка смотреть и в объектив камеры, иначе картинка не сложится. Досадное неудобство.
Всякий раз, когда кто-нибудь - девушка, Куинто или же сам Пайн - говорит это слово, Крису чудится "Зак, Зак, Зак". EgZACHtly преследует его. Противоаэрофобная терапия обладает весьма длительным действием.
- Именно это я и хотела сказать! (That's exactly what I wanted to say!) – восклицает барышня с микрофоном, а у Пайна в голове так и отдаётся эхом "exactly, exactly, egZACHtly"
Он больше не может этого выносить.
Новая Зеландия становится для него страной несбывшихся надежд, а всё потому, что они покидают остров почти сразу же после прибытия.
На горизонте маячит Германия.

3. Берлин XI

В Берлин Пайн прибывает совершенно измотанным. Желания мешаются в невероятную кашу в его голове – хочется всего на свете: спать, домой, Зака... С последним – наибольшие проблемы, потому что у Куинто в Берлине друзья, которых он не видел сто лет, а Крис – он ведь живёт в том же квартале. Даже обижаться сил нет.
В довершение ко всему им достаются номера на разных этажах – по мнению Закари такой расклад даже поучителен.
За это неимоверно хочется, привстав, дотянуться до Куинто, схватить его за руку и дёрнуть, как следует, на себя, чтобы почувствовать его всего, целиком – в глубоко фиолетовой толстовке, джинсах в клетку и милитаристской кепке – весь его вес на себе, понять, каково это – метаться под тёплой тяжестью, прижимающей к плотному жёсткому покрывалу так, что на коже остаются рубчики-отпечатки от ткани.
Крис отдаётся на волю фантазии, а Куинто старательно зашнуровывает кеды. Он считает, что Пайну пора отдохнуть, потому что вид у него совершенно сумасшедший и неадекватный – на улицах чинно-благородного дневного Берлина такому не место.
- Возможно, ближе к ночи... – начинает, было, Крис, лёжа на спине и вглядываясь в профиль Зака. Пайну трудно удерживать мысли, они разбегаются и рябят мелкими песчинками в воздухе – как сверкающая в солнечном свете пыль. Куинто забирается с ногами на кровать, всё ещё оставаясь рядом, но смутно и невнятно. То пропадает, то появляется вновь. А Крису кажется, что он обнимает его, устраивая поудобнее, ему кажется, что Зак наклоняется к нему, его губы что-то шепчут, но никак не разобрать. Но Пайн улыбается – потому что выражение лица у Куинто потешное, такого он прежде не видел. Что-то определённо связанное с неподдельной заботой и ещё чуть-чуть – со странным сожалением, чуть виноватое. Словно ему не хочется уходить, но, несомненно, так надо, ведь в Берлин он вряд ли попадёт раньше следующего года, а Крис живёт в том же квартале, и у него куда больше шансов, так или иначе. Какое счастье, что он живёт в том же квартале!
Зак осторожно задёргивает шторы, оставляет ключ от номера на прикроватной тумбочке и цепляет на ручку двери бумажную табличку с надписью «Не беспокоить». Он надеется, что к тому времени, как он вернётся, Крису удастся отдохнуть и, возможно, даже больше. Возможно, даже что-нибудь изменится.
У перекрёстка на Хайнц-Капель Штрассе и Ханс-Отто Штрассе его ждёт старинный друг Петер из театрального колледжа с полными карманами забавных воспоминаний и сигаретой в зубах.

Иногда Крису кажется, что он просто чего-то не понимает. Цепляется отчаянно за нечто весьма определённое, выраженное всеми мыслимыми и немыслимыми способами – и не понимает. Он видит Зака через монолитное витринное стекло на первом этаже – тот неторопливо поднимается по ступеням, гостиничные двери перед ним автоматически разъезжаются в стороны, а Пайн никак не может представить, каково это – просыпаясь, красться босиком по дому, не обращая внимания на ворчание потревоженного Ноа и настойчивое мурлыканье Гарольда, глубоко вдыхать густой и горький кофейный запах, слушать тишину, ловить каждый шорох, терпеливо ждать и знать, что теперь каждый на своём месте. И вовсе не из-за пресловутого co-star.
Что-то останавливает его. Как будто лимит фантазии на сегодня исчерпан.
Куинто задумчиво пересекает холл, не глядя на людей вокруг – они либо коллеги, либо незнакомцы – и те, и другие неизменно находятся рядом, и он прекрасно осознаёт, что ничего не теряет в случае острейшего приступа равнодушия. Крис наблюдает за ним, и не понимает, что должен сделать, чтобы собрать все кусочки мозаики воедино. Так бывает, когда тебе удалось подобрать правильные и, казалось бы, подходящие друг к другу элементы, но они отчего-то не складываются – выскальзывают из пальцев, ломаются, крошатся... Ему нужна помощь, но он боится, что придётся просить, а это его уязвляет. Хотя в подобной ситуации трудно диктовать свои условия.
Зак останавливается на миг, окидывает взглядом разреженную толпу, и Пайн замирает вполоборота, понимая вдруг, что сердце бьётся где-то в горле, то и дело пропуская удар. И он страшно досадует на себя из-за собственной реакции – но ничего не может поделать, и, стараясь не спешить, идёт навстречу Куинто, который, наконец-то, замечает его среди прочих обитателей гостиницы и смотрит неопределённо, будто позволяет Крису самому решить, чем рисковать и к чему быть готовым.
Они молча поднимаются по лестнице – на некотором расстоянии, старательно притворяясь, что незнакомы, но между третьим и четвёртыми этажами Крис не выдерживает и, рассеянно отмечая, как где-то выше, выше, чем они сами, металлически стукаются друг о друга дверцы неисправного лифта, тянет Зака ближе к себе и целует. Совсем не так, как в ныряющем в воздушную яму авиалайнере, где его просто не хватает ни на что другое, кроме утоления собственной жажды перед лицом весьма вероятной опасности. Тогда он, кажется, готов был выбить себе зубы, почувствовать солоновато-медный вкус крови на языке, только бы не ощущать тряски. Теперь Пайн целует мягко и извиняюще. Он всё ещё чувствует усталость, но Заку ни в коем случае нельзя об этом знать, иначе всё закончится. Криса заботливо сопроводят в его номер, подоткнут одеяло, погасят ночник и, пожелав доброй ночи, исчезнут, осторожно прикрыв дверь. От приторности воображения сводит скулы.
В ночном Берлине нет ничего примечательного – сквозь узкое занавешенное жалюзи окошко он выглядит точно так же, как и любой другой большой город, и почему-то это немного огорчает Криса, потому как то, что он чувствует, не идёт ни в какое сравнение с испытываемым прежде. Это болезненно, немного мучительно и не поддаётся логическому осмыслению. Наверное, какой-то переломный момент, потому что именно переломные моменты сложнее всего предсказать или объяснить. Зак осторожно прижимает его к стене, ероша короткие волосы Криса, поглаживая, но от этого как будто только хуже.
И почему Пайну так отчаянно необходимы эти кофейные ранние утра и притворная пустота дома, за которой, как за занавеской, скрывается прошлая ночь?
Это определённо не страх, это что-то другое, чему пока нет названия. Робкая просьба не торопиться слишком уж сильно – тихая-тихая, просьба на грани шёпота.
Они добираются до номера Куинто, а ключи – в заднем кармане джинсов Пайна, и Крис отчётливо чувствует тепло ладони, гипнотическое тепло, многообещающее тепло. От такого сложно отказаться, но Пайн неожиданно открывает в себе недюжинную силу волю, чуть отстраняясь. Он и сам толком не понимает, почему отступает, когда его желания начинают исполняться. Наверное, мы просто инстинктивно боимся того, чего хотим больше всего на свете.
Пожалуй, мечты в большинстве своём – это обычное притворство, потому что жить без мечты – казалось бы, и не жить вовсе. И всё так сложно, и Пайн должен что-то решить, предпринять.
Они спотыкаются в полутьме и проходят знакомым путём от двери и до кровати вместе, переплетя пальцы, и почти не видно, что там – в глазах. Сомнение? Крис старается об этом не думать.
Но ощущает неуверенность всё равно, когда комната кренится вбок, летит, спотыкается, падает. И Пайн должен сказать. Предотвратить что-то, о чём, пожалуй, после можно будет сладостно жалеть. Не отказаться совсем, просто отложить хотя бы на время – потому что сейчас это как-то... не нужно. Оказывается, неудовлетворённые желания способны нести покой. Они обещают – а в данный момент готовы великодушно оставить в покое.
И если Куинто это понимает, то... Наверное, тогда всё действительно правильно.
И Куинто понимает.
Они просто устраиваются друг против друга без лишних слов - потому что нет ничего лучше, чем жить предвкушением. Помнится, именно Крис обещал себе его сохранить - и вот, обещание сдержал. Они просто лежат в темноте, путаясь в ногах и руках и одеялах, а ещё в джинсах, рубашках и футболках, потому что даже сама мысль о том, чтобы раздеться, невольно электризует воздух, а это не то, что им сейчас нужно. Но это знание они приберегут на будущее - пригодится ещё. И Крис, несомненно, счастлив. Что-то удалось, заняло правильное место, исправилось. Ему нужно сказать об этом Заку, но Пайн молчит. А когда, наконец, собирается с мыслями, Куинто уже спит - пристроив голову у него на плече, с растрёпанными волосами, бровями вразлёт и длинными ресницами, такими острыми на фоне бледной в свете далёких фонарей кожи. На сегодня этим всё и заканчивается, но Пайн совершенно не чувствует разочарования. Он остаётся один на один с очарованием.

20 июля 2009