Nice planet. We'll take it.
Название: Shut in
Автор: Reno
Категория: slash, angst, romance
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Шеннон/Джаред, Мэтт/Джаред, намёки на Шеннон/Томо
Примечания: упомянутый тест взят из журнала Psychology
Предупреждения: присутствует Мэтт Воктер; возможный ОСС; относительная туманность; не имею представления, есть ли у Мэтта братья или сёстры; странный конец – здесь уж ничего не поделать; возможны случаи специфической логики или её отсутствия =)
От автора: большой размер – это уже моя больная тема. Всем, кто выдержит это испытание – отдельная благодарность! =) Это НЕ является очередной попыткой объяснить уход Мэтта. Это просто рассказ о том, что история, так или иначе, развивается по спирали, как бы мы ни старались что-то изменить. Надеюсь, вам удастся собрать все события воедино. Спасибо за внимание!
Продолжение 3 Мокрый песок тяжёлый – гораздо тяжелее мелких плоских камешков, которые так весело пускать по воде, чтобы они, в пять прыжков преодолев расстояние в несколько метров, медленно опустились на дно.
Скинув ботинки, Джаред неторопливо прошёлся по самой кромке, чувствуя прохладу воды босыми ступнями. Мэтт присел на песок, запрокинув голову так, чтобы увидеть тёмно-синее небо и первые звёзды, которые не приносят ничего, кроме вечерней усталости.
Так много людей живёт слишком далеко от Калифорнии, чтобы иметь возможность прогуляться по сумеречному пляжу Тихого океана, что становится немного стыдно: перед тобой разливаются тёмные воды, пальцы утопают в тёплом песке, и весь этот пустынный пляж принадлежит лишь тебе, а ты смеешь жаловаться на скуку и усталость. Уж лучше бы наслаждаться мгновением, уж лучше бы осознать, что большинство людей никогда не побывают здесь, не смогут коснуться искрящейся в свете луны воды и, уж конечно, не в состоянии будут наблюдать за младшим Лето, медленно бредущим по пляжу.
- Джей, - едва слышно прошептал Воктер, словно пробуя это имя на вкус, ощущая соль океанского ветра, не думая о том, что кто-то может его услышать, но Джаред, остановившись, посмотрел на него с некоторым удивлением, улыбнулся, направившись назад.
Мэтт следил за ним взглядом, мысленно представляя цепочку оставленных на песке следов, которые к утру смоет волной. Младший Лето, не раздумывая, улёгся рядом, не обращая внимания на то, что в волосы набился песок, влажная джинсовая ткань пристала к телу, а футболка задралась, собираясь складками у плеч и шеи, открыв живот. Мэтт осторожно провёл пальцем по прохладной коже, чуть выступающим рёбрам, проникая под мягкую хлопковую ткань. Джаред вздохнул, закрыв глаза, раскинув руки так, что правая ладонь легла на бедро Воктера. Просунув указательный палец в шлевку, он чуть потянул на себя, вынуждая Мэтта подвинуться ближе.
- Интересно, что можно почувствовать, падая подобно звезде с головокружительной высоты?
Воктер замер, не зная, как реагировать на этот вопрос.
- Иногда мне снится, словно я лечу вниз со скалы, а там, на дне полно камней и гальки, и я поднимаю руки, чтобы хотя бы попытаться защитить голову, затем следует удар, которого я не ощущаю. Просто упругое столкновение, словно что-то защищает меня. Всё, что я чувствую – это холод воды из ручья, пробивающегося сквозь обрывистый склон.
- Я обычно просыпаюсь в тот момент, когда разбиваюсь о скалы, - заметил басист.
- Мой же сон продолжается. Я могу подняться на ноги, не чувствуя боли, могу направиться куда-то, не зная цели пути. Может быть, я истекаю кровью, только вот не знаю об этом. Наверное, если бы я спал достаточно долго, то увидел бы, что не пришёл ни к чему. Напрашивается вывод, что лучше бы мне умереть в самом начале.
- Не умереть, - поправил Мэтт, - проснуться.
- Называй, как хочешь, - отмахнул Джей, наблюдая за тем, как песок просачивается сквозь пальцы. – Всё равно иногда мне кажется, что продолжать борьбу бесполезно.
Не каждому даётся шанс услышать откровения младшего Лето, немногим предоставляется возможность коснуться его, поговорить с ним. Почти никому, кроме Шеннона, а теперь, кажется, ещё и Мэтта, так что стоит ценить момент.
- Может быть, нужно немного передохнуть?
Джаред взглянул на друга, пытаясь понять, осознаёт ли он, о чём вообще идёт речь, но Воктер рассеянно улыбался, глядя на тонкую светлую полосу, разделяющую небо и океан, напоминающую об утонувшем в его глубинах солнце.
Лишь избранным разрешалось испытать лёгкое ощущение чуть обветренных губ или же поцеловать его глубоко, обстоятельно, жарко – Кристи, Скарлетт, Камерон, а вот теперь ещё и Воктер – куда менее известный, чем все эти дивы. Иногда Мэтт вспоминал и о старшем Лето, но подобные мысли казались ему наиболее неподходящими.
Можно не думать о том, кто и когда чувствовал его дыхание так близко, и сколько сердец замирало на миг, перед тем как разбиться. Наверное, всем его девушкам было сложно расставаться с ним – слишком уж привычен запах кожи, пота и волос, чтобы забыть в одну минуту о когда-то беспредельной, всепоглощающей любви. Хотя, скорее, нет – влюблённости. Наверное, младший Лето и вправду неспособен открыться кому-то по-настоящему, если есть человек, мысли о котором сдерживают, стягивают подобно верёвкам. И ты прекрасно осознаёшь тот факт, что Джей никогда не будет принадлежать тебе целиком и полностью.
- Интересно, - пробормотал Мэтт, наклонившись к младшему Лето, почти шепча в его чуть приоткрытые губы, - кто из нас лучше?
В ответ недоумённый взгляд с некоторым оттенком раздражения, словно подсознательно он всё равно понял суть вопроса.
- Я или все твои прежние красотки? Почему ты не остался с одной из них?
Удивительно, до чего же любопытны люди. В любви и счастье их всё равно интересует лишь предполагаемый элемент риска – что, если выбор был бы сделан не в их пользу, как всё повернулось бы?
- Потому что они мне не нужны, - проговорил Джаред, глядя Воктеру в глаза, словно соревнуясь в выдержке и силе воли. – И подобные вопросы – опасный шаг, Мэтт.
Пожалуй. Зная тайну, одну тайну на двоих братьев Лето, можно понять, что провокация не доведёт до добра.
- Я понимаю, - младший Лето так и не ответил на самый первый вопрос, но повторять его басист не хотел бы.
Уткнувшись в основание шеи Джареда, Мэтт глубоко вдохнул мягкий запах, проведя языком по коже, двигаясь вверх, стараясь не пропустить ни миллиметра, чувствуя, как тёмные пряди волос чертят невидимые линии от виска к скуле и подбородку. Приподнявшись, опираясь на локоть, он мягко захватил ртом нижнюю губу Джареда, прикрыв глаза на миг, но младший Лето неожиданно отстранился, поднявшись на ноги, отряхивая одежду от песка.
Басист прерывисто вздохнул, не желая отпускать ускользающее ощущение тепла и тревоги, действующее на него подобно алкоголю, миниатюрной бомбой взрываясь в голове.
- Пойдём, Мэтт, - невозмутимо проговорил Джаред, не обращая внимания на выражение лица Воктера. – Пора.
Тот лишь кивнул, почти не осознавая происходящее, не думая о том, что, возможно, столь небольшая группа людей имеет возможность хранить воспоминания о младшем Лето – бережно, осторожно - чтобы забывать о подобных моментах незавершённости, разжигающей огонь; распаляющей недосказанности. Манипулятор – слово, которое первым могло бы прийти на ум здравомыслящему человеку. Если же ты пьян, пьян от одного лишь намёка на возможность искренних чувств настолько, что почти падаешь в пропасть меркнувшего сознания, то смысла в том, чтобы пытаться понять собственное состояние, кажется, нет.
- Ты поёшь отвратительно, - засмеялся Шеннон, швырнув барабанные палочки в угол, разминая пальцы и запястья. – Но, думаю, я у меня вышло бы не лучше.
Томо усмехнулся, растирая онемевшую шею: новый ремень для гитары оказался слишком широким и натирал плечо, врезаясь в ключицу.
- Очень по-дружески, - ответил он, аккуратно устраивая гитару рядом с басом Мэтта.
Старший Лето пожал плечами: как есть. Милишевич с сожалением взглянул на пустые кофейные чашки, надеясь на чудо, но ничего примечательного не произошло: ни одной из фей не оказалось поблизости, чтобы наполнить фарфор ароматным обжигающе-горячим напитком. Вздохнув, Томо подошёл к окну, щёлкнув шпингалетом, распахнул створки, впуская в студию свежий вечерний ветер с острым запахом свежей листвы и предвкушением очередного ночного дождя: тёмное облако на западе время от времени блистало короткими яркими вспышками молний.
- Послушай, - проговорил гитарист, устраиваясь на подоконнике спиной к сумеречному небу и уличным фонарям, так что Шеннон невольно поёжился, представив, как же лёгко можно сорваться вниз – стоит лишь упереться ногой о стену и оттолкнуться, как следует, и вот – ты уже летишь, чувствуя себя птицей, но всего лишь на миг, до тех пор, пока жестокая реальность не ворвётся в твой маленький мирок в виде испещрённого трещинами асфальта, объятия которого отнюдь не дружеские, не братские.
- Садись лучше сюда, - с некоторой тревогой проговорил старший Лето, похлопав рукой по прохладной коже дивана рядом с собой. – Я не...
- Ты ведь так и не позвонил Джареду, - осторожно заметил Томо, стараясь не обращать внимания на взгляд друга, который уже почти был готов подняться на ноги и лично стащить гитариста с подоконника, чтобы избежать возможных неприятностей.
- Я и не собирался, - недоумённо покачал головой Шеннон, постукивая пальцами по подлокотнику. – Томо, я вовсе не хочу сейчас всё испортить. Кажется, у них с Мэттом стало получаться хоть что-то, и было бы совсем не здорово вмешиваться с глупыми расспросами и совершенно искусственной поддержкой и участием. Хватит с Джея и постоянных расспросов нашей матери, которой всё не терпелось узнать, с кем он встречается, почему и когда. Кажется, именно это стало причиной их дальнейших весьма прохладных отношений. И я не хочу стать кем-то подобным, хотя даже сейчас, когда всё меняется, многое остаётся слишком сложным для меня... И, ради Бога, Томо, слезь с окна, у меня возникают странные опасения!
Милишевич усмехнулся, ощутив неожиданный прилив вдохновения, и чуть наклонился назад, так что угол между поверхностью подоконника и его спиной составил куда больше девяноста градусов.
- Ты напросился сам, - твёрдо сказал Шеннон, и в его голосе прозвучало что-то, напомнившее Томо о его собственных родителях и сестре. Словно он оказался дома – пусть на минуту, но всё-таки побывал там, куда так часто отправлялся во сне, и, очутившись на пороге, почувствовал теплоту деревянного пола, запах корицы и печёных яблок и неповторимый аромат сирени. Хотя гитаристу иногда казалось, что эти воспоминания пришли из детства, а на данный момент никаких сиреневых кустов около родительского дома не росло, и мать уже не запекала яблоки и не посыпала сахаром сдобные булочки. Сейчас, пожалуй, всё стало гораздо более американским, утратив те элементы хорватской культуры, которые они привезли с собой, поэтому сны были единственным источником далёкой и полузабытой правды, с которой Томо ни за что не захотел бы расстаться.
Вцепившись в подоконник, Милишевич чуть улыбнулся, глядя на друга, решительное выражение лица которого напоминало о тех днях, когда Джаред был полон энергии и Шенн, поддавшись настроениям брата, с отчаянным рвением брался за работу, так что даже Джей одобрительно кивал ему, окидывая полным гордости взглядом. Томо не раз становился свидетелем подобных безмолвных разговоров, в которых эта внутренняя связь Лето проявлялась ещё сильнее.
- Перестань, парень, - пробормотал Шеннон, мягко, но решительно сжимая его запястье, чуть потянув на себя, пытаясь заставить друга спуститься на землю, но тот лишь упрямо качнул головой, цепляясь за приоткрытую створку окна.
- Это глупо, по меньшей мере, - немного устало проговорил старший Лето, и это прозвучало так, словно Милишевич вдруг очутился на месте Джареда, которого брат пытался уговорить не шутить и не упрямствовать, но тот, в силу характера, продолжал играть на нервах, испытывать, дёргать за невидимые ниточки. Как только Томо понял это, ему невыносимо захотелось подчиниться и спрыгнуть с подоконника в комнату. Быть младшим Лето отчего-то вовсе не хотелось, и, хотя мысль сверкнула в сознании подобно молнии, отблески которых можно было теперь различить совсем близко, он не успел ничего сделать, когда Шеннон, осторожно приобняв его за талию, потянул к себе, спуская с окна, словно малого ребёнка. Они замерли, глядя друг на друга, и в этой звенящей тишине, казалось, не было ничего неправильного и неподходящего, просто ощущения были слишком странными. Наверное, именно поэтому никто из них не заметил тёмные фигуры двух людей, замерших внизу, на улице, наблюдающих за происходящим.
- Посмотри, им хорошо вместе, - с горечью проговорил Джаред, кивнув на мерцающее белым в сумерках окно студии. – Шенн рад, что пристроил меня. Ему не хватало свободы, а теперь...
- Послушай, это звучит, по крайней мере, невежливо по отношению ко мне, - Мэтт попытался пошутить, но ничего не вышло. Ему и самому было слишком невесело, чтобы пытаться развлечь себя и окружающих. В голову пришла мысль, что он снова – невероятно – попал между металлическими деталями гигантских часов, которые по мере движения скручивали его тело всё сильнее, сдавливая в стальных тисках. Пожалуй, вздохнул он, происходящее не значит абсолютно ничего, как и время, проведённое на вечернем пляже, как и поездка в метро в уединении, как и секс, который, по сути своей, вообще не является чем-то грандиозным и замечательным, взятый отдельно. Наверное, это просто бесполезные попытки развить несуществующие чувства, довериться, не открываясь, построить отношения, всё ещё живя надеждой на счастливый конец другой, отличной от данной, истории. Когда человека тянет в разные стороны, разрывает, словно на средневековой дыбе, то нет смысла идти по дороге разума. Сердце всё равно будет стремиться обратно, туда, где осталось всё, что дорого, значимо, ценно.
- Знаешь, - проговорил Джаред, и слова вырывались на волю вместе с белесыми облачками пара: повышенная влажность, к тому же температура не выше семи градусов, - Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Просто так и прямо сейчас.
Мэтт взглянул на него безо всякого удивления. Он должен был бы привыкнуть к неожиданным желаниям и странным идеям младшего Лето, и ему это почти удалось. Хотя поначалу было нелегко.
Шагнув вперёд, сжав пальцами подбородок Джареда, Воктер накрыл его губы своими, ощущая прохладу кожи, вкладывая в прикосновение всю ту горечь, что разлилась в его душе, пытаясь рассказать, насколько он разбит и растерян, но младший Лето лишь вздохнул, вцепившись в плечи Мэтта, собирая ткань куртки в складки, сминая и стягивая вниз, так что жёсткий край воротника врезался в шею. Вот такой поцелуй вышел – холодный, безмолвный, но дико отчаянный, болезненный и, кажется, такой живой, пусть и далёкий от стандартов страсти и любви. Сумеречный поцелуй на грани близкого проливного дождя и смазанного желтоватого света фонарей. Смешав все ингредиенты, заправив громом и молнией, можно было бы получить те чувства, которые в разных объёмах наполняли души четырёх людей, оказавшихся так близко и одновременно далеко друг от друга.
- Так дальше продолжаться не может, - твёрдо проговорил Джаред, сосредоточенно изучая чуть стёртые струны: в тех местах, где металл соприкасался с границами ладов, тонкие выщербленные кольца прорезали внешний слой, добравшись до сердцевины. – У нас просто нет определённой цели, вот почему работа не клеится.
Он стоял, прислонившись к подоконнику, не глядя на брата и коллег по команде, размышляя, казалось, о чём-то своём, одновременно пытаясь донести важную мысль до друзей.
- У меня был план, - он, наконец, отставил гитару, чтобы поднять голову, встретившись взглядом с Шенноном. – Намеревался снять видео, но на данный момент возникли некоторые проблемы с деньгами и оборудованием, к тому же переговоры пока ни к чему не привели. Я понимал, что будет тяжело, но вышло всё гораздо сложнее, поэтому предлагаю разойтись на время.
Он замолчал, ожидая реакции. Парни замерли, все, как один, надеясь на то, что ослышались.
- Это будет более чем благоразумно, - стараясь говорить убедительно, продолжил он. – К тому же, не займёт больше месяца, а я знаю, что тех денег, что мы получили за последний концерт, должно хватить до начала июня, если, конечно, не слишком роскошествовать.
Чуть улыбнувшись, он бросил на Мэтта короткий взгляд.
- Это всего лишь небольшой перерыв, - вздохнул младший Лето, - ничего серьёзного. У меня просто появится возможность вплотную заняться делами группы, и я уверен, что всё получится, и вскоре у нас будет готово новое видео, что-то действительно грандиозное. Это будет неподражаемо.
- Но Джей, - осторожно перебил его брат, - как же наши репетиции, музыка, всё, что мы делаем?
Младший Лето нахмурился, скрестив руки на груди, и Воктеру на миг показалось, что всё недовольство направлено именно на Шеннона, и дело вовсе не в дожде, отсутствии вдохновения и сил, возможности терпеть друг друга, сохраняя при этом себя. Конечно, всё это, собранное вместе, оказывало определённое влияние на сознание, но главная проблема была в другом: Джареду просто сложно находиться здесь, среди людей, проблемы которых кажутся ему незначительными по сравнению с его собственными.
- Скажи мне, Шенн, за всё это время – всю эту чёртову весну – мы хоть раз поработали слаженно или хотя бы нормально? Стоит лишь нам собраться вместе, как всё заканчивается. Что-то происходит, и мне нужно с этим разобраться, как, возможно, и каждому из нас. Понять, есть ли смысл в том, чем мы занимались в последние дни и недели.
Мэтт едва заметно усмехнулся, вспомнив строки из бесплатного журнала, с которого всё и началось. «Что бы ни происходило в мире, в данный момент самая изматывающая тревога – ваша». Вполне соответствует жизненным принципам Джареда Лето, который... А, впрочем, неважно, ведь всё уже решено, и, так или иначе, изменить решение Джея, более того, вдохнуть в него жизнь, заставить его почувствовать энергию, наполняющую тело, в данный момент представлялось невозможным. Мэтт покачал головой, не слушая аргументы младшего Лето, который доказывал что-то брату, по инерции втягивая в спор и Томо, который стал для него теперь человеком по ту сторону реки, что в данный момент разделяла их. Не повышая голоса, не стремясь перекричать старшего Лето, он, возможно, прекрасно понимал то, что подобным образом ничего не добиться, к тому же его брат, кажется, всё ещё не мог понять истинных причин столь неожиданного решения. И Воктер чувствовал себя немного оторванным от реальности, в которой существовали все трое: он был вторым, кто знал, но не мог бы объяснить природу собственной осведомлённости, это существовало где-то глубоко в подсознании – ощущение, что всё это правильно, что так и должно быть на самом деле, ведь если напряжение возрастает с каждым днём, то попытаться уйти от столкновения будет одним из наиболее разумных вариантов. Найти хоть что-то, что успокоило бы то мерзкое металлическое дребезжание дисгармонии внутри. Придумать для себя лекарство – обезболивающее, снотворное, пусть оно не излечит, но поможет забыться на пару дней. Однако, взглянув на ситуацию с другой стороны, можно было прийти к выводу, что глобальный опустошающий взрыв пошёл бы всем на пользу, даже в том случае, если после него остались бы лишь дымящиеся кровавые обломки. По крайней мере, все избавились бы от серой, растянутой на многие мили реальности, в которой материя трещит, готовая вот-вот разойтись по швам, но всё равно удерживает саму себя каким-то невероятным образом от гибели, лишь продлевая собственные мучения.
- Я хотел бы побыть один, - кто сказал это? Джаред? И действительно ли он признался, что за последнее время стал гораздо более слабым, пусть и чуточку более открытым для мира? – Меня совершенно не привлекает мысль о том, чтобы проводить здесь, в этой студии, дни и ночи, не приходя в итоге ни к чему хоть сколько-нибудь значимому. Наверное, нужно просто всё решить.
Воктер нахмурился, ему не понравился столь резкий переход от сухого изложения фактов к чему-то, что подозрительно напоминало о расставаниях, долгих прощаниях и затаённой обиде.
- Мэтт, - басист вздрогнул, понимая, что почти задремал, и взглянул на младшего Лето, который, кажется, был немного взволнован и слегка расстроен, хотя и пытался тщательно скрыть это под маской раздражения, - ты что, не слушал меня всё это время?
Теперь, по крайней мере, Воктер мог бы со всей уверенностью сказать, что предметом разговора всё ещё остаётся вопрос об этих каникулах вне графика, а вовсе не откровения младшего Лето, которые тот предпочитал хранить при себе, нежели рассказывать брату или Томо. Возможно, эти слова предназначались именно для него, Мэтта, и данная мысль была не такой уж и странной, даже приятной, как осознание собственной значимости.
- Прости, Джей, - мягко проговорил Воктер, чуть улыбнувшись, прекрасно осознавая, как он близко к краю в этот момент, почти делая шаг навстречу бушующему ветру и бездонной пропасти презрения, но он очень надеялся на то, что сможет взлететь, даже в эту скрытую, потайную бурю, что разыгралась в душе младшего Лето. – Но я понял, надеюсь, что для нас это не более чем шанс собраться с силами.
Шеннон бросил на друга полный удивления взгляд. Он чувствовал это тоже – некое подобие тайны, существующей между младшим Лето и Воктером, столь напоминающей ему о той, что он сам хранил последние пятнадцать лет, если не больше.
- Отлично, - вздохнул Джаред, не выказав никаких эмоций по поводу фразы друга, но, кажется, успокоившись хоть самую малость: Мэтт мог видеть, как его пальцы, вцепившиеся в ткань рубашки, чуть побелевшие, немного ослабили хватку, и выражение лица неуловимо переменилось, хотя во взгляде всё ещё цвели тревога и сомнение.
- Я надеюсь, что за это время все наши проблемы буду решены, к тому же, у меня есть несколько новых идей, так что этот небольшой перерыв выгоден в любом случае. Стоит лишь немного передохнуть, как всё наладится.
Нет уверенности, и Мэтт понимал это. У них не было никаких гарантий, что всё случится именно так, как предсказывает Джаред. Всё слишком запуталось и перемешалось, и проще, казалось бы, взять самый острый нож, который только существует в мире, и разрубить чёртов узел, чем терпеливо распутывать болезненный клубок незримых нитей, играя с чувствами и мыслями других людей, не задумываясь о возможных последствиях. Представить себя этакой пожилой старушкой, которая день-деньской просиживает в кресле-качалке и вяжет свитер, безжалостно нанизывая на стольные спицы всё новые и новые петли, связывая вместе цвета и узоры, не задумываясь о том, что, возможно, некоторые из них столь несправедливо разделены и разлучены. У судьбы есть подобное хобби – она плетёт реальность, не оставляя выбора, слепо следуя лишь намеченному узору, не задумываясь о том, что даже на идеально ровном полотне порой проскакивают узелки и неровности – те самые, что до сих пор пытаются вернуться и попытаться начать всё заново. Поэтому, наверняка, будущий шарф или шерстяной жакет выходит не совсем таким, каким должен быть. Кривым, косым и неподходящим по размеру.
Порой одиночество – единственное спасение, и в этом случае расположение дома немного в стороне от шумного шоссе является наиболее удачным. Ты живёшь в собственном мире, скрытом от посторонних глаз высокой стеной тополей, ветви которых гнуться и шумят на ветру.
Мэтт вздохнул, осознав, что вновь вляпался в грязь, остатки которой тёмной полосой легли на джинсовую ткань у самого края штанин. Воктер невольно улыбнулся, подумав о том, как разворчался бы Джаред, будь он на его, Мэтта, месте. Может быть, Воктер действительно слишком снисходителен к жизни? Если уж следовать философии младшего Лето, стоит быть недовольным тем, что не является нормой, не закрывать глаза на промашки окружающих, судить безжалостно и быть совершенно невыносимым для людей... О, чёрт, это уже перебор! Кажется, так даже Джаред себя не ведёт.
Мэтт покачал головой, надеясь, что застанет младшего Лето дома, в то же время допуская весьма малодушную на первый взгляд мысль, что встречи удастся избежать. Слишком странный день для того, чтобы просто быть рядом, молчать или болтать без умолку. Предчувствие натянутого, словно тонкая полиэтиленовая плёнка, разговора, бессмысленного, отчасти неудачного и ненужного. Если кто-то решительно запирает себя в полном одиночестве, очевидно, на то есть свои причины. Возможно, этот человек ищёт своё решение – лихорадочно, отчаянно, возможно, ждёт перемен, бездействуя, ведь и это порой помогает. Или же спит – во сне, как известно, легче найти выход, хотя бы воображаемый, но столь схожий с реально возможным, тем, что цветной нитью вплетён в буднично-серый день.
Шаг за шагом, и этот дом, где Мэтт никогда ещё не был, всё ближе. Так странно осознавать тот факт, что пространство, отгороженное стенами и стеклом окон, закрытое, словно картонная коробка, крышкой, запертое на замок, скрытое от посторонних глаз, было и остаётся таким чертовски недосягаемым. И сейчас, кажется, возник шанс пересечь границу, ворваться в убежище Джареда, заставить его вернуться к прежней жизни, но прошло всего три дня, а Мэтту казалось, словно за все эти часы он не сделал ничего действительно значимого, поэтому его терзало чувство собственной бесполезности. Возможно, ему следовало бы предпринять что-то первым, стать главным, понять, что происходит.
Четыре широкие каменные ступени, обыкновенная дверь – металл в объятиях тёмного полированного дерева. Наверное, тяжело открывать её, особенно, под порывами такого ветра, как сейчас. Чёрная блестящая кнопка звонка на уровне глаз, но электричество, кажется, отключено, поэтому лучше постучать, тем самым экономя собственное время и силы. Наверное, так уже было: кто-то в нерешительности стоял здесь, на площадке метр на метр, касаясь ладонью прохладного дерева, не понимая, что, зайдя так далеко, глупо возвращаться на исходную позицию. В самом влажном и холодном воздухе остался едва заметный табачный след – признак раздумий, признак прошлого присутствия одного-единственного человека, о котором Воктеру не нужно было думать. Мэтт мог бы послать к чёрту себя и собственные сомнения, но вместо этого он шагнул вправо и легко стукнул костяшками пальцев по стеклу, вслушиваясь в монотонное дребезжание.
Там, внутри, в мутном сумраке, подкреплённом светлой дымкой льняных занавесок, угадывалось движение. Беззвучное, едва заметное. Неясность его завораживала, притягивала взгляд, когда Мэтт, спрыгнув с крыльца, заглянул в узкую щель между деревянной рамой и краем занавески – тёмный провал, не осознавая даже, что подглядывать – не самое лучшее занятие. Кажется, стука так никто и не услышал.
Двое в студии, двое за окном, пытаясь убедить себя в надобности и важности поцелуя, первым же нужно разбавить неловкость хотя бы парой простых слов.
- Я не собираюсь ничего предпринимать, - Томо попытался отвернуться, вывернувшись из невольно возникших объятий, так что теперь Шеннон видел его лишь в профиль, - и ты с лёгкостью можешь меня отпустить.
Наверное, это действительно было лишним.
Старший Лето молча кивнул, отступив на шаг, чтобы не усугублять ситуацию. Он пока и сам толком не понял, в чём смысл и суть происходящего, в чём причина его собственных действий и существует ли таковая в принципе.
- Я просто пытаюсь остаться в стороне, - проговорил Милишевич, чуть улыбнувшись: вышло не слишком убедительно. – И знаю, что так нужно.
Невыносимо-терпкое желание задать этот вопрос: о, Господи, откуда? Откуда обычный человек может знать о том, что произойдёт, о последствиях тех или иных поступков, о собственной роли в этом мире, если даже ближайший шаг для него – непредсказуемость и неожиданность? Так хочется прокричать или прошептать эту короткую, но вполне самостоятельную и самодостаточную фразу и убедиться в том, что невозможно предугадать действия окружающих и порой самого себя. Оставь эту роль – большого начальника – кому-нибудь другому, иначе ни к чему хорошему это не приведёт.
- Мне кажется, что я начинаю понимать, - пробормотал гитарист, - и мне это не слишком нравится. Мы словно проросли своими проблемами и страхами друг в друга, и теперь слишком больно даже пытаться что-то решить.
Шенн хмыкнул. Было не очень смешно, просто пустота требовала содержания, заполнения, пусть даже откровенным мусором, подобием чувств и эмоций. Общая схема возникла в сознании: отчётливый квадрат, в котором они застряли так нелепо. Не хватало бы теперь ещё и того, чтобы Мэтт вдруг решил, что Томо – его судьба и любовь до гроба, но для такого им пришлось бы собраться вместе и хорошенько напиться. А, может быть, это и стало бы решением, кто знает.
- Тебе не хватает его, - это голос за кадром липкой, как стылая овсяная каша, мелодрамы, мысли главного героя, озвученные, так беспринципно извлечённые из его головы, слитые в одно ведро, выплеснутые на экран телевизора. – Ты знаешь, что никто и никогда не сможет его заменить. И я здесь совершенно не при чём.
Жизнь всегда даёт сомнительные шансы, и тебе кажется, что обходной путь существует, старательно подгоняет грубоватые заготовки к ситуациям и вечному поиску. Так умело и ровно, что кажется, будто любить и жить дважды разрешается, поэтому всё могло бы закончиться отлично. Томо и Шеннон – по крайней мере, один из них обречён, Джаред и Мэтт – вечный безмолвный спор равнодушия и доброты. Наверное, наилучший вариант. Но гитарист – он ведь до ужаса сознательный, хотя старший Лето так привык к тому, что именно Воктер – совесть их маленького мирка.
- Не нужно следовать тем же путём, что и твой брат – он и так запутался в самом себе слишком сильно, чтобы быть примером для подражания. Не нужно пытаться привязать себя ко мне – это не выход.
- А что... тогда делать?
Вот и главный герой заговорил. Неуверенно и тихо. Нетипично для воображаемо-центрального персонажа, который должен спасти всех и вся, чтобы обеспечить зрителю приличный финал. Не хотелось бы, чтобы конец той верёвки, из которой сплетено всё вокруг, повис в воздухе...
Шеннон развернулся, направившись к дивану, на ходу подцепляя пальцем картонную крышку сигаретной пачки, чтобы вдохнуть немного спасительного дыма.
- Я хотел бы быть рядом, - на фоне чёрного провала окна фигура Томо словно очерчена яркой линией неоновой подсветки, - но тогда всё будет слишком просто.
- Что в этом плохого? – пробормотал Шенн, вытянув ноги вперёд, внимательно изучая взглядом носки потрёпанных кроссовок. – По крайней мере, вышло бы по-честному.
Гитарист вздохнул, покачав головой. Подумав, приблизился к другу, замер, прислушиваясь к собственным ощущениям, и, в конце концов, устроился рядом, подперев голову рукой.
- Ты и вправду так думаешь?
Ни слова.
- Всё переросло бы в тихую ненависть. Твою, мою, Джареда. Твой брат убил бы меня лишь за мысль о поцелуе с тобой.
- Нет.
- Ты сам не знаешь, о чём говоришь. Человек, влюблённый в тебя на протяжении всей своей жизни, не расстался бы так просто со своими чувствами. По крайней мере, не Джаред.
- При чём же здесь, в таком случае, моё недовольство?
Томо чуть улыбнулся.
- Так или иначе, ты пришёл бы к выводу, что происходящее бессмысленно, но к тому времени, когда ты решился бы покончить со всем, моё присутствие вызывало бы у тебя лишь отвращение.
- Так не бывает.
- Это естественно. И совершенно закономерно. Я знаю, поверь.
- Джареду тоже может наскучить со временем.
- Вы прожили вместе достаточно долго, чтобы быть уверенными друг в друге.
Прямые и совершенно прозрачные намёки.
Чёрт побери!
- Чёрт побери, так что ты мне предлагаешь?!
Наверное, это последствия усталости – заторможенность реакции.
- Наверное, что-то совершенно непристойное.
О, да.
- О, да, и ты, я вижу, совершенно этим не обеспокоен.
- Считай меня Санта-Клаусом, который исполняет любые – даже такие – желания.
- Нет у меня желаний. Это всё глупости. Это мысль одного дня, а завтра я вновь буду старательно пытаться забыть.
- Представь себе, Джей чувствует то же самое, только в гораздо более сильной форме.
- Извращённой. Извращённой форме, - небольшая поправка. Зато насколько меняется смысл.
- Так вышло.
- Это фраза слабаков!
- Это девиз жизни. Я проверял.
- Это попытка объяснить отсутствие причины.
- У тебя она тоже есть? Причина? Как думаешь, почему всё так произошло? Может быть, ты слишком сексуальный для того, чтобы достаться какой-то девчушке, которая бегает припудрить нос каждый пять минут, на деле же трахается с кем попало.
- Думаешь, Джей под это описание не подходит?
Молчание. Наверное, перебор. Стоит притормозить.
- Нет.
- Ты знаешь?
- Пожалуй.
Всё должно было быть не так: начало романтике положено, первый шаг сделан, и в этот момент согласно расписанию прозвучали бы какие-то милые и глупые слова вперемешку с лёгкими поцелуями, признаниями и надеждами, но – нет. Не вышло. Или не сработало. Два человека, потерявшиеся в мире, казалось бы, созданные если не друг для друга, то вполне способные сыграть роли запасных вариантов.
В мире людей так не бывает. Сколько бы ты ни старался полюбить человека, не предназначенного тебе, ничего не выйдет, чёрт побери!
Преграда.
Шенн чувствовал присутствие брата, которого здесь, в комнате, не было, но причина этой едкой горечи, что наполняла теперь старшего Лето, могла бы быть лишь в одном: старая связь болела, как полузажившая рана, не желала обрываться, пусть и с фонтаном крови, пусть и с плотью, и с нервами, когда чувствуешь себя так, словно на живую вырезают аппендицит или ампутируют руку. Наверное, им вообще суждено провести всю жизнь в этом вязком мутном сером киселе обыденности и оторванности. И каждый из них заперт в рамки морали и закона, в свои собственноручно выстроенные воображаемые клетки без спасительных квадратов дверей, без брешей в конструкциях, без лазеек и висячих замков, которые тоже дарят надежду. Единственный щелчок проволочной отмычки в тёмном металлическом нутре, и пусть к свободе становится короче вдвое.
- Иногда мне кажется, что я тебя люблю, - едва слышно пробормотал Томо, чуть наклонившись вперёд, касаясь губами лба старшего Лето, целуя, словно покойника или маленького ребёнка. – Но это всё не по-настоящему. Это иллюзия момента, вызванная наполовину скрытым отчаянием одиночества. Ты сам всё выдумываешь, как, впрочем, и я.
- А что же тогда действительно реально? – беспомощно протянул Шенн, бросая на друга полный отчаяния взгляд.
- Дружба, наверное, - пожал тот плечами. – Готовность помочь и объяснить всё.
- Кто сможет доказать, что все твои слова – правда... Может быть, ты не представляешь своей жизни без меня, но вынужден скрывать это?
- Придётся решать самому, - улыбнулся Милишевич.
Откуда в нём такая странная мудрость? Загадочность? Или же лишь необъяснимо-тревожная трусость открыться и стать более уязвимым? Старший Лето вздохнул. Порой это пугало его, но чаще всего приводило в замешательство.
- Никогда раньше не замечал, что в тебе скрыто так много, - проговорил он тихо, бросая взгляд в открытое настежь окно. Там, за тонкой гранью подоконника начиналась тьма с её яркими пятнами ночных фонарей, и что-то определённо происходило: ветер утих, словно кто-то выключил гигантский вентилятор на длинной ножке. Такие часто стоят за спиной продавщиц в мелких магазинчиках, грозясь зажевать лоскут реальности вместе с краем шёлковой блузки.
Двое, что стояли на мокром после дождя тротуаре, разорвали поцелуй, не глядя друг на друга. Невообразимо необъяснимое состояние, когда не чувствуешь ничего, не думаешь ни о чём, словно разум утрачен безвозвратно. И вряд ли от безграничного счастья. Скорее, от сомнений в том, что нужно делать дальше.
Это всего лишь движение. Ведь можно бесцельно мерить шагами комнату, пылесосить под музыку или рыться в ящиках письменного стола в поисках клочка бумаги с записанным на нём очень важным номером телефона или адресом электронной почты. В темноте слишком сложно разобрать, поэтому очень легко обмануться, принять кое-что не слишком желаемое за абсолютно действительное. Мэтт вздохнул прерывисто. Смысла в том, чтобы продолжать подозревать, шпионить или сомневаться, кажется, не было. Воктер должен был бы с лёгкостью убедить себя в том, что пора вернуться к двери и попытаться намекнуть о своём существовании ещё раз. Шагнув назад, не в силах отвести взгляда от тонкой тёмной полоски, предоставляющей широкий спектр возможностей для наблюдения, для такого незаконного вторжения в личную жизнь и попыток разобраться в происходящем. Вязкие сумерки проникли в дом через замочную скважину и узкие щели между стеклом и деревом оконных рам, создав обманчиво-насмешливую атмосферу тайны, которой могло и вовсе не существовать. Мэтт покачал головой, надеясь, что с июньским солнцем его странная болезнь, разделённая теперь на четверых, точнее, навязанная четверым, оставит его, даст возможность вздохнуть свободно и прожить это лето, наслаждаясь каждым днём. Что-то творилось в мире, или же в его собственной душе, если ощущение бесцветности, монохромности разъедало его, подобно щёлочи, смешивая с майской осенней слякотью.
Прислонившись спиной к двери, чувствуя прохладу дерева и надёжную безнадёжность вечера, Воктер прикрыл на миг глаза, неожиданно ощутив близость воспоминаний.
Это было их с Джаредом время, та ночь после столь неожиданной встречи в студии и последующем очаровании пустых вагонов метро. И трещина на потолке не в силах была испортить вечер. Воктер улыбнулся. Он мог бы с лёгкостью забраться на старую, приобретённую на строительном рынке стремянку с отвёрткой и молотком и пробить целую дыру, не обращая внимания на снежные хлопья извёстки и серую дымку растёртого в пыль бетона. В жизни на последнем этаже есть и свои преимущества. Доступ к небу. Отсутствие каких-либо преград, возможность в любой день и любой час взглянуть на звёзды. Джей не мог бы понять, что трещина на потолке – лишь начало чего-то большего. Уродливый излом, который при желании мог бы стать окном в мир, где нет запретов или глупых ограничений. Тогда, наверняка, всё закончилось бы гораздо раньше и легче. Отсутствие правил – шанс подняться чуть выше в собственных глазах, оставив роль неудачника за пределами собственной маленькой реальности, получить персональный кусочек счастья в свободное пользование.
Движение в глубине комнаты за тонким полотном занавески не давало Мэтту покоя. Оно граничило с безумством воспоминаний, между сегодняшним вечером и тем, давним, протянулась тонкая нить схожих чувств и ощущений, и даже будучи отделённым от основного пространства дома этой чёрной самоуверенной дверью, запертой на замок, Мэтт смог бы понять, насколько он близок к тому, чтобы закрыть глаза и раствориться в этом вечере, стать его тёмно-синими глазами, загадочной полуулыбкой, проникнуть внутрь и убедиться в собственной правоте.
Они не могли бы быть ближе – расстояние, сокращённое до минимума, до нанометров, сжатое до состояния нейтронной звезды, не желало умирать в объятиях и прикосновениях, поэтому ощущение незримого барьера не оставляло.
Как близко могли бы быть Джаред и Шеннон? Неужели, подумал Мэтт, кожа к коже, идеально сложенные, словно детский конструктор или мозаика-головоломка? Так близко, что слышно, как кровь бежит по чужим венам.
У Воктера не было вредных привычек. Разве что, чрезмерный альтруизм. К сигаретам же он не прикасался с тех пор, как чуть не подавился собственными лёгкими после одной-единственной затяжки. Внутри тогда всё разрывало кашлем на части. Испытать подобное ещё раз не было никакого желания.
Но ведь сейчас тюлевая занавеска пропитанного никотином дыма могла бы виться вокруг них, окутывать, обжигать пальцы и губы... Неужели, Шенн не бросал курить намеренно, надеясь, что горький привкус сигарет навсегда въесться в его волосы и кожу, преследуя и удерживая на расстоянии младшего Лето? Невообразимо. Сила ассоциаций огромна, и теперь, стоило лишь Джареду почувствовать табачный оттенок в воздухе, как нужный образ мгновенно возникал перед глазами.
Хорошо, когда в человеке есть хотя бы капля исключительности. В этом случае помнить о нём гораздо легче.
Стоя на границе чужого дома и ещё более враждебного города, можно сойти с ума от столь странных фантазий, причиняющих лишь боль. Жестокое самокопание, ярчайший пример невольного мазохизма.
Неужели, там, за стенами, теплом и возбуждением всё было бы гораздо лучше, гораздо более грандиозно? Пульс на двести, можно не выдержать напряжения, вне зависимости, где ты находишься – внутри или же за пределами этой воображаемой любви. Остаткам самолюбия приходит конец.
Это неторопливое движение внутри – тела – диафрагма поднимается и опускается с каждым новым вздохом. Это неторопливое движение внутри – дома – растянутый в вечности ленивый поцелуй.
- Холодно, - пробормотал Джаред, притягивая Мэтта к себе почти неосознанно, в погоне за теплом и защитой, и на данный момент Воктер был именно тем, кто мог бы обеспечить младшего Лето всем необходимым. Мгновение назад им было так жарко, что, казалось, будто внутри всё плавится, горит, но теперь... – Мне холодно.
Это всё из-за погоды – даже в этой небольшой квартире тепло не задерживается надолго, сырость и дождевая вода порой просачиваются сквозь плоть стен, так что дремать, накрывшись одеялом с головой – единственно разумный выход. Спать в этой огромной по меркам одинокого человека кровати, рассчитанной на двоих – словно Мэтт ждал кого-то всё это время с того самого момента, когда заказывал мебель в Интернет - магазине.
- Когда мы с Шенном были совсем маленькими, - прошептал Джаред, утыкаясь лицом в основание шеи Мэтта, создавая островок влажного тепла своим дыханием, - мама нагревала утюг и проглаживала простыни, чтобы нам было не так холодно. Промозглая сырость осенних вечеров – вот от чего она пыталась спасти нас, только вышло не слишком удачно, если даже весной чувствуешь себя насквозь пропитанным сентябрём.
Мэтт чуть улыбнулся, чувствуя, как гудят мышцы после неистово резких движений, как горит кожа на бёдрах, и ломит плечи, всего за миг до этого зажатые в стальных тисках длинных пальцев младшего Лето. Знаете, во что превращается секс с ним? Воктеру не нужно было слушать то, о чём говорил Джаред, ведь изощрённость его метафор порой убивала, и сейчас, прикрыв глаза, он хотел бы вспомнить до мельчайших деталей все те ощущения, что ему довелось испытать.
Может быть, именно так чувствует себя человек, в которого ударила молния. Глупо прятаться от грозы и самого себя под одиноким деревом – единственным на многие километры пустого пространства, ведь именно оно станет целью беспощадной раскалённой до бела электрической пики, пронзающей сердце и мозг, плавящей тело, так что запах горелой плоти преследует потом всю жизнь. Что-то действительно прекрасно-отвратительное, и на кончиках пальцев оседает острая боль, а дрожь в коленях лишь усиливается с каждой новой мыслью о возможном спасении.
Он – Джей – умудряется оставаться угловатым подростком, и секс с ним напоминает об изнасиловании, педофилии и тёмных пустых коридорах. Можно пересчитать его рёбра, скрытые под тёплой кожей, обвести пальцем контур тазовых костей, коснуться выступающих ключиц, провести длинную блестящую и влажную дорожку от седьмого шейного позвонка до копчика. Не нужно изучать анатомический атлас – вот он, перед тобой, с полными фальшивой невинности голубыми глазами и длинными ресницами, и бледными губами, такой тонкий и гибкий, что член мгновенно наливается горячей тяжестью.
Воктеру на миг показалось, что голова закружилась вновь, а внутри всколыхнулась приторно тошнота. Мозг был настолько шокирован потоком информации, половина которой, по крайней мере, представляла собой откровеннейшую подделку, ложные факты и краплёные карты, что не мог сориентироваться, выдавая реакции одну за другой, не пытаясь связать причины и следствия. Глубоко вздохнув, Мэтт пытаясь успокоить землетрясение в собственной голове, чувствуя себя так странно, но, кажется, намного более обычно, чем во время этой грязной и отчаянной любви.
Это работает – определённо – даже при твёрдой уверенности в том, что перед тобой не жертва маньяка, а тридцатилетний мужчина, которому стоит лишь пальцем поманить, как можно с радостью распрощаться с сознанием и здравым умом, желание видеть его слабым и обнажённым, лишённым ненужных покровов доминирует над всеми остальными. И когда он откидывает назад голову, почти справляясь с болью, но всё ещё пытаясь избежать проникновения, автоматически блокируя собственное тело, никто не может понять, насколько интенсивна чернота в глазах, провал зрачка кажется Марианской впадиной, на дне которой свалены тонны гранёных сапфиров и опалов, так что невыносимый блеск бьёт по глазам. Можно терять себя, кричать и биться, сдирать пальцы в кровь, невозможно лишь одно – остановиться. Процесс необратим, словно атомная реакция с последующим ужасающей силы взрывом. Это может выглядеть отвратительно: пот ручьём, застывающий на холоде, пропитывающий кожу и волосы, простыни, жёсткий ритм, сорванное дыхание и отсутствие зрительного контакта. Наверное, эта оборванная, словно провода электропередач в бурю, связь не подлежит восстановлению, даже после целой серии смазанных и торопливых в адреналиновом угаре поцелуев, которые вряд ли значат что-то, лишь оттеняют мутные сумерки комнаты, в которой вдруг становится так душно и тесно, хотя среди вещей, растворённых во мраке, лишь кровать чувствуется упруго и надёжно, всё же остальное представляется миражом, сотканным из тумана и мглы.
Это так обжигает, что ссадины и синяки – совсем не то, на что стоило бы обращать внимание, гораздо больнее касаться стёртой кожи, стёртых мыслей и натянутых до предела нервов. В экстазе забываешь собственное имя, но Джей всегда готов подсказать – он шепчет, выдыхает и стонет «Мэтт» сотни раз подряд, так что возникает ощущение, словно эхо насмехается и дразнит, высказывая мысли вслух из каждого тёмного угла комнаты.
Выскобленная изнутри черепная коробка – диагноз: размягчение мозга. В перспективе – летальный исход от передозировки секса. От этого уже не спастись, поэтому в тот миг, когда белая вспышка душит, бьёт в конвульсиях вместе с вязкой струёй спермы, заливающей простыни, кажется, будто ты уже мёртв.
- Я почти умер, - для верности пробормотал Мэтт, удивившись тому, насколько правдоподобно прозвучала эта фраза. Наверное, в тот момент он и не мог бы мечтать о чём-то другом.
- Что? – сонно протянул Джаред, неторопливо поглаживая затылок Воктера. Он явно согрелся, расслабленно откинувшись на подушки, чуть улыбаясь, кажется, даже не осознавая этого.
Это глупость, блажь, но у каждого есть право на капризы.
- О чём ты? – требовательно повторил младший Лето, приподнявшись на локте, и Мэтту такой интерес показался подозрительным.
- Поздно, - коротко обронил Воктер, - я хочу спать.
Банально. Неинтересно. Тривиально.
- Потрясающе, - зевнул Джей, повернув голову, осторожно коснувшись губами щеки Мэтта, и такой простой, но искренний жест заставил Воктера вздрогнуть с очередной мыслью, столь неожиданно возникшей в сознании.
Что произошло бы в том случае, если бы здесь, на его, Мэтта, месте был один человек, Шеннон Лето, слишком органично вписывающийся в пространство рядом с Джаредом, слишком выбивающийся из антуража смятых простыней.
Каждое объятие братьев – это дрожь в сознании окружающих. Нельзя, теперь Воктер понял это окончательно, наблюдать за ними спокойно, без боли на кончиках пальцев, без чёртового ощущения незавершённости действий, незаконченности фраз. Срытый намёк, отторжение и притуплённое временем отчаяние. Воктер мог бы признаться хотя бы самому себе, что готов сдаться, готов уступить в том случае, если вдруг возникнет хотя бы ничтожный шанс на то, что чугунная ограда, которую каждый из Лето выстроил вокруг себя, один намеренно, другой невольно, рухнет, расплавится, чёрными вязкими лентами опадёт, словно осенние листья, исчезнет... Вот так.
Ты только что занимался почти совершенным сексом, а в следующий же миг представляешь себя сторонним наблюдателем, нет, человеком за дверью, который прекрасно знает о том, что происходит в комнате, но никогда, никогда не расскажет об этом другим. И, находясь в одной кровати с Джаредом Лето, чувствуя его спокойное дыхание, стараясь не смотреть на него, чтобы не сойти с ума от боли, щемящей приторной нежности пополам с предчувствием близкой пытки – душу рвёт на части от одной лишь мысли о том, что этот человек никогда не будет твоим - думаешь о том, что оказался в неправильном месте в неправильное время. Недосягаемый. Так странно ощущать себя лишь промежуточным звеном в длинной металлической цепи, оборвать которую не под силу никому. Между Мэттом и младшим Лето – мили холодного пустого и тёмного пространства под одеялом. Они не способны быть ближе, чем есть, им никогда не слиться, не стать одним целым. И здесь ничего не поделаешь.
- Мэтт? – прозвучало с намёком на удивление, и Воктер вздрогнул, просыпаясь. И как он умудрился задремать, сидя, прислонившись спиной к стене дома Джареда, не замечая сырого холода, норовившего пробраться под одежду и испытать тело на прочность.
Яркий огонёк на кончике сигареты в густых поздних сумерках спорил с неверным светом ближайшего фонаря, мерцающего в темноте. Тишина.
- Воктер, это ты? – Шеннон глубоко затянулся, и Мэтт отчётливо представил, как медленно дым ползёт по гортани и глотке, тревожит голосовые связки, пропитывает лёгкие никотином.
- Никогда не думал о том, чтобы бросить курить? – невнятно поинтересовался он, впрочем, не надеясь на ответ.
- Что ты здесь делаешь?
Это сложный вопрос, в ответе на который изначально заложено слишком многое, чтобы быть высказанным в один приём.
- Жду тебя, - первое, что пришло в голову. Неожиданный ответ – возможность подумать лишние три секунды. Своего рода отсрочка, но продолжать всё равно придётся. Шеннон задумчиво выдохнул в темноту, отбрасывая окурок в ближайшие кусты, хотя, как показалось Воктеру, хватило бы ещё на пару затяжек. – Ты ведь был у Джареда?
Старший Лето окинул его странным взглядом.
Дверь – тёмная, неприступная, всего в паре шагов – приоткрыта на пару миллиметров, и пространство дома рвётся на свободу, старательно смешиваясь с холодным весенне-вечерним воздухом. Возможно, всего пару мгновений назад произошло что-то важное, а Мэтт благополучно всё проспал.
- Я видел его, - уклончиво ответил старший Лето, запрокидывая назад голову, чтобы всмотреться в глубокое синее небо с белесыми разводами облаков, причудливо-ажурными, словно тонкие кружева, украшенные блёстками мерцающих звёзд.
Шенн и Джаред видели друг друга. Они смотрели друг на друга так долго и пристально, что стало, пожалуй, совсем тяжело. Множество вечеров, проводимых вместе... Как же вышло, что ни один из них не казался ещё настолько длинным и обречённым? Словно заключённые, приговорённые к смерти, проживающие собственную последнюю ночь перед последним многообещающим утром. Наверное, это так невыносимо изматывающе – ждать. Ждать, чего бы то ни было, конца или же нового начала, сам процесс – он так похож на болезненно-растянутое во времени и пространстве проникновение, когда тело под тобой выгибается, почти ломая позвоночник, не замечая, что убивает само себя, корчась в судорогах бесконечной агонии.
Им сложно – этим Лето. Они давно привыкли быть отдельно, даже находясь рядом. Это болезнь человечества, ещё одна глобальная проблема, которую Шеннону предстояло решить наряду с теми, что он выбрал для себя ещё в детстве.
- Будет лучше, - прошептал Мэтт, чуть улыбнувшись. Ему вдруг показалось, что он, листая книгу, обратил внимание на одну из тысячи историй, в которой оказался и сам непостижимым, невероятным образом, оставшись против воли, пытаясь вырваться и вернуться к роли заинтересованного читателя. – Определённо.
Не глядя на басиста, Шеннон торопливо выдернул помятую пачку из-за пояса джинсов, достав из кармана куртки зажигалку. Глубоко вдохнул вновь, прикрыв глаза.
- Ты знаешь, что в темноте вещи выглядят совсем не так, как при свете дня, - задумчиво и отстранённо проговорил, покачав головой. – Бесформенные кляксы пространства, лишённые очертаний и индивидуальности...
Мэтт, конечно же, был в курсе.
- Я никогда ещё не видел, чтобы его глаза сияли так странно и завораживающе. Он совершенно не изменился, не поддался силе сумерек, которые смешивают черты лица с пыльной реальностью, в каком-то смысле даже уродуют. С ним это никогда не случится. Ночь работает на него. Всё работает на него.
- Необъяснимое притяжение, - добавил Мэтт, кивнув.
- Чувствуешь себя странником, которого мучает отвратительно-непреодолимая жажда, а фляга уже пуста, и только миражи вокруг – воображаемый рай, до которого не дотянуться.
Они посмотрели друг на друга, словно очнувшись, приходя в себя, осознав, насколько глупо расставаться с собственными тайнами, одновременно понимая, что уже слишком поздно.
Собственный маленький закрытый клуб для избранных. Те, кому Джаред Лето позволил немного больше, чем всем своим белокурым старлеткам. Насладиться своим телом. Насладиться собой. Быть теми, кто сможет после... Сборище наркозависимых, состоящее из двух человек. Целая толпа, одержимая мыслью о том, что возможность приблизиться к мечте существует.
Автор: Reno
Категория: slash, angst, romance
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Шеннон/Джаред, Мэтт/Джаред, намёки на Шеннон/Томо
Примечания: упомянутый тест взят из журнала Psychology
Предупреждения: присутствует Мэтт Воктер; возможный ОСС; относительная туманность; не имею представления, есть ли у Мэтта братья или сёстры; странный конец – здесь уж ничего не поделать; возможны случаи специфической логики или её отсутствия =)
От автора: большой размер – это уже моя больная тема. Всем, кто выдержит это испытание – отдельная благодарность! =) Это НЕ является очередной попыткой объяснить уход Мэтта. Это просто рассказ о том, что история, так или иначе, развивается по спирали, как бы мы ни старались что-то изменить. Надеюсь, вам удастся собрать все события воедино. Спасибо за внимание!
Продолжение 3 Мокрый песок тяжёлый – гораздо тяжелее мелких плоских камешков, которые так весело пускать по воде, чтобы они, в пять прыжков преодолев расстояние в несколько метров, медленно опустились на дно.
Скинув ботинки, Джаред неторопливо прошёлся по самой кромке, чувствуя прохладу воды босыми ступнями. Мэтт присел на песок, запрокинув голову так, чтобы увидеть тёмно-синее небо и первые звёзды, которые не приносят ничего, кроме вечерней усталости.
Так много людей живёт слишком далеко от Калифорнии, чтобы иметь возможность прогуляться по сумеречному пляжу Тихого океана, что становится немного стыдно: перед тобой разливаются тёмные воды, пальцы утопают в тёплом песке, и весь этот пустынный пляж принадлежит лишь тебе, а ты смеешь жаловаться на скуку и усталость. Уж лучше бы наслаждаться мгновением, уж лучше бы осознать, что большинство людей никогда не побывают здесь, не смогут коснуться искрящейся в свете луны воды и, уж конечно, не в состоянии будут наблюдать за младшим Лето, медленно бредущим по пляжу.
- Джей, - едва слышно прошептал Воктер, словно пробуя это имя на вкус, ощущая соль океанского ветра, не думая о том, что кто-то может его услышать, но Джаред, остановившись, посмотрел на него с некоторым удивлением, улыбнулся, направившись назад.
Мэтт следил за ним взглядом, мысленно представляя цепочку оставленных на песке следов, которые к утру смоет волной. Младший Лето, не раздумывая, улёгся рядом, не обращая внимания на то, что в волосы набился песок, влажная джинсовая ткань пристала к телу, а футболка задралась, собираясь складками у плеч и шеи, открыв живот. Мэтт осторожно провёл пальцем по прохладной коже, чуть выступающим рёбрам, проникая под мягкую хлопковую ткань. Джаред вздохнул, закрыв глаза, раскинув руки так, что правая ладонь легла на бедро Воктера. Просунув указательный палец в шлевку, он чуть потянул на себя, вынуждая Мэтта подвинуться ближе.
- Интересно, что можно почувствовать, падая подобно звезде с головокружительной высоты?
Воктер замер, не зная, как реагировать на этот вопрос.
- Иногда мне снится, словно я лечу вниз со скалы, а там, на дне полно камней и гальки, и я поднимаю руки, чтобы хотя бы попытаться защитить голову, затем следует удар, которого я не ощущаю. Просто упругое столкновение, словно что-то защищает меня. Всё, что я чувствую – это холод воды из ручья, пробивающегося сквозь обрывистый склон.
- Я обычно просыпаюсь в тот момент, когда разбиваюсь о скалы, - заметил басист.
- Мой же сон продолжается. Я могу подняться на ноги, не чувствуя боли, могу направиться куда-то, не зная цели пути. Может быть, я истекаю кровью, только вот не знаю об этом. Наверное, если бы я спал достаточно долго, то увидел бы, что не пришёл ни к чему. Напрашивается вывод, что лучше бы мне умереть в самом начале.
- Не умереть, - поправил Мэтт, - проснуться.
- Называй, как хочешь, - отмахнул Джей, наблюдая за тем, как песок просачивается сквозь пальцы. – Всё равно иногда мне кажется, что продолжать борьбу бесполезно.
Не каждому даётся шанс услышать откровения младшего Лето, немногим предоставляется возможность коснуться его, поговорить с ним. Почти никому, кроме Шеннона, а теперь, кажется, ещё и Мэтта, так что стоит ценить момент.
- Может быть, нужно немного передохнуть?
Джаред взглянул на друга, пытаясь понять, осознаёт ли он, о чём вообще идёт речь, но Воктер рассеянно улыбался, глядя на тонкую светлую полосу, разделяющую небо и океан, напоминающую об утонувшем в его глубинах солнце.
Лишь избранным разрешалось испытать лёгкое ощущение чуть обветренных губ или же поцеловать его глубоко, обстоятельно, жарко – Кристи, Скарлетт, Камерон, а вот теперь ещё и Воктер – куда менее известный, чем все эти дивы. Иногда Мэтт вспоминал и о старшем Лето, но подобные мысли казались ему наиболее неподходящими.
Можно не думать о том, кто и когда чувствовал его дыхание так близко, и сколько сердец замирало на миг, перед тем как разбиться. Наверное, всем его девушкам было сложно расставаться с ним – слишком уж привычен запах кожи, пота и волос, чтобы забыть в одну минуту о когда-то беспредельной, всепоглощающей любви. Хотя, скорее, нет – влюблённости. Наверное, младший Лето и вправду неспособен открыться кому-то по-настоящему, если есть человек, мысли о котором сдерживают, стягивают подобно верёвкам. И ты прекрасно осознаёшь тот факт, что Джей никогда не будет принадлежать тебе целиком и полностью.
- Интересно, - пробормотал Мэтт, наклонившись к младшему Лето, почти шепча в его чуть приоткрытые губы, - кто из нас лучше?
В ответ недоумённый взгляд с некоторым оттенком раздражения, словно подсознательно он всё равно понял суть вопроса.
- Я или все твои прежние красотки? Почему ты не остался с одной из них?
Удивительно, до чего же любопытны люди. В любви и счастье их всё равно интересует лишь предполагаемый элемент риска – что, если выбор был бы сделан не в их пользу, как всё повернулось бы?
- Потому что они мне не нужны, - проговорил Джаред, глядя Воктеру в глаза, словно соревнуясь в выдержке и силе воли. – И подобные вопросы – опасный шаг, Мэтт.
Пожалуй. Зная тайну, одну тайну на двоих братьев Лето, можно понять, что провокация не доведёт до добра.
- Я понимаю, - младший Лето так и не ответил на самый первый вопрос, но повторять его басист не хотел бы.
Уткнувшись в основание шеи Джареда, Мэтт глубоко вдохнул мягкий запах, проведя языком по коже, двигаясь вверх, стараясь не пропустить ни миллиметра, чувствуя, как тёмные пряди волос чертят невидимые линии от виска к скуле и подбородку. Приподнявшись, опираясь на локоть, он мягко захватил ртом нижнюю губу Джареда, прикрыв глаза на миг, но младший Лето неожиданно отстранился, поднявшись на ноги, отряхивая одежду от песка.
Басист прерывисто вздохнул, не желая отпускать ускользающее ощущение тепла и тревоги, действующее на него подобно алкоголю, миниатюрной бомбой взрываясь в голове.
- Пойдём, Мэтт, - невозмутимо проговорил Джаред, не обращая внимания на выражение лица Воктера. – Пора.
Тот лишь кивнул, почти не осознавая происходящее, не думая о том, что, возможно, столь небольшая группа людей имеет возможность хранить воспоминания о младшем Лето – бережно, осторожно - чтобы забывать о подобных моментах незавершённости, разжигающей огонь; распаляющей недосказанности. Манипулятор – слово, которое первым могло бы прийти на ум здравомыслящему человеку. Если же ты пьян, пьян от одного лишь намёка на возможность искренних чувств настолько, что почти падаешь в пропасть меркнувшего сознания, то смысла в том, чтобы пытаться понять собственное состояние, кажется, нет.
- Ты поёшь отвратительно, - засмеялся Шеннон, швырнув барабанные палочки в угол, разминая пальцы и запястья. – Но, думаю, я у меня вышло бы не лучше.
Томо усмехнулся, растирая онемевшую шею: новый ремень для гитары оказался слишком широким и натирал плечо, врезаясь в ключицу.
- Очень по-дружески, - ответил он, аккуратно устраивая гитару рядом с басом Мэтта.
Старший Лето пожал плечами: как есть. Милишевич с сожалением взглянул на пустые кофейные чашки, надеясь на чудо, но ничего примечательного не произошло: ни одной из фей не оказалось поблизости, чтобы наполнить фарфор ароматным обжигающе-горячим напитком. Вздохнув, Томо подошёл к окну, щёлкнув шпингалетом, распахнул створки, впуская в студию свежий вечерний ветер с острым запахом свежей листвы и предвкушением очередного ночного дождя: тёмное облако на западе время от времени блистало короткими яркими вспышками молний.
- Послушай, - проговорил гитарист, устраиваясь на подоконнике спиной к сумеречному небу и уличным фонарям, так что Шеннон невольно поёжился, представив, как же лёгко можно сорваться вниз – стоит лишь упереться ногой о стену и оттолкнуться, как следует, и вот – ты уже летишь, чувствуя себя птицей, но всего лишь на миг, до тех пор, пока жестокая реальность не ворвётся в твой маленький мирок в виде испещрённого трещинами асфальта, объятия которого отнюдь не дружеские, не братские.
- Садись лучше сюда, - с некоторой тревогой проговорил старший Лето, похлопав рукой по прохладной коже дивана рядом с собой. – Я не...
- Ты ведь так и не позвонил Джареду, - осторожно заметил Томо, стараясь не обращать внимания на взгляд друга, который уже почти был готов подняться на ноги и лично стащить гитариста с подоконника, чтобы избежать возможных неприятностей.
- Я и не собирался, - недоумённо покачал головой Шеннон, постукивая пальцами по подлокотнику. – Томо, я вовсе не хочу сейчас всё испортить. Кажется, у них с Мэттом стало получаться хоть что-то, и было бы совсем не здорово вмешиваться с глупыми расспросами и совершенно искусственной поддержкой и участием. Хватит с Джея и постоянных расспросов нашей матери, которой всё не терпелось узнать, с кем он встречается, почему и когда. Кажется, именно это стало причиной их дальнейших весьма прохладных отношений. И я не хочу стать кем-то подобным, хотя даже сейчас, когда всё меняется, многое остаётся слишком сложным для меня... И, ради Бога, Томо, слезь с окна, у меня возникают странные опасения!
Милишевич усмехнулся, ощутив неожиданный прилив вдохновения, и чуть наклонился назад, так что угол между поверхностью подоконника и его спиной составил куда больше девяноста градусов.
- Ты напросился сам, - твёрдо сказал Шеннон, и в его голосе прозвучало что-то, напомнившее Томо о его собственных родителях и сестре. Словно он оказался дома – пусть на минуту, но всё-таки побывал там, куда так часто отправлялся во сне, и, очутившись на пороге, почувствовал теплоту деревянного пола, запах корицы и печёных яблок и неповторимый аромат сирени. Хотя гитаристу иногда казалось, что эти воспоминания пришли из детства, а на данный момент никаких сиреневых кустов около родительского дома не росло, и мать уже не запекала яблоки и не посыпала сахаром сдобные булочки. Сейчас, пожалуй, всё стало гораздо более американским, утратив те элементы хорватской культуры, которые они привезли с собой, поэтому сны были единственным источником далёкой и полузабытой правды, с которой Томо ни за что не захотел бы расстаться.
Вцепившись в подоконник, Милишевич чуть улыбнулся, глядя на друга, решительное выражение лица которого напоминало о тех днях, когда Джаред был полон энергии и Шенн, поддавшись настроениям брата, с отчаянным рвением брался за работу, так что даже Джей одобрительно кивал ему, окидывая полным гордости взглядом. Томо не раз становился свидетелем подобных безмолвных разговоров, в которых эта внутренняя связь Лето проявлялась ещё сильнее.
- Перестань, парень, - пробормотал Шеннон, мягко, но решительно сжимая его запястье, чуть потянув на себя, пытаясь заставить друга спуститься на землю, но тот лишь упрямо качнул головой, цепляясь за приоткрытую створку окна.
- Это глупо, по меньшей мере, - немного устало проговорил старший Лето, и это прозвучало так, словно Милишевич вдруг очутился на месте Джареда, которого брат пытался уговорить не шутить и не упрямствовать, но тот, в силу характера, продолжал играть на нервах, испытывать, дёргать за невидимые ниточки. Как только Томо понял это, ему невыносимо захотелось подчиниться и спрыгнуть с подоконника в комнату. Быть младшим Лето отчего-то вовсе не хотелось, и, хотя мысль сверкнула в сознании подобно молнии, отблески которых можно было теперь различить совсем близко, он не успел ничего сделать, когда Шеннон, осторожно приобняв его за талию, потянул к себе, спуская с окна, словно малого ребёнка. Они замерли, глядя друг на друга, и в этой звенящей тишине, казалось, не было ничего неправильного и неподходящего, просто ощущения были слишком странными. Наверное, именно поэтому никто из них не заметил тёмные фигуры двух людей, замерших внизу, на улице, наблюдающих за происходящим.
- Посмотри, им хорошо вместе, - с горечью проговорил Джаред, кивнув на мерцающее белым в сумерках окно студии. – Шенн рад, что пристроил меня. Ему не хватало свободы, а теперь...
- Послушай, это звучит, по крайней мере, невежливо по отношению ко мне, - Мэтт попытался пошутить, но ничего не вышло. Ему и самому было слишком невесело, чтобы пытаться развлечь себя и окружающих. В голову пришла мысль, что он снова – невероятно – попал между металлическими деталями гигантских часов, которые по мере движения скручивали его тело всё сильнее, сдавливая в стальных тисках. Пожалуй, вздохнул он, происходящее не значит абсолютно ничего, как и время, проведённое на вечернем пляже, как и поездка в метро в уединении, как и секс, который, по сути своей, вообще не является чем-то грандиозным и замечательным, взятый отдельно. Наверное, это просто бесполезные попытки развить несуществующие чувства, довериться, не открываясь, построить отношения, всё ещё живя надеждой на счастливый конец другой, отличной от данной, истории. Когда человека тянет в разные стороны, разрывает, словно на средневековой дыбе, то нет смысла идти по дороге разума. Сердце всё равно будет стремиться обратно, туда, где осталось всё, что дорого, значимо, ценно.
- Знаешь, - проговорил Джаред, и слова вырывались на волю вместе с белесыми облачками пара: повышенная влажность, к тому же температура не выше семи градусов, - Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Просто так и прямо сейчас.
Мэтт взглянул на него безо всякого удивления. Он должен был бы привыкнуть к неожиданным желаниям и странным идеям младшего Лето, и ему это почти удалось. Хотя поначалу было нелегко.
Шагнув вперёд, сжав пальцами подбородок Джареда, Воктер накрыл его губы своими, ощущая прохладу кожи, вкладывая в прикосновение всю ту горечь, что разлилась в его душе, пытаясь рассказать, насколько он разбит и растерян, но младший Лето лишь вздохнул, вцепившись в плечи Мэтта, собирая ткань куртки в складки, сминая и стягивая вниз, так что жёсткий край воротника врезался в шею. Вот такой поцелуй вышел – холодный, безмолвный, но дико отчаянный, болезненный и, кажется, такой живой, пусть и далёкий от стандартов страсти и любви. Сумеречный поцелуй на грани близкого проливного дождя и смазанного желтоватого света фонарей. Смешав все ингредиенты, заправив громом и молнией, можно было бы получить те чувства, которые в разных объёмах наполняли души четырёх людей, оказавшихся так близко и одновременно далеко друг от друга.
- Так дальше продолжаться не может, - твёрдо проговорил Джаред, сосредоточенно изучая чуть стёртые струны: в тех местах, где металл соприкасался с границами ладов, тонкие выщербленные кольца прорезали внешний слой, добравшись до сердцевины. – У нас просто нет определённой цели, вот почему работа не клеится.
Он стоял, прислонившись к подоконнику, не глядя на брата и коллег по команде, размышляя, казалось, о чём-то своём, одновременно пытаясь донести важную мысль до друзей.
- У меня был план, - он, наконец, отставил гитару, чтобы поднять голову, встретившись взглядом с Шенноном. – Намеревался снять видео, но на данный момент возникли некоторые проблемы с деньгами и оборудованием, к тому же переговоры пока ни к чему не привели. Я понимал, что будет тяжело, но вышло всё гораздо сложнее, поэтому предлагаю разойтись на время.
Он замолчал, ожидая реакции. Парни замерли, все, как один, надеясь на то, что ослышались.
- Это будет более чем благоразумно, - стараясь говорить убедительно, продолжил он. – К тому же, не займёт больше месяца, а я знаю, что тех денег, что мы получили за последний концерт, должно хватить до начала июня, если, конечно, не слишком роскошествовать.
Чуть улыбнувшись, он бросил на Мэтта короткий взгляд.
- Это всего лишь небольшой перерыв, - вздохнул младший Лето, - ничего серьёзного. У меня просто появится возможность вплотную заняться делами группы, и я уверен, что всё получится, и вскоре у нас будет готово новое видео, что-то действительно грандиозное. Это будет неподражаемо.
- Но Джей, - осторожно перебил его брат, - как же наши репетиции, музыка, всё, что мы делаем?
Младший Лето нахмурился, скрестив руки на груди, и Воктеру на миг показалось, что всё недовольство направлено именно на Шеннона, и дело вовсе не в дожде, отсутствии вдохновения и сил, возможности терпеть друг друга, сохраняя при этом себя. Конечно, всё это, собранное вместе, оказывало определённое влияние на сознание, но главная проблема была в другом: Джареду просто сложно находиться здесь, среди людей, проблемы которых кажутся ему незначительными по сравнению с его собственными.
- Скажи мне, Шенн, за всё это время – всю эту чёртову весну – мы хоть раз поработали слаженно или хотя бы нормально? Стоит лишь нам собраться вместе, как всё заканчивается. Что-то происходит, и мне нужно с этим разобраться, как, возможно, и каждому из нас. Понять, есть ли смысл в том, чем мы занимались в последние дни и недели.
Мэтт едва заметно усмехнулся, вспомнив строки из бесплатного журнала, с которого всё и началось. «Что бы ни происходило в мире, в данный момент самая изматывающая тревога – ваша». Вполне соответствует жизненным принципам Джареда Лето, который... А, впрочем, неважно, ведь всё уже решено, и, так или иначе, изменить решение Джея, более того, вдохнуть в него жизнь, заставить его почувствовать энергию, наполняющую тело, в данный момент представлялось невозможным. Мэтт покачал головой, не слушая аргументы младшего Лето, который доказывал что-то брату, по инерции втягивая в спор и Томо, который стал для него теперь человеком по ту сторону реки, что в данный момент разделяла их. Не повышая голоса, не стремясь перекричать старшего Лето, он, возможно, прекрасно понимал то, что подобным образом ничего не добиться, к тому же его брат, кажется, всё ещё не мог понять истинных причин столь неожиданного решения. И Воктер чувствовал себя немного оторванным от реальности, в которой существовали все трое: он был вторым, кто знал, но не мог бы объяснить природу собственной осведомлённости, это существовало где-то глубоко в подсознании – ощущение, что всё это правильно, что так и должно быть на самом деле, ведь если напряжение возрастает с каждым днём, то попытаться уйти от столкновения будет одним из наиболее разумных вариантов. Найти хоть что-то, что успокоило бы то мерзкое металлическое дребезжание дисгармонии внутри. Придумать для себя лекарство – обезболивающее, снотворное, пусть оно не излечит, но поможет забыться на пару дней. Однако, взглянув на ситуацию с другой стороны, можно было прийти к выводу, что глобальный опустошающий взрыв пошёл бы всем на пользу, даже в том случае, если после него остались бы лишь дымящиеся кровавые обломки. По крайней мере, все избавились бы от серой, растянутой на многие мили реальности, в которой материя трещит, готовая вот-вот разойтись по швам, но всё равно удерживает саму себя каким-то невероятным образом от гибели, лишь продлевая собственные мучения.
- Я хотел бы побыть один, - кто сказал это? Джаред? И действительно ли он признался, что за последнее время стал гораздо более слабым, пусть и чуточку более открытым для мира? – Меня совершенно не привлекает мысль о том, чтобы проводить здесь, в этой студии, дни и ночи, не приходя в итоге ни к чему хоть сколько-нибудь значимому. Наверное, нужно просто всё решить.
Воктер нахмурился, ему не понравился столь резкий переход от сухого изложения фактов к чему-то, что подозрительно напоминало о расставаниях, долгих прощаниях и затаённой обиде.
- Мэтт, - басист вздрогнул, понимая, что почти задремал, и взглянул на младшего Лето, который, кажется, был немного взволнован и слегка расстроен, хотя и пытался тщательно скрыть это под маской раздражения, - ты что, не слушал меня всё это время?
Теперь, по крайней мере, Воктер мог бы со всей уверенностью сказать, что предметом разговора всё ещё остаётся вопрос об этих каникулах вне графика, а вовсе не откровения младшего Лето, которые тот предпочитал хранить при себе, нежели рассказывать брату или Томо. Возможно, эти слова предназначались именно для него, Мэтта, и данная мысль была не такой уж и странной, даже приятной, как осознание собственной значимости.
- Прости, Джей, - мягко проговорил Воктер, чуть улыбнувшись, прекрасно осознавая, как он близко к краю в этот момент, почти делая шаг навстречу бушующему ветру и бездонной пропасти презрения, но он очень надеялся на то, что сможет взлететь, даже в эту скрытую, потайную бурю, что разыгралась в душе младшего Лето. – Но я понял, надеюсь, что для нас это не более чем шанс собраться с силами.
Шеннон бросил на друга полный удивления взгляд. Он чувствовал это тоже – некое подобие тайны, существующей между младшим Лето и Воктером, столь напоминающей ему о той, что он сам хранил последние пятнадцать лет, если не больше.
- Отлично, - вздохнул Джаред, не выказав никаких эмоций по поводу фразы друга, но, кажется, успокоившись хоть самую малость: Мэтт мог видеть, как его пальцы, вцепившиеся в ткань рубашки, чуть побелевшие, немного ослабили хватку, и выражение лица неуловимо переменилось, хотя во взгляде всё ещё цвели тревога и сомнение.
- Я надеюсь, что за это время все наши проблемы буду решены, к тому же, у меня есть несколько новых идей, так что этот небольшой перерыв выгоден в любом случае. Стоит лишь немного передохнуть, как всё наладится.
Нет уверенности, и Мэтт понимал это. У них не было никаких гарантий, что всё случится именно так, как предсказывает Джаред. Всё слишком запуталось и перемешалось, и проще, казалось бы, взять самый острый нож, который только существует в мире, и разрубить чёртов узел, чем терпеливо распутывать болезненный клубок незримых нитей, играя с чувствами и мыслями других людей, не задумываясь о возможных последствиях. Представить себя этакой пожилой старушкой, которая день-деньской просиживает в кресле-качалке и вяжет свитер, безжалостно нанизывая на стольные спицы всё новые и новые петли, связывая вместе цвета и узоры, не задумываясь о том, что, возможно, некоторые из них столь несправедливо разделены и разлучены. У судьбы есть подобное хобби – она плетёт реальность, не оставляя выбора, слепо следуя лишь намеченному узору, не задумываясь о том, что даже на идеально ровном полотне порой проскакивают узелки и неровности – те самые, что до сих пор пытаются вернуться и попытаться начать всё заново. Поэтому, наверняка, будущий шарф или шерстяной жакет выходит не совсем таким, каким должен быть. Кривым, косым и неподходящим по размеру.
Порой одиночество – единственное спасение, и в этом случае расположение дома немного в стороне от шумного шоссе является наиболее удачным. Ты живёшь в собственном мире, скрытом от посторонних глаз высокой стеной тополей, ветви которых гнуться и шумят на ветру.
Мэтт вздохнул, осознав, что вновь вляпался в грязь, остатки которой тёмной полосой легли на джинсовую ткань у самого края штанин. Воктер невольно улыбнулся, подумав о том, как разворчался бы Джаред, будь он на его, Мэтта, месте. Может быть, Воктер действительно слишком снисходителен к жизни? Если уж следовать философии младшего Лето, стоит быть недовольным тем, что не является нормой, не закрывать глаза на промашки окружающих, судить безжалостно и быть совершенно невыносимым для людей... О, чёрт, это уже перебор! Кажется, так даже Джаред себя не ведёт.
Мэтт покачал головой, надеясь, что застанет младшего Лето дома, в то же время допуская весьма малодушную на первый взгляд мысль, что встречи удастся избежать. Слишком странный день для того, чтобы просто быть рядом, молчать или болтать без умолку. Предчувствие натянутого, словно тонкая полиэтиленовая плёнка, разговора, бессмысленного, отчасти неудачного и ненужного. Если кто-то решительно запирает себя в полном одиночестве, очевидно, на то есть свои причины. Возможно, этот человек ищёт своё решение – лихорадочно, отчаянно, возможно, ждёт перемен, бездействуя, ведь и это порой помогает. Или же спит – во сне, как известно, легче найти выход, хотя бы воображаемый, но столь схожий с реально возможным, тем, что цветной нитью вплетён в буднично-серый день.
Шаг за шагом, и этот дом, где Мэтт никогда ещё не был, всё ближе. Так странно осознавать тот факт, что пространство, отгороженное стенами и стеклом окон, закрытое, словно картонная коробка, крышкой, запертое на замок, скрытое от посторонних глаз, было и остаётся таким чертовски недосягаемым. И сейчас, кажется, возник шанс пересечь границу, ворваться в убежище Джареда, заставить его вернуться к прежней жизни, но прошло всего три дня, а Мэтту казалось, словно за все эти часы он не сделал ничего действительно значимого, поэтому его терзало чувство собственной бесполезности. Возможно, ему следовало бы предпринять что-то первым, стать главным, понять, что происходит.
Четыре широкие каменные ступени, обыкновенная дверь – металл в объятиях тёмного полированного дерева. Наверное, тяжело открывать её, особенно, под порывами такого ветра, как сейчас. Чёрная блестящая кнопка звонка на уровне глаз, но электричество, кажется, отключено, поэтому лучше постучать, тем самым экономя собственное время и силы. Наверное, так уже было: кто-то в нерешительности стоял здесь, на площадке метр на метр, касаясь ладонью прохладного дерева, не понимая, что, зайдя так далеко, глупо возвращаться на исходную позицию. В самом влажном и холодном воздухе остался едва заметный табачный след – признак раздумий, признак прошлого присутствия одного-единственного человека, о котором Воктеру не нужно было думать. Мэтт мог бы послать к чёрту себя и собственные сомнения, но вместо этого он шагнул вправо и легко стукнул костяшками пальцев по стеклу, вслушиваясь в монотонное дребезжание.
Там, внутри, в мутном сумраке, подкреплённом светлой дымкой льняных занавесок, угадывалось движение. Беззвучное, едва заметное. Неясность его завораживала, притягивала взгляд, когда Мэтт, спрыгнув с крыльца, заглянул в узкую щель между деревянной рамой и краем занавески – тёмный провал, не осознавая даже, что подглядывать – не самое лучшее занятие. Кажется, стука так никто и не услышал.
Двое в студии, двое за окном, пытаясь убедить себя в надобности и важности поцелуя, первым же нужно разбавить неловкость хотя бы парой простых слов.
- Я не собираюсь ничего предпринимать, - Томо попытался отвернуться, вывернувшись из невольно возникших объятий, так что теперь Шеннон видел его лишь в профиль, - и ты с лёгкостью можешь меня отпустить.
Наверное, это действительно было лишним.
Старший Лето молча кивнул, отступив на шаг, чтобы не усугублять ситуацию. Он пока и сам толком не понял, в чём смысл и суть происходящего, в чём причина его собственных действий и существует ли таковая в принципе.
- Я просто пытаюсь остаться в стороне, - проговорил Милишевич, чуть улыбнувшись: вышло не слишком убедительно. – И знаю, что так нужно.
Невыносимо-терпкое желание задать этот вопрос: о, Господи, откуда? Откуда обычный человек может знать о том, что произойдёт, о последствиях тех или иных поступков, о собственной роли в этом мире, если даже ближайший шаг для него – непредсказуемость и неожиданность? Так хочется прокричать или прошептать эту короткую, но вполне самостоятельную и самодостаточную фразу и убедиться в том, что невозможно предугадать действия окружающих и порой самого себя. Оставь эту роль – большого начальника – кому-нибудь другому, иначе ни к чему хорошему это не приведёт.
- Мне кажется, что я начинаю понимать, - пробормотал гитарист, - и мне это не слишком нравится. Мы словно проросли своими проблемами и страхами друг в друга, и теперь слишком больно даже пытаться что-то решить.
Шенн хмыкнул. Было не очень смешно, просто пустота требовала содержания, заполнения, пусть даже откровенным мусором, подобием чувств и эмоций. Общая схема возникла в сознании: отчётливый квадрат, в котором они застряли так нелепо. Не хватало бы теперь ещё и того, чтобы Мэтт вдруг решил, что Томо – его судьба и любовь до гроба, но для такого им пришлось бы собраться вместе и хорошенько напиться. А, может быть, это и стало бы решением, кто знает.
- Тебе не хватает его, - это голос за кадром липкой, как стылая овсяная каша, мелодрамы, мысли главного героя, озвученные, так беспринципно извлечённые из его головы, слитые в одно ведро, выплеснутые на экран телевизора. – Ты знаешь, что никто и никогда не сможет его заменить. И я здесь совершенно не при чём.
Жизнь всегда даёт сомнительные шансы, и тебе кажется, что обходной путь существует, старательно подгоняет грубоватые заготовки к ситуациям и вечному поиску. Так умело и ровно, что кажется, будто любить и жить дважды разрешается, поэтому всё могло бы закончиться отлично. Томо и Шеннон – по крайней мере, один из них обречён, Джаред и Мэтт – вечный безмолвный спор равнодушия и доброты. Наверное, наилучший вариант. Но гитарист – он ведь до ужаса сознательный, хотя старший Лето так привык к тому, что именно Воктер – совесть их маленького мирка.
- Не нужно следовать тем же путём, что и твой брат – он и так запутался в самом себе слишком сильно, чтобы быть примером для подражания. Не нужно пытаться привязать себя ко мне – это не выход.
- А что... тогда делать?
Вот и главный герой заговорил. Неуверенно и тихо. Нетипично для воображаемо-центрального персонажа, который должен спасти всех и вся, чтобы обеспечить зрителю приличный финал. Не хотелось бы, чтобы конец той верёвки, из которой сплетено всё вокруг, повис в воздухе...
Шеннон развернулся, направившись к дивану, на ходу подцепляя пальцем картонную крышку сигаретной пачки, чтобы вдохнуть немного спасительного дыма.
- Я хотел бы быть рядом, - на фоне чёрного провала окна фигура Томо словно очерчена яркой линией неоновой подсветки, - но тогда всё будет слишком просто.
- Что в этом плохого? – пробормотал Шенн, вытянув ноги вперёд, внимательно изучая взглядом носки потрёпанных кроссовок. – По крайней мере, вышло бы по-честному.
Гитарист вздохнул, покачав головой. Подумав, приблизился к другу, замер, прислушиваясь к собственным ощущениям, и, в конце концов, устроился рядом, подперев голову рукой.
- Ты и вправду так думаешь?
Ни слова.
- Всё переросло бы в тихую ненависть. Твою, мою, Джареда. Твой брат убил бы меня лишь за мысль о поцелуе с тобой.
- Нет.
- Ты сам не знаешь, о чём говоришь. Человек, влюблённый в тебя на протяжении всей своей жизни, не расстался бы так просто со своими чувствами. По крайней мере, не Джаред.
- При чём же здесь, в таком случае, моё недовольство?
Томо чуть улыбнулся.
- Так или иначе, ты пришёл бы к выводу, что происходящее бессмысленно, но к тому времени, когда ты решился бы покончить со всем, моё присутствие вызывало бы у тебя лишь отвращение.
- Так не бывает.
- Это естественно. И совершенно закономерно. Я знаю, поверь.
- Джареду тоже может наскучить со временем.
- Вы прожили вместе достаточно долго, чтобы быть уверенными друг в друге.
Прямые и совершенно прозрачные намёки.
Чёрт побери!
- Чёрт побери, так что ты мне предлагаешь?!
Наверное, это последствия усталости – заторможенность реакции.
- Наверное, что-то совершенно непристойное.
О, да.
- О, да, и ты, я вижу, совершенно этим не обеспокоен.
- Считай меня Санта-Клаусом, который исполняет любые – даже такие – желания.
- Нет у меня желаний. Это всё глупости. Это мысль одного дня, а завтра я вновь буду старательно пытаться забыть.
- Представь себе, Джей чувствует то же самое, только в гораздо более сильной форме.
- Извращённой. Извращённой форме, - небольшая поправка. Зато насколько меняется смысл.
- Так вышло.
- Это фраза слабаков!
- Это девиз жизни. Я проверял.
- Это попытка объяснить отсутствие причины.
- У тебя она тоже есть? Причина? Как думаешь, почему всё так произошло? Может быть, ты слишком сексуальный для того, чтобы достаться какой-то девчушке, которая бегает припудрить нос каждый пять минут, на деле же трахается с кем попало.
- Думаешь, Джей под это описание не подходит?
Молчание. Наверное, перебор. Стоит притормозить.
- Нет.
- Ты знаешь?
- Пожалуй.
Всё должно было быть не так: начало романтике положено, первый шаг сделан, и в этот момент согласно расписанию прозвучали бы какие-то милые и глупые слова вперемешку с лёгкими поцелуями, признаниями и надеждами, но – нет. Не вышло. Или не сработало. Два человека, потерявшиеся в мире, казалось бы, созданные если не друг для друга, то вполне способные сыграть роли запасных вариантов.
В мире людей так не бывает. Сколько бы ты ни старался полюбить человека, не предназначенного тебе, ничего не выйдет, чёрт побери!
Преграда.
Шенн чувствовал присутствие брата, которого здесь, в комнате, не было, но причина этой едкой горечи, что наполняла теперь старшего Лето, могла бы быть лишь в одном: старая связь болела, как полузажившая рана, не желала обрываться, пусть и с фонтаном крови, пусть и с плотью, и с нервами, когда чувствуешь себя так, словно на живую вырезают аппендицит или ампутируют руку. Наверное, им вообще суждено провести всю жизнь в этом вязком мутном сером киселе обыденности и оторванности. И каждый из них заперт в рамки морали и закона, в свои собственноручно выстроенные воображаемые клетки без спасительных квадратов дверей, без брешей в конструкциях, без лазеек и висячих замков, которые тоже дарят надежду. Единственный щелчок проволочной отмычки в тёмном металлическом нутре, и пусть к свободе становится короче вдвое.
- Иногда мне кажется, что я тебя люблю, - едва слышно пробормотал Томо, чуть наклонившись вперёд, касаясь губами лба старшего Лето, целуя, словно покойника или маленького ребёнка. – Но это всё не по-настоящему. Это иллюзия момента, вызванная наполовину скрытым отчаянием одиночества. Ты сам всё выдумываешь, как, впрочем, и я.
- А что же тогда действительно реально? – беспомощно протянул Шенн, бросая на друга полный отчаяния взгляд.
- Дружба, наверное, - пожал тот плечами. – Готовность помочь и объяснить всё.
- Кто сможет доказать, что все твои слова – правда... Может быть, ты не представляешь своей жизни без меня, но вынужден скрывать это?
- Придётся решать самому, - улыбнулся Милишевич.
Откуда в нём такая странная мудрость? Загадочность? Или же лишь необъяснимо-тревожная трусость открыться и стать более уязвимым? Старший Лето вздохнул. Порой это пугало его, но чаще всего приводило в замешательство.
- Никогда раньше не замечал, что в тебе скрыто так много, - проговорил он тихо, бросая взгляд в открытое настежь окно. Там, за тонкой гранью подоконника начиналась тьма с её яркими пятнами ночных фонарей, и что-то определённо происходило: ветер утих, словно кто-то выключил гигантский вентилятор на длинной ножке. Такие часто стоят за спиной продавщиц в мелких магазинчиках, грозясь зажевать лоскут реальности вместе с краем шёлковой блузки.
Двое, что стояли на мокром после дождя тротуаре, разорвали поцелуй, не глядя друг на друга. Невообразимо необъяснимое состояние, когда не чувствуешь ничего, не думаешь ни о чём, словно разум утрачен безвозвратно. И вряд ли от безграничного счастья. Скорее, от сомнений в том, что нужно делать дальше.
Это всего лишь движение. Ведь можно бесцельно мерить шагами комнату, пылесосить под музыку или рыться в ящиках письменного стола в поисках клочка бумаги с записанным на нём очень важным номером телефона или адресом электронной почты. В темноте слишком сложно разобрать, поэтому очень легко обмануться, принять кое-что не слишком желаемое за абсолютно действительное. Мэтт вздохнул прерывисто. Смысла в том, чтобы продолжать подозревать, шпионить или сомневаться, кажется, не было. Воктер должен был бы с лёгкостью убедить себя в том, что пора вернуться к двери и попытаться намекнуть о своём существовании ещё раз. Шагнув назад, не в силах отвести взгляда от тонкой тёмной полоски, предоставляющей широкий спектр возможностей для наблюдения, для такого незаконного вторжения в личную жизнь и попыток разобраться в происходящем. Вязкие сумерки проникли в дом через замочную скважину и узкие щели между стеклом и деревом оконных рам, создав обманчиво-насмешливую атмосферу тайны, которой могло и вовсе не существовать. Мэтт покачал головой, надеясь, что с июньским солнцем его странная болезнь, разделённая теперь на четверых, точнее, навязанная четверым, оставит его, даст возможность вздохнуть свободно и прожить это лето, наслаждаясь каждым днём. Что-то творилось в мире, или же в его собственной душе, если ощущение бесцветности, монохромности разъедало его, подобно щёлочи, смешивая с майской осенней слякотью.
Прислонившись спиной к двери, чувствуя прохладу дерева и надёжную безнадёжность вечера, Воктер прикрыл на миг глаза, неожиданно ощутив близость воспоминаний.
Это было их с Джаредом время, та ночь после столь неожиданной встречи в студии и последующем очаровании пустых вагонов метро. И трещина на потолке не в силах была испортить вечер. Воктер улыбнулся. Он мог бы с лёгкостью забраться на старую, приобретённую на строительном рынке стремянку с отвёрткой и молотком и пробить целую дыру, не обращая внимания на снежные хлопья извёстки и серую дымку растёртого в пыль бетона. В жизни на последнем этаже есть и свои преимущества. Доступ к небу. Отсутствие каких-либо преград, возможность в любой день и любой час взглянуть на звёзды. Джей не мог бы понять, что трещина на потолке – лишь начало чего-то большего. Уродливый излом, который при желании мог бы стать окном в мир, где нет запретов или глупых ограничений. Тогда, наверняка, всё закончилось бы гораздо раньше и легче. Отсутствие правил – шанс подняться чуть выше в собственных глазах, оставив роль неудачника за пределами собственной маленькой реальности, получить персональный кусочек счастья в свободное пользование.
Движение в глубине комнаты за тонким полотном занавески не давало Мэтту покоя. Оно граничило с безумством воспоминаний, между сегодняшним вечером и тем, давним, протянулась тонкая нить схожих чувств и ощущений, и даже будучи отделённым от основного пространства дома этой чёрной самоуверенной дверью, запертой на замок, Мэтт смог бы понять, насколько он близок к тому, чтобы закрыть глаза и раствориться в этом вечере, стать его тёмно-синими глазами, загадочной полуулыбкой, проникнуть внутрь и убедиться в собственной правоте.
Они не могли бы быть ближе – расстояние, сокращённое до минимума, до нанометров, сжатое до состояния нейтронной звезды, не желало умирать в объятиях и прикосновениях, поэтому ощущение незримого барьера не оставляло.
Как близко могли бы быть Джаред и Шеннон? Неужели, подумал Мэтт, кожа к коже, идеально сложенные, словно детский конструктор или мозаика-головоломка? Так близко, что слышно, как кровь бежит по чужим венам.
У Воктера не было вредных привычек. Разве что, чрезмерный альтруизм. К сигаретам же он не прикасался с тех пор, как чуть не подавился собственными лёгкими после одной-единственной затяжки. Внутри тогда всё разрывало кашлем на части. Испытать подобное ещё раз не было никакого желания.
Но ведь сейчас тюлевая занавеска пропитанного никотином дыма могла бы виться вокруг них, окутывать, обжигать пальцы и губы... Неужели, Шенн не бросал курить намеренно, надеясь, что горький привкус сигарет навсегда въесться в его волосы и кожу, преследуя и удерживая на расстоянии младшего Лето? Невообразимо. Сила ассоциаций огромна, и теперь, стоило лишь Джареду почувствовать табачный оттенок в воздухе, как нужный образ мгновенно возникал перед глазами.
Хорошо, когда в человеке есть хотя бы капля исключительности. В этом случае помнить о нём гораздо легче.
Стоя на границе чужого дома и ещё более враждебного города, можно сойти с ума от столь странных фантазий, причиняющих лишь боль. Жестокое самокопание, ярчайший пример невольного мазохизма.
Неужели, там, за стенами, теплом и возбуждением всё было бы гораздо лучше, гораздо более грандиозно? Пульс на двести, можно не выдержать напряжения, вне зависимости, где ты находишься – внутри или же за пределами этой воображаемой любви. Остаткам самолюбия приходит конец.
Это неторопливое движение внутри – тела – диафрагма поднимается и опускается с каждым новым вздохом. Это неторопливое движение внутри – дома – растянутый в вечности ленивый поцелуй.
- Холодно, - пробормотал Джаред, притягивая Мэтта к себе почти неосознанно, в погоне за теплом и защитой, и на данный момент Воктер был именно тем, кто мог бы обеспечить младшего Лето всем необходимым. Мгновение назад им было так жарко, что, казалось, будто внутри всё плавится, горит, но теперь... – Мне холодно.
Это всё из-за погоды – даже в этой небольшой квартире тепло не задерживается надолго, сырость и дождевая вода порой просачиваются сквозь плоть стен, так что дремать, накрывшись одеялом с головой – единственно разумный выход. Спать в этой огромной по меркам одинокого человека кровати, рассчитанной на двоих – словно Мэтт ждал кого-то всё это время с того самого момента, когда заказывал мебель в Интернет - магазине.
- Когда мы с Шенном были совсем маленькими, - прошептал Джаред, утыкаясь лицом в основание шеи Мэтта, создавая островок влажного тепла своим дыханием, - мама нагревала утюг и проглаживала простыни, чтобы нам было не так холодно. Промозглая сырость осенних вечеров – вот от чего она пыталась спасти нас, только вышло не слишком удачно, если даже весной чувствуешь себя насквозь пропитанным сентябрём.
Мэтт чуть улыбнулся, чувствуя, как гудят мышцы после неистово резких движений, как горит кожа на бёдрах, и ломит плечи, всего за миг до этого зажатые в стальных тисках длинных пальцев младшего Лето. Знаете, во что превращается секс с ним? Воктеру не нужно было слушать то, о чём говорил Джаред, ведь изощрённость его метафор порой убивала, и сейчас, прикрыв глаза, он хотел бы вспомнить до мельчайших деталей все те ощущения, что ему довелось испытать.
Может быть, именно так чувствует себя человек, в которого ударила молния. Глупо прятаться от грозы и самого себя под одиноким деревом – единственным на многие километры пустого пространства, ведь именно оно станет целью беспощадной раскалённой до бела электрической пики, пронзающей сердце и мозг, плавящей тело, так что запах горелой плоти преследует потом всю жизнь. Что-то действительно прекрасно-отвратительное, и на кончиках пальцев оседает острая боль, а дрожь в коленях лишь усиливается с каждой новой мыслью о возможном спасении.
Он – Джей – умудряется оставаться угловатым подростком, и секс с ним напоминает об изнасиловании, педофилии и тёмных пустых коридорах. Можно пересчитать его рёбра, скрытые под тёплой кожей, обвести пальцем контур тазовых костей, коснуться выступающих ключиц, провести длинную блестящую и влажную дорожку от седьмого шейного позвонка до копчика. Не нужно изучать анатомический атлас – вот он, перед тобой, с полными фальшивой невинности голубыми глазами и длинными ресницами, и бледными губами, такой тонкий и гибкий, что член мгновенно наливается горячей тяжестью.
Воктеру на миг показалось, что голова закружилась вновь, а внутри всколыхнулась приторно тошнота. Мозг был настолько шокирован потоком информации, половина которой, по крайней мере, представляла собой откровеннейшую подделку, ложные факты и краплёные карты, что не мог сориентироваться, выдавая реакции одну за другой, не пытаясь связать причины и следствия. Глубоко вздохнув, Мэтт пытаясь успокоить землетрясение в собственной голове, чувствуя себя так странно, но, кажется, намного более обычно, чем во время этой грязной и отчаянной любви.
Это работает – определённо – даже при твёрдой уверенности в том, что перед тобой не жертва маньяка, а тридцатилетний мужчина, которому стоит лишь пальцем поманить, как можно с радостью распрощаться с сознанием и здравым умом, желание видеть его слабым и обнажённым, лишённым ненужных покровов доминирует над всеми остальными. И когда он откидывает назад голову, почти справляясь с болью, но всё ещё пытаясь избежать проникновения, автоматически блокируя собственное тело, никто не может понять, насколько интенсивна чернота в глазах, провал зрачка кажется Марианской впадиной, на дне которой свалены тонны гранёных сапфиров и опалов, так что невыносимый блеск бьёт по глазам. Можно терять себя, кричать и биться, сдирать пальцы в кровь, невозможно лишь одно – остановиться. Процесс необратим, словно атомная реакция с последующим ужасающей силы взрывом. Это может выглядеть отвратительно: пот ручьём, застывающий на холоде, пропитывающий кожу и волосы, простыни, жёсткий ритм, сорванное дыхание и отсутствие зрительного контакта. Наверное, эта оборванная, словно провода электропередач в бурю, связь не подлежит восстановлению, даже после целой серии смазанных и торопливых в адреналиновом угаре поцелуев, которые вряд ли значат что-то, лишь оттеняют мутные сумерки комнаты, в которой вдруг становится так душно и тесно, хотя среди вещей, растворённых во мраке, лишь кровать чувствуется упруго и надёжно, всё же остальное представляется миражом, сотканным из тумана и мглы.
Это так обжигает, что ссадины и синяки – совсем не то, на что стоило бы обращать внимание, гораздо больнее касаться стёртой кожи, стёртых мыслей и натянутых до предела нервов. В экстазе забываешь собственное имя, но Джей всегда готов подсказать – он шепчет, выдыхает и стонет «Мэтт» сотни раз подряд, так что возникает ощущение, словно эхо насмехается и дразнит, высказывая мысли вслух из каждого тёмного угла комнаты.
Выскобленная изнутри черепная коробка – диагноз: размягчение мозга. В перспективе – летальный исход от передозировки секса. От этого уже не спастись, поэтому в тот миг, когда белая вспышка душит, бьёт в конвульсиях вместе с вязкой струёй спермы, заливающей простыни, кажется, будто ты уже мёртв.
- Я почти умер, - для верности пробормотал Мэтт, удивившись тому, насколько правдоподобно прозвучала эта фраза. Наверное, в тот момент он и не мог бы мечтать о чём-то другом.
- Что? – сонно протянул Джаред, неторопливо поглаживая затылок Воктера. Он явно согрелся, расслабленно откинувшись на подушки, чуть улыбаясь, кажется, даже не осознавая этого.
Это глупость, блажь, но у каждого есть право на капризы.
- О чём ты? – требовательно повторил младший Лето, приподнявшись на локте, и Мэтту такой интерес показался подозрительным.
- Поздно, - коротко обронил Воктер, - я хочу спать.
Банально. Неинтересно. Тривиально.
- Потрясающе, - зевнул Джей, повернув голову, осторожно коснувшись губами щеки Мэтта, и такой простой, но искренний жест заставил Воктера вздрогнуть с очередной мыслью, столь неожиданно возникшей в сознании.
Что произошло бы в том случае, если бы здесь, на его, Мэтта, месте был один человек, Шеннон Лето, слишком органично вписывающийся в пространство рядом с Джаредом, слишком выбивающийся из антуража смятых простыней.
Каждое объятие братьев – это дрожь в сознании окружающих. Нельзя, теперь Воктер понял это окончательно, наблюдать за ними спокойно, без боли на кончиках пальцев, без чёртового ощущения незавершённости действий, незаконченности фраз. Срытый намёк, отторжение и притуплённое временем отчаяние. Воктер мог бы признаться хотя бы самому себе, что готов сдаться, готов уступить в том случае, если вдруг возникнет хотя бы ничтожный шанс на то, что чугунная ограда, которую каждый из Лето выстроил вокруг себя, один намеренно, другой невольно, рухнет, расплавится, чёрными вязкими лентами опадёт, словно осенние листья, исчезнет... Вот так.
Ты только что занимался почти совершенным сексом, а в следующий же миг представляешь себя сторонним наблюдателем, нет, человеком за дверью, который прекрасно знает о том, что происходит в комнате, но никогда, никогда не расскажет об этом другим. И, находясь в одной кровати с Джаредом Лето, чувствуя его спокойное дыхание, стараясь не смотреть на него, чтобы не сойти с ума от боли, щемящей приторной нежности пополам с предчувствием близкой пытки – душу рвёт на части от одной лишь мысли о том, что этот человек никогда не будет твоим - думаешь о том, что оказался в неправильном месте в неправильное время. Недосягаемый. Так странно ощущать себя лишь промежуточным звеном в длинной металлической цепи, оборвать которую не под силу никому. Между Мэттом и младшим Лето – мили холодного пустого и тёмного пространства под одеялом. Они не способны быть ближе, чем есть, им никогда не слиться, не стать одним целым. И здесь ничего не поделаешь.
- Мэтт? – прозвучало с намёком на удивление, и Воктер вздрогнул, просыпаясь. И как он умудрился задремать, сидя, прислонившись спиной к стене дома Джареда, не замечая сырого холода, норовившего пробраться под одежду и испытать тело на прочность.
Яркий огонёк на кончике сигареты в густых поздних сумерках спорил с неверным светом ближайшего фонаря, мерцающего в темноте. Тишина.
- Воктер, это ты? – Шеннон глубоко затянулся, и Мэтт отчётливо представил, как медленно дым ползёт по гортани и глотке, тревожит голосовые связки, пропитывает лёгкие никотином.
- Никогда не думал о том, чтобы бросить курить? – невнятно поинтересовался он, впрочем, не надеясь на ответ.
- Что ты здесь делаешь?
Это сложный вопрос, в ответе на который изначально заложено слишком многое, чтобы быть высказанным в один приём.
- Жду тебя, - первое, что пришло в голову. Неожиданный ответ – возможность подумать лишние три секунды. Своего рода отсрочка, но продолжать всё равно придётся. Шеннон задумчиво выдохнул в темноту, отбрасывая окурок в ближайшие кусты, хотя, как показалось Воктеру, хватило бы ещё на пару затяжек. – Ты ведь был у Джареда?
Старший Лето окинул его странным взглядом.
Дверь – тёмная, неприступная, всего в паре шагов – приоткрыта на пару миллиметров, и пространство дома рвётся на свободу, старательно смешиваясь с холодным весенне-вечерним воздухом. Возможно, всего пару мгновений назад произошло что-то важное, а Мэтт благополучно всё проспал.
- Я видел его, - уклончиво ответил старший Лето, запрокидывая назад голову, чтобы всмотреться в глубокое синее небо с белесыми разводами облаков, причудливо-ажурными, словно тонкие кружева, украшенные блёстками мерцающих звёзд.
Шенн и Джаред видели друг друга. Они смотрели друг на друга так долго и пристально, что стало, пожалуй, совсем тяжело. Множество вечеров, проводимых вместе... Как же вышло, что ни один из них не казался ещё настолько длинным и обречённым? Словно заключённые, приговорённые к смерти, проживающие собственную последнюю ночь перед последним многообещающим утром. Наверное, это так невыносимо изматывающе – ждать. Ждать, чего бы то ни было, конца или же нового начала, сам процесс – он так похож на болезненно-растянутое во времени и пространстве проникновение, когда тело под тобой выгибается, почти ломая позвоночник, не замечая, что убивает само себя, корчась в судорогах бесконечной агонии.
Им сложно – этим Лето. Они давно привыкли быть отдельно, даже находясь рядом. Это болезнь человечества, ещё одна глобальная проблема, которую Шеннону предстояло решить наряду с теми, что он выбрал для себя ещё в детстве.
- Будет лучше, - прошептал Мэтт, чуть улыбнувшись. Ему вдруг показалось, что он, листая книгу, обратил внимание на одну из тысячи историй, в которой оказался и сам непостижимым, невероятным образом, оставшись против воли, пытаясь вырваться и вернуться к роли заинтересованного читателя. – Определённо.
Не глядя на басиста, Шеннон торопливо выдернул помятую пачку из-за пояса джинсов, достав из кармана куртки зажигалку. Глубоко вдохнул вновь, прикрыв глаза.
- Ты знаешь, что в темноте вещи выглядят совсем не так, как при свете дня, - задумчиво и отстранённо проговорил, покачав головой. – Бесформенные кляксы пространства, лишённые очертаний и индивидуальности...
Мэтт, конечно же, был в курсе.
- Я никогда ещё не видел, чтобы его глаза сияли так странно и завораживающе. Он совершенно не изменился, не поддался силе сумерек, которые смешивают черты лица с пыльной реальностью, в каком-то смысле даже уродуют. С ним это никогда не случится. Ночь работает на него. Всё работает на него.
- Необъяснимое притяжение, - добавил Мэтт, кивнув.
- Чувствуешь себя странником, которого мучает отвратительно-непреодолимая жажда, а фляга уже пуста, и только миражи вокруг – воображаемый рай, до которого не дотянуться.
Они посмотрели друг на друга, словно очнувшись, приходя в себя, осознав, насколько глупо расставаться с собственными тайнами, одновременно понимая, что уже слишком поздно.
Собственный маленький закрытый клуб для избранных. Те, кому Джаред Лето позволил немного больше, чем всем своим белокурым старлеткам. Насладиться своим телом. Насладиться собой. Быть теми, кто сможет после... Сборище наркозависимых, состоящее из двух человек. Целая толпа, одержимая мыслью о том, что возможность приблизиться к мечте существует.