Nice planet. We'll take it.
Название: Любовь как ненависть, или ненависть как любовь
Автор: Reno
Фан-дом: 30STM
Категория: RPS, drama, romance
Рейтинг: R
Пейринг: Мэтт/Джаред, упоминание Шеннон/Томо, слабые намёки на Томо/ОМС
От автора: обрывистые нити повествования, завершение каждой из линий лишь намечено, но не прорисовано. Неясные ситуации, двусмысленные фразы, странные события. Оставляю на ваше усмотрение.
Окончание
- Какого чёрта ты здесь делаешь? – грубовато поинтересовался Шеннон, когда обнаружил брата удобно устроившимся в глубоком кресле в приёмной доктора Мэдисона.
- Решил не рисковать, - пожал плечами Джей. – С медицинской страховкой у меня всё в порядке.
В этот вечер всё переплелось, стало одним спутанным клубком событий и лиц, оторванных от реальности, существующих лишь в безумном воображении мира как огромного в понимании любого человека конденсатора энергии, между металлическими лопастями которого с треском пробегают голубовато-лиловые искры. Пути тех людей, который наверняка не захотели бы видеть друг друга без особой надобности, пересеклись, оставляя за бортом жизни тех, кто имел неосторожность сорваться вниз, в тёмную воду неизвестности и неопределённости. К сожалению, фраза «спасение утопающих – дело рук самих утопающих» всё больше напоминает девиз, лозунг, кредо, как бы печально это ни звучало. В этом случае те, кому так сильно не повезло, норовили утянуть за собой окружающих.
- Джаред, - этот тон – в нём слишком много поддельной серьёзности, призванной скрыть вполне объяснимое раздражение, - скажи мне, в чём дело, иначе...
Иначе. А что вообще может произойти? Не так-то сложно найти слабые стороны человека, связь с которым оборвалась достаточно давно для того, чтобы успеть позабыть об этом.
- Иначе у меня не будет иного выхода, кроме как позвонить Мэтту и вызвать его сюда немедленно.
Неудачная попытка.
- Он был здесь, - пожал плечами младший Лето. – Ушёл около часа назад. Просил передать тебе, что всю ответственность берёт на себя.
- Тогда зачем ты позвонил мне, если всё и так в норме?
Джей прикрыл на миг глаза, надеясь, что последующий за этим непродолжительным молчанием ответ не станет причиной слишком уж бурной реакции.
- У меня трещина в ребре, - проговорил он, осторожно ощупав затянутый в марлевый корсет бок. – Но Воктер вдруг испугался чего-то и предусмотрительно бросил меня здесь. Я мог бы, конечно, поймать такси, но, если честно, надеялся, что ты обо мне позаботишься.
Пожалуй, старший Лето догадывался, почему Мэтт предпочёл уйти. С Джаредом порой было трудно ладить.
- Я должен был встретиться с Томо, бро. И из-за твоих капризов мне пришлось бросить всё лишь для того, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке, - проговорил Шеннон, чувствуя, как внутри всё горит от столь приятного чувства негодования, полноправного и справедливого, такого неподдельного, но хотя бы отчасти – надуманного, подогретого собственными силами, собственным едва заметным отчаянием.
- Никто не запретил бы тебе взять Милишевича с собой, - прохладно откликнулся младший Лето. – Это ведь не вопрос удачи или времени. Это твоё собственное решение.
А всё происходящее сейчас – чистой воды провокация.
- У тебя, Шенн, появилась уникальная возможность провести со мной хотя бы те жалкие полчаса, которые потребуются для того, чтобы добраться до чьей-нибудь квартиры – моей или же твой, - где-то в глубине этой самоуверенной фразы затаился горький смех. – Цени момент, бро.
- Вот ещё, - пробормотал старший Лето, не придумав ничего более убедительного.
На самом же деле он с необъяснимой и постыдной радостью ухватился за эту возможность бросить Томо в том самом кафе, где тот, отрешённый и оторванный от мира, следил так пристально за тающим сливочным мороженым с красными, как кровь, ягодами, крупными бусинами невиданного ожерелья – цепь событий и разочарований, собранные, сжатые в кулаке мгновения одиночества и раздумий. С некоторых пор Шенн привык искать спасение в каждом мимолётном взгляде, в каждом движении незнакомых ему людей. Он так неистово жаждал перемен, он так отчаянно завидовал Джареду и Мэтту, свободных в своём бесконечном падении в вязкую чёрную грязь, отвратительную, но столь приторно-многообещающую.
Отчего-то старшему Лето всегда казалось: только в правде весь смысл. И дело было даже не в том, что Томо порой прощал ему всё то, что иной представитель рода человеческого воспринял бы как личное оскорбление. Он прощал ему мелкую дробь ненужных откровений, прощал свинцовые дожди угасающих, полных безразличия дней, подрывался так часто на заминированных полях собственноручно созданной любви, а Шеннону хотелось бы искренности. Озлобленной, но настоящей истины. Для гитариста он был идеалом, и это доставляло определённые неудобства. И как бы старший Лето не старался, как бы он не желал добиться своего, раз за разом, каждый миг своего существования он чувствовал себя обманутым, загнанным в угол. В ответ на бесконечную доброту Томо, на его извечное понимание, на его раздражающе-тошнотворное восхищение Шеннон не имел права отвечать чем-либо иным, кроме вышеперечисленного. Он не смог бы заявить во всеуслышание, что ненавидит их безоблачно-солнечное сосуществование, не смог бы признаться в том, что пересытился этой сладостью, не сумел бы сказать об этом гитаристу. И вот опять – эта извечная картина недостижимого счастья, что преследовала его всё это время. Как абсурдно бы это не звучало, но Шенну хотелось бы почувствовать себя так, словно ему только что переломали рёбра в жаре и похоти безнадёжно сумасшедшего секса. Он мог бы быть здесь, на месте Джареда, избитый, брошенный так объективно и несправедливо своим любовником, наслаждаясь острым привкусом благостного одиночества, смакуя свою боль, которая одна способна оттенить истинную глубочайшую и невероятную привязанность спаянных намертво душ. Что, если в этой любви-ненависти есть своя собственная неподдельность?
- Я мог бы, - неожиданно для себя проговорил Шеннон. – Чёрт побери, мог бы, но не стал...
Что это – поиск новых ощущений, слепая ярость, притаившаяся где-то на дне сознания, обыкновенное человеческое «хочу» в ответ на соблазны и радости жизни? Они – как чёрное и белое. Нет. Радикально чёрное и выбеленное до невозможной хрупкости белое. Полная любви ненависть и погружённая в сосуд с ненавистью любовь. Игра слов, игра странная и бесцельная. Попытка сравнить два совершенно разных мира, избранных своими обитателями совершенно добровольно лишь для того, чтобы найти себя, не деле же – потерять.
Старший Лето присел рядом с братом на один из белых пластиковых больничных стульев, и позволил Джареду окинуть себя отвратительно-понимающим взглядом. Позволил себе почувствовать болезненное стремление момента раскрыть все карты одним движением, признаться в чём-то самому себе, в чём-то – младшему Лето, которому в данный момент не было дела до собственного состояния, до этой зудящей боли внутри, боли, плотно прилегающей к лёгким, боли, плотно приставшей к сердцу. Такой радостной боли, настоящей и прочной, словно стальная дверь тёмного сейфа. Единственное и нерушимое доказательство того, что мир – замкнутый круг, в центре которого плещется ленивая вялотекущая пустота, зато металлический обруч диаметра – вечный бег, вечное стремление добраться до конца, стремление неосознанное и глупое лишь потому, что каждая точка, обладающая неоценимой возможностью стать финишной чертой, не подозревает о том, что она – начало нового изматывающе радостного круга воображаемой трассы.
- Какого чёрта ты там делаешь? – едва сдерживая смех, проговорил Джаред, плечом прижимая мобильный к уху.
В блестящем зеркале влажного после дождя асфальта отражались яркие вечерние огни, расплываясь золотистыми кляксами. Кажется, воздух всё ещё был до краёв полон промозглой сыростью, так что Мэтт, оказавшийся под окнами джаредовской квартиры, приплясывал, чтобы согреться. За его спиной ночной Лос-Анджелес расцветал на глазах, успев позабыть о скучных буднях под серым небом, и теперь раскрывался в своей истинной сущности, потрясающей окутанной блеском красоте, так не похожей на деловитое дневное равнодушие по отношению к обитателям города. Лос-Анджелес горел в самом приятном пламени, пламени роскоши и шарма, неповторимого стиля, утончённого вкуса, и, пожалуй, мог бы стать самой яркой точкой на Западном побережье.
Внизу, в холодных объятиях вечера, Воктер едва не выронил телефон, который, пожалуй, наверняка разбился бы, ударившись о скользкую поверхность пропитанного влагой асфальта.
Он маршировал, словно заправский солдат, курил, выпуская в туманный воздух клубы белого на фоне тёмного города дыма. Он напевал что-то, и невнятная мелодия растворялась электрическими импульсами, чтобы собрать себя вновь в динамике мобильного младшего Лето. Он размахивал руками и рисовал в воздухе глифы, сминая их, словно пластилин, пытаясь вылепить что-то более значимое и весомое. Он смотрел на звёзды, на Джареда, на мокрые скамейки в парке, на мокрые деревья на аллее, на редких прохожих. Он спрашивал их, который час, интересовался, как идут дела, рассказывал смешные истории.
Он возник неожиданно, без предупреждения позвонил, предложив Джареду выглянуть в окно. И, пожалуй, он совершенно не собирался подниматься по лестнице, чтобы укрыться от холода в квартире младшего Лето.
- Ну, хватит, Мэтт, - проговорил Джей, всё ещё улыбаясь: весь этот спектакль, разыгранный Воктером, изрядно позабавил его. – Поднимайся, иначе простудишься.
Их забота – главный подводный камень той самой реальности, в которой они проводят вместе слишком много времени, чтобы не замечать этого. Их забота – единственный стоящий внимания враг жизненных принципов и установок, но бороться с её проявлениями бесполезно.
- Как твои рёбра? – поинтересовался тот вместо ответа – раз уж сегодня они решили правила нарушать. – Не слишком беспокоят?
- Жить буду, - кивнул младший Лето. – Не глупи, иначе у тебя будут неприятности.
- Ммм... Серьёзные? – весело уточнил Мэтт. – Не могу сказать, что напуган, скорее, полон надежд.
Их тон – это всего лишь шутка. Они смеются над собой и окружающим их странным миром, в котором ложь – основная денежная единица, правда – мусор в корзине для бумаг, любовь – ненависть, вывернутая наизнанку, ненависть – любовь, неосторожно влезшая в грязь. Ну, а надежда – просто показатель того, что всё сдвинулось с мёртвой точки, именуемой безупречным равнодушием.
- Поднимайся, у меня полно горячего шоколада и новых тарелок, которые можно разбить.
В паре кварталов от дома Джареда играла музыка, и кто-то, похоже, намеревался развлекаться всю ночь. Огненные розы вспухали подобно раковым опухолям, которые сочились редкими каплями угасающих искр. Столь отвратительное для прекрасного промозглого октябрьского вечера сравнение.
- Жаль, что нельзя открыть окна и полюбоваться фейерверком, - задумчиво пробормотал Мэтт, считая ступени – сегодня их отчего-то было меньше, чем обычно, или же так получилось из-за того, что он всякий раз перепрыгивал через одну, так что кеды скользили, оставляя на гладком бетоне грязные следы.
- Это ведь не спасёт тебя от простуды, ага? – заметил Джаред, так искусно слившийся с темнотой коридора, что Мэтт вздрогнул от неожиданности.
- Тебе не приходила в голову одна гениальная мысль? – иронично поинтересовался он. – На стенах в квартире есть такие белые пластмассовые панельки, которые кое-кто называет выключателями. Так вот, стоит лишь нажать на кнопку, как – voilà! – зажжётся свет!
Джаред поджал губы, окинув донельзя довольного шуткой Мэтта взглядом, полным притворного презрения.
- Темнота была нужна мне для того, чтобы видеть тебя на улице, балда, - проговорил он, демонстративно закатив глаза. – Но подобная мысль, конечно, тебе и в голову бы не пришла.
Подобные дурачества – их собственность с клеймом авторских прав, и только им разрешено подкалывать друг друга, вворачивая шпильки в приторно-повседневные разговоры, безжалостно втыкая их в весьма стандартный облик и предсказуемую последовательность фраз. Неужели, всего этого мало для того, чтобы признать себя хоть самую малость влюблённым? Кажется, да. По их меркам.
- Держи, - пробормотал Джаред, так и не удосужившись включить хотя бы настольную лампу. – Самая большая кружка, которую я только смог найти.
Когда входишь в тёмную комнату, следует закрыть глаза и медленно досчитать до десяти – мрак прояснится, станет куда более чётким, прорезанный мягким сиянием фонарей, вспоротый неосторожным скольжением острого как бритва блестящего лезвия фар проезжающих мимо машин. И тогда даже в столь густых сумерках удастся разглядеть хоть что-нибудь, что пригодится в дальнейшем. Например, белоснежный в лунном сиянии край бинта, выступающий из-под хлопковой майки.
- Джей, - осторожно позвал младшего Лето Мэтт, твёрдо уверенный в том, что следует задать вопрос, - что тебе сказали в больнице?
- Мог бы остаться, чтобы после не спрашивать о подобной ерунде, - беззаботно откликнулся младший Лето, поддразнивая басиста. – Уж лучше пей свой горячий шоколад, пока всё не остыло.
Воктер вздохнул – с упрямством Джареда он, прямо сказать, был знаком достаточно хорошо, чтобы осознавать тот факт, насколько младший Лето доволен собой, скрывая от него что-то важное.
- Это был перелом? – решился продолжить Мэтт. – Что показали рентгеновские снимки?
- Не в курсе, - пожал плечами Джаред. – Они мне не понравились, и я их выбросил.
- Но ты, чёрт побери, выглядишь совершенно здоровым, - с улыбкой проговорил Мэтт, чувствуя сладкий привкус на языке: аромат какао вился в воздухе подобно табачному дымку, пропитывая волосы и кожу. – И восхитительно пахнешь шоколадом.
От подобного заявления Джаред расхохотался, запрокинув голову, прижав ладонь к больному боку, скрытому под двойным слоем марли и эластичного бинта, закреплённого под мышкой специальными металлическими скобами.
- Ничего глупее я ещё не слышал, - заикаясь, пробормотал младший Лето, пытаясь глубоко вдохнуть: длинная чёлка падала ему на глаза, мешая смотреть, и Мэтт невольно протянул вперёд руку, чтобы отвести непослушную тёмную прядь и заправить её за ухо.
Замерли.
Мокрый асфальт за окном вновь и вновь накрывал мягкий глухой удар: пожалуй, кто-то серьёзно подготовился к вечеринке, скупив, пожалуй, все запасы фейерверков в ближайшем магазинчике.
Смех рвался наружу, старательно сдерживаемый силой воли момента – невозможно было заставить себя сдвинуться с места и избавиться от нарастающего напряжения.
- Иди-ка сюда, - чуть смущённо пробормотал Воктер, когда младший Лето немного успокоился, взглянув на Мэтта пристально и настороженно, прикидывая, чего ему будет стоить неожиданный побег на кухню под предлогом... Причину, пожалуй, можно придумать и позже. – Джей.
Чуткие пальцы басиста проникли под майку Джареда, осторожно касаясь горячей кожи.
- Хочешь – беги, - проговорил он чуть сдавленно, словно боролся с самим собой.
Младший Лето не двинулся с места:
- А как же твоё извечное «раз уж мы договорились...»? Решил сменить тактику?
Мэтт чуть улыбнулся: ему нравилось это полузабытое ощущение, когда не было необходимости оставлять за собой последнее слово.
Они уже пытались когда-то называть вещи другими именами, пытались, но ничего из этого не получилось. Из ненависти не вылепить любовь, привязанность невозможно закрасить дочерна, хотя эти чувства до странности идентичны – по силе и безграничности. Пожалуй, это вообще было откровенной глупостью, по мнению Мэтта. Когда-то это было милой безделушкой, по мнению Джареда. Так или иначе, они оба старательно избегали упоминаний о том времени, когда любовь ещё не была ненавистью, а ненависть не претендовала на что-то большее, чем любовь.
Замкнутые в свой собственный круг, они так щедро делили холодную нежность и что-то подозрительно напоминающее словарь синонимов и антонимов английского языка. Отчего-то многим нравится прятать себя за целой кипой бесполезных слов, выдуманных людьми, людьми изобретёнными, искажёнными, извращёнными. Любое понятие – это всего лишь чья-то злая шутка. Мы называем стол так, а не иначе, лишь по той простой причине, что кто-то слишком давно решил всё за нас. Мэтт хотел бы назвать младшего Лето уродом, психом, странным типом. Джареду понравилась бы идея относиться к Воктеру, как к пустому месту. Их обоюдное желание не находило себе места в этом мире, вот почему они предпочли создать параллельную реальность, пятое измерение, в котором действовали бы их собственные законы. То место, где ненавидеть можно так же сильно, как и любить, не думая о том, что, испытывая подобные чувства одновременно, легко загнать себя в угол. Всё, о чём каждый из них мог бы мечтать. Недобрая сказка, лишённая всяких адаптаций. Недружелюбная, угрюмая, мрачная. Нет. Светлая, радостная, но просто по-своему. На границе злобы и обожания. На границе отвращения и влечения. Что-то среднее между днём и ночью. Словно бы алфавит их жизни поставили с ног на голову. Каждые N тысяч лет Земля меняет свою орбиту.
- Ты отвратителен, - это фраза – чистой воды притворство, но ведь ложь – неотъемлемая часть нашей жизни. – Ты отвратителен.
- Это тебя не спасёт, - тихий смешок на фоне вкрадчивого стука дождя звучит как угроза.
На деле же подобный обмен фразами – своего рода игра. Кто следующий? Сумеешь принять такой вот пас? Происходящее – иллюзия, ничего больше, но даже подобный мираж может обратиться подлинными картонными декорациями.
Влажный свет фонарей, просочившийся сквозь рельефную поверхность занавесок, пятнает кожу ажурными заготовками будущего рисунка.
- Ты отвратителен. Твои чёртовы проступающие под кожей рёбра, твои ключицы, твои тонкие запястья, твой гребаный курносый нос. Меня от тебя тошнит.
Разобрать по косточкам, свалить всю в кучу и ещё долго целовать это неуловимое ощущение присутствия, ласкать мнимое тепло, обводить тени-трафареты кончиком языка.
- Единственное преимущество – в целом смотрится довольно-таки неплохо.
Что произошло бы в том случае, если бы всё было наоборот?
- Ты восхитителен… Ты чудесен. Ты очарователен, - эти слова сломали бы тонкую язвительную конструкцию их хрупкой обоюдной неприязни, и даже беззащитность яремной впадинки не спасла бы всё от краха.
Когда ты строишь мир, целиком и полностью основанный на антиподах и противопоставлениях, так тяжело признать себя неправым и изменить своим принципам.
- Неплохо, - как эхо, - ты сам себе противоречишь. «Неплохо» здесь не сработает. «Неплохо» - это не слишком-то похоже на оправдание. Ты отвратителен. Точка.
Джаред всегда смеётся над такими словами – а ведь они действительно смехотворны. Это напоминает детскую игру «Всё наоборот», когда есть лишь правила и ничего больше. Так отрадна в подобных условиях мысль о том, что «отвратительный» в этом мире означает «любимый». Не существует более простого способа создать свой секретный язык.
Джаред всегда смеётся, запрокинув голову, и бугорок кадыка, проступающий под кожей, выглядит столь притягательно, что нет сил и причин бороться с собой.
- Я отвратителен, но это не мешает тебе… поступать так?
- Ммм… пожалуй, нет.
Самые большие обманщики и лицемеры. Самые большие страдальцы. Люди, которые так отчаянно пытаются выкарабкаться из тривиальной бездны всем известных слов и фраз. Зачем? Наверное, лишь для того, чтобы оставить что-то вместо себя, избавиться от себя, закопать своё тело в песок, утопить себя в череде одинаковых дней, разбить себя, уничтожить себя, вытравить себя, стереть с лица Земли. Чаще вместе, чем поодиночке, так ведь легче. Но иногда и наоборот – как испытание, изощрённая пытка.
Воскресение – выходной, и это присыпанное бетонной крошкой место почти мертво под грузом каменных плит, металлических перекрытий, исполинских механизмов, призванных тягать гнутые корыта с песком на самый верх, туда, где до неба рукой подать – словно это лишь огромный голубой купол, накрывший всё сущее. Чёрные провалы будущих окон и дверей, аккуратные пирамиды кирпичей, серая штукатурка, которая так и не успела высохнуть до конца. Мятые рулоны линолеума, сваленные в углу помещения на первом этаже. Зародыш. Будущее здание парламента, здание школы, здание торгового центра. Возможно. Только сейчас это всего лишь голые стены и отличная возможность проверить, кто боится высоты.
- Можешь открыть глаза.
Первое, что попадает в поле зрения – зловеще изогнутые железные жилы арматуры, рвущие бетонную плоть фундамента.
- Романтично, - подытожил Джаред, спокойно оглядываясь: по его меркам они находились этаже так на седьмом, а это донельзя самодовольное число сулило удачу. – Никогда бы не подумал, что кому-то удастся превзойти меня по части таких вот неожиданных выпадов. Один – ноль.
Мэтт ухмыльнулся, но спустя мгновение улыбка его исчезла, на смену ей пришла назойливая неуверенность в разумности происходящего.
- Отчего-то на ум приходит лишь одно слово – катакомбы, - отрешённо пробормотал младший Лето, пытаясь понять, каким образом ему, пусть и под присмотром Воктера, удалось добраться до этого места по узким, словно карнизы, перекладинам, заменявшим собою монолиты лестничных пролётов, и при этом ни разу не усомниться в собственной безопасности. Каждый раз, когда возникал хотя бы ничтожный шанс оступиться и благополучно приземлиться где-нибудь в Раю, Джей чувствовал незримое (раз уж глаза его были закрыты) присутствие Мэтта, который осторожно направлял его, предугадывая следующий шаг, и тепло его рук было таким искренним, что догадки становились всё более похожими на навязчивые идеи.
- Стройплощадка, - констатировал очевидное младший Лето, задумчиво разглядывая рельефную поверхность кирпичной кладки, - это что, очередная шарада?
Скорее, ответ на прошлый вызов.
- Возможно, - пожал плечами Воктер. – Признаться, тот неудачный поход в клуб позже натолкнул меня на одну мысль…
Их ненавистная любовь – электропроводка, вышедшая из строя. Колет короткими разрядами тока, бьёт со всей силы по нервам, искрит и плавит пластик сердец. Их чувства – отключение электроэнергии в самый разгар шоу, когда поиск свечей вслепую не даёт никаких результатов, словно тусклый свет зажигалки – единственный ориентир в этой чётко расписанной по минутам ночи.
- Этот дом – я, - какое странное чувство – дежа вю. Привязчивое и наглое, изматывающее. – Этот недостроенный дом – я, целиком и полностью.
Джаред хмыкнул, покачав головой.
- Я пуст, мёртв, бесцветен. Я состою лишь из несбывшихся надежд и тщетных ожиданий.
- Все мы страдаем подобной болезнью, - младший Лето провёл рукой по волосам. – К сожалению.
- Я такой дом, который уже и не чает дождаться завершения ремонта. Ничто не укрывает мои голые стены, никому нет дела до того, что выше седьмого этажа только глубокая пустота.
«Значит, всё-таки седьмой»
- И, кажется, это хуже, чем выгореть, осыпаться чёрными хлопьями, остаться живым, хотя и искалеченным. В этом смысле я ещё даже не родился – и это звучит так нелепо.
- Ты нелепый, - неожиданно улыбнулся младший Лето. – Ты нелепый, и эти откровения – тоже. Тебе не идёт быть настолько же мерзким, как и я. Ты гораздо лучше, тебе не удастся меня обмануть.
Скорее, эти сложенные из тысяч кусочков стены – то, что многие называют отношениями. И это каменные перегородки разделяют их каждый день, так благосклонно устанавливая часы редких свиданий.
Слишком просто протянуть руку, почувствовав на миг тепло тела под тканью рубашки, под защитным покровом наполовину расстёгнутого пальто, карманы которого полны пустых обещаний, ярких разноцветных камешков под замком, под арестом сомкнутых металлических зубьев молний, и легко толкнуть, качнуть, остановить за миг до бесславного падения в зыбкие сумерки, неспособные удержать, уберечь от верной смерти.
Набрать песка, набрать полные горсти строительной смеси и швырнуть в воздух, пусть осядет на волосах и в глубине лёгких пылью тончайшего помола. Казалось бы, наша жизнь – одна большая свалка стройматериалов, вопрос лишь в том, насколько умелый мастер из тебя мог бы получиться, чтобы собрать свой собственный дом, обклеить его квинтэссенцией радости, счастья, чего-то большего, чем обыденность, чего-то меньшего, чем эгоцентризм. И после вовсе не следует жаловаться на то, что за время безучастного созерцания доски успели прогнить, гвозди – заржаветь, а едва установленный фундамент столь неудачно обрушиться. Как бы то ни было – раздирай пальцы в кровь, но строй себя, строй вокруг себя нечто похожее на жизнь, на смерть, на отчаяние. Укрась всё вокруг цветами сумасбродства и неоднозначности. Сделай хоть что-нибудь, чтобы навсегда утратить право винить в неудачах кого-либо, кроме себя.
- А теперь я просто столкну тебя вниз, - пробормотал Мэтт, конечно же, не претендуя на излишнюю серьёзность. – Хочешь, я сделаю это только для того, чтобы ты не сомневался во мне?
Джаред усмехнулся, пытаясь не поддаваться внезапно накатившему невнятному ужасу, словно в данной ситуации, не смотря на тон Воктера, от него самого ничего не зависело. Холодный ветер забрался за пазуху, уютно устроившись в нагрудном кармане поверх сердца, холодя, проникая под кожу.
- Нет, - прошептал младший Лето, чувствуя собственное горячее дыхание на обветренных губах. – Вовсе нет, Мэтт.
Тот чуть улыбнулся, но спустя мгновение вздохнул глубоко и устало. Плечи его поникли, он прислонился к косяку будущей, а возможно и несуществующей двери, словно пытался сохранить равновесие, а затем и вовсе присел у стены.
- Чем же всё закончится? – пробормотал он едва слышно, но младший Лето не обратил на него внимания, или же сделал вид, что не расслышал.
Наверное, для начала нужно, чтобы этот огонь разгорелся чуть сильнее, чтобы после было не так обидно залить его ледяной родниковой водой.
Пожалуй, осознать всю сложность своего положения не так уж и трудно, стоит только взглянуть на часы и с удивлением обнаружить, что до закрытия кафе осталось не более четверти часа. Ещё минут семь – и образцово-вежливый официант возникнет по правую руку, прозрачно намекнув на то, что время пришло. Наверное, этот час наступил уже давным-давно, и как бы ты ни пытался оправдать себя заказанным десертом, к которому так и не успел притронуться, и остывшим кофе в крошечной фарфоровой чашке, ничто уже не сможет изменить привычный ход вещей.
Томо задумчиво усмехнулся, чертя вилкой неясные символы на податливой бумажной поверхности бледно-лиловой салфетки. Ему не хотелось уходить, ему не слишком нравилась идея провести здесь большую часть ночи, но так или иначе – этот день закончился, и пора было выбросить себя в промозглую сырость залитой светом фонарей улицы, вдохнуть поглубже и окунуться в вечер с головой, глотнуть неясной мутной воды, вынырнуть на поверхность и позволить течению нести себя в неизвестном и потому притягательном направлении. Если тебе кажется, что уже нечего терять, то, возможно, так оно и есть?
- Две минуты, - кивнул гитарист нетерпеливому бармену, который в последний раз окинул свои владения пристальным взглядом. – Две минуты, парень, и меня здесь не будет.
Возникает некий предел, перешагнув который начинаешь чувствовать себя гораздо лучше, не смотря на то, что всего пару минут назад сердце так тяжело стучало в груди. Как бы плохо тебе ни было, наступит момент, когда тревога уйдёт – без какой-либо помощи.
- Нам пора, - откликнулся парень, щёлкнув ногтём по блестящему металлическому боку шейкера.
- Пора, - пробормотал гитарист, в который раз оглянувшись на бармена. Не слишком-то он был похож на гея, скорее, совсем не напоминал мужчину нетрадиционной ориентации, но кто бы сказал подобное о самом Томо? Это прозвучало бы абсурдно для незнакомых с ним людей, но для Шеннона... да, для Шенна Лето это было правдой. Для кого-нибудь ещё? Может быть, для этого парня, нырнувшего под стойку в поисках выскользнувшей из пальцев запонки? Камень сверкнул ярко и фальшиво в приглушённом свете ламп. Зелёная стекляшка, цвет которой слишком отдалённо напоминает оттенок внимательных добрых глаз, которые в миг утратили свой невероятный блеск. Отчего-то Томо был в этом уверен, хотя так и не дождался старшего Лето.
Как странно: возможность понять, что всё закончилось, существует. Более того, тебе вовсе не нужно звонить кому-то, требовать объяснений. Не нужно почти ничего, чтобы догадаться обо всём самому. Зажав в кулак нервы, кивнуть с согласной улыбкой, словно это решение обоюдно. И если оно – окончательное и бесповоротное - тут уж ничего не поделать. Пусть ноет внутри, режет и жжёт. Возможно, не стоит даже мучить себя вопросами, бессонницей, не стоит заниматься самобичеванием. Когда осознание так ясно, кристально прозрачно – разве не легче принять его?
- Пойдём, - хлопнул его по плечу парень, так ловко управлявшийся с рюмками и бокалами. – Пойдём, мне пора всё закрывать.
Томо поднялся, почти не слушая, бросил взгляд на неубранный стол, пожал плечами и последовал за барменом, который уже успел добраться до двери. Ключи в связке, прикреплённой к кольцу у кармана его причудливо скроенных брюк, звякнув, поймали металлический отблеск ворвавшегося в приоткрытую дверь проспекта.
Они вышли, и прохладный воздух наполнил лёгкие, так что в горле на миг запершило.
- Так о чём это мы? – поинтересовался парень, хотя они едва обменялись парой слов.
Томо взглянул на него с некоторой обречённостью во взгляде, от которой, как он надеялся, ему удалось избавить ещё четверть часа назад. Остался этот едва заметный намёк на грусть – или что там могло быть? – предательски отразившись во взгляде,
- Что с тобой случилось? – поинтересовался бармен, запирая замки. – Ты ведь слегка не в себе.
Милишевич покачал головой, надеясь, что ему хватит духу предложить парню не лезть не в своё дело, но вместо этого он проговорил почти неосознанно:
- Душа не на месте.
Бармен обернулся, внимательно взглянув на гитариста, и кивнул:
- Такое случается, парень.
Случается, чёрт побери...
Они шли вдоль прорезанной и выпотрошенной бессчётными пробками дороги, не обращая внимания на пьяные выкрики и смех. Они шли на некотором расстоянии друг от друга, словно не были знакомы, хотя, если остановиться и подумать – так оно и было. Двое совершенно чужих друг другу людей, невероятным образом столкнувшиеся в потоке жизни. Отчего бывает так, что раскрывать себя незнакомцу гораздо легче, чем родным и близким. Возможно, всё дело в предполагаемых последствиях, точнее, в их полном отсутствии.
- Что это, как ты думаешь? – обратился парень к Томо, помедлив, чтобы гитарист смог догнать его.
- О чём ты?
- Об этом вечере. Что это – начало, конец, всего лишь одно мгновение?
Милишевич задумчиво покачал головой, глядя в глаза бармену – тёмные, почти чёрные. Их необычный разрез придавал взгляду парня необъяснимую загадочность в сочетании с почти ожидаемой мягкостью – словно мармеладная сладость мартини наполняла всю его сущность.
- Думаю, всё вместе.
Парень улыбнулся, кивнув, и продолжил свой путь.
Томо, постояв немного, наслаждаясь неожиданным порывом свободы, чувствуя первые капли дождя, пятнающие кожу. Отчего-то ему было так легко следовать за слишком чужим ему человеком в этот вечер, и в этом, гитарист мог бы поклясться, не было ни капли притворства или досады. Он просто шёл, шаг за шагом освобождая себя от груза недавних часов ожидания, не зная точно, чем всё закончится, не чувствуя страха или беспокойства по этому поводу. Ему просто нравилось наблюдать за тёмной фигурой впереди, за тем, как свет фонарей играет с тенью, за постепенно темнеющим небом, за тысячами огней-светляков, наполняющих город. На миг Томо показалось, что его жизнь – нечто большее, чем лимонные шкурки или арбузные косточки. Пожалуй, его сиюминутная жизнь этим вечером была подобна освежающе-упоительному апельсиновому соку пополам с крупными кубиками льда как символом постоянства и уверенности в себе.
Бывают дни, когда ты, выбравшись в город, теряешь себя в безликой толпе, шагая по бесконечным тротуарам и мостовым, оскальзываясь на пластиковых пакетиках из-под фисташек, спотыкаясь о пивные бутылки, любуясь серым днём, таким привычным и спокойным, что ждать чудес – любого рода – просто лень. И вот наступает момент, когда замешанная на моросящем дожде реальность разбивается, трещит по швам лишь для того, чтобы явить миру свой истинный лик. Бывают дни, когда один за другим на твоём пути встречаются искалеченные и немые, такие местные блаженные, юродивые, искажённые. И с каждой новой встречей внутри что-то обрывается, словно все невысказанные уродливые слова стоят в горле подобно желчи.
Говорят, для того, чтобы быть красивым душой и телом, нужно окружать себя приятными людьми и вещами. К сожалению или к счастью – это слишком невозможно для того, чтобы быть осуществлённым. О чём речь, если даже истинное лицо любви уродливо – исполосовано многочисленными шрамами, рубцами, белесыми следами, оставшимися от старых царапин и рваных ран. Лицо любви прорезает насквозь мягкая улыбка закоренелого маньяка. Кожа пузырится на лбу как при ожоге. Длинные ресницы опалены, чёрные глаза как блестящие бильярдные шары весом в пару десятков килограмм. Если такой не соскользнёт послушно с пальцев, недолго лишиться ногтей или переломать кости.
- Посмотри на него, - пробормотал Джаред, уткнувшись лицом в лацкан пальто Мэтта. – И ты считаешь меня отвратительным.
Человек, усевшийся прямо на землю, курил, и тусклый огонёк освещал его измождённое изъеденное оспинами лицо. Редкие волосы почти не закрывали чёрную загнившую рану на его голове.
Воктер пробормотал что-то невнятно.
- Это ужасно, - проговорил Джаред с закрытыми глазами: он и подумать не мог, что ночная прогулка по городу может обернуться подобным испытанием. – У того парня нет, по крайней мере, половины носа...
Мэтт покачал головой: он почти привык к тому, что творилось в его районе – городе в городе на реке, где отбросы общества порой собирались выпить и почувствовать себя хотя бы немного живыми.
- И ты всё ещё цел и невредим, обитая здесь, - немного хрипло протянул младший Лето: подобная картина, казалось, слегка пошатнула его цинично-эгоцентричный взгляд на мир.
- Более того, откликнулся Воктер, - я вижу их почти каждый день – и всё ещё в здравом уме.
Что заставило их выйти на улицу в этот, пожалуй, совершенно обычным прошитый крепкими чёрными нитками день?
- Иногда я брожу вдоль набережной для того, чтобы найти кого-нибудь из них. Того парня со шрамом через всю щёку. Или же ту девчушку с разбитой в кровь скулой. Одноногого старика – их деда. И всё они...
- Зачем? – сдавленно осведомился младший Лето.
- Ради одной лишь цели, - кашлянул Мэтт, вздрагивая на пронизывающем ветру, из-за которого ныли зубы и изо рта время от времени вырывались тёплые облачка пара, растерзанные непогодой, - надеюсь почувствовать себя лучше. Надеюсь, что, глядя на них, я осознаю, что в моей жизни всё не так уж и плохо.
Гораздо легче говорить, что ненавидишь, находясь в тёплой уютной комнате, пусть и слегка захламлённой, слегка неряшливой. Легче всего кричать на весь мир о том, что любовь – хлам, мусор, дешёвка, прислушиваясь к неровному стуку любимого сердца, бегу любимой крови по венам, любимому и изученному вдоль и поперёк дыханию. Когда промозглый вечер забирается под рубашку, проникает под кожу, наполняет изнутри до краёв, так хочется обрести уверенность в том, что это слово – «любимый» - вообще существует.
- Парень, - обратился к Воктеру Человек – Без – Пальцев – На – Правой – Руке, - одолжи зажигалку, может, легче станет.
Джаред прижался к Мэтту ещё сильнее, чтобы укрыться от пронзительно-голубого взгляда внимательных глаз, столь похожих на его собственные, однако, утратившие свою поддельную наивность и дотошную любознательность слишком давно.
- Пожалуй, именно в этом вся суть, - тихо проговорил Воктер, так что младший Лето едва расслышал. – Не в том, что мы – я и ты – пытаемся притворяться иными, а в том, что мы уже стали ими. Твой выгоревший клуб, моя заброшенная стройка... Они ничего не стоят по сравнению с тем, во что превратились наши внутренности. Если наша любовь – это одноглазая старуха, то...
- Наша любовь – это ненависть, - со слабой улыбкой поправил басиста Джей. – Наша любовь – это полное её отсутствие.
Кажется, он всё ещё слишком боялся признать правоту Мэтта.
- Нет. Не может «полное отсутствие» так болеть внутри, не может это чёртово полное отсутствие сжимать сердце в попытке образумить меня. И я абсолютно уверен в том, что ты чувствуешь это – и даже в тебе полное отсутствие чего-либо звучит, словно фальшивая нота.
Где-то совсем близко, метрах в двадцати, за гранью светового круга, созданного тем самым своенравным фонарём, собрались десятки невероятных существ – враждебных, равнодушных, кровожадных на вид. Возможно, они всё ещё были людьми в глубине души, Джаред не мог бы сказать точно, но теперь ему казалось, что он в состоянии понять, каково это – быть точно таким же искалеченным и израненным изнутри, свёрнутым так, чтобы спрятать любые изъяны, скрыть все недостатки. Тщательно обклеенные подарочной фольгой, они гнили заживо, не подозревая об этом до недавнего времени. По крайней мере, младший Лето уж точно. Мэтт же оказался совсем другим, что для Джареда это было в равной степени удивительно и дико. Он вдруг осознал, что происходящее между ними и вокруг не стоило ни одного гребаного цента – они просто жили так, словно не понимали, в чём их счастье – в свободе притворяться тем, кем хочешь быть, но никогда не станешь. У этих бродяг не было возможности изменить себя настолько, чтобы, перешагнув через свои собственные принципы, сбросить старую кожу и покинуть это чёртово место. Они знали, кем являются, знали, что будет с ними в самом конце и не пытались этого отрицать. А что же стало с этим светлым и ярким чувством, которое постепенно покрывалось пылью, и пеплом, и ржавчиной? Изменилась ли его сущность? Вряд ли. Его оболочка потускнела, но из-под толстого слоя застывшей грязи оно блестело подобно золоту, слитком которого с лёгкостью можно пробить человеку череп и добраться до его мозга.
Верхние пуговицы на пальто Мэтта оказались расстёгнутыми, и Джаред осторожно обнял Воктера, чувствуя, как постепенно оттаивают его замёрзшие пальцы.
Холод объединял их – не столько «температура в три градуса ниже нуля», как передавали в прогнозе погоды, сколько их собственные промёрзшие насквозь души. У них всё неплохо получилось – обманывать весь мир и самих себя не стало неразрешимой задачей и непосильной ношей. Признать собственную глупость оказалось гораздо сложнее – точнее, отделаться от мысли, что происходящее не является правдой.
Высвободив руку, Джаред осторожно снял с носа Воктера очки, отправив их в тёмный карман пальто.
- Не говори мне... – начал, было, Мэтт, но младший Лето перебил его.
- Ты прекрасно знаешь, что я сейчас собираюсь сделать, более того – ты уверен, что именно это нам и нужно. Поэтому не стоит тебе строить из себя этакого гребаного педанта.
Воктер усмехнулся, надеясь, что ветер не помешает им признать себя такими, какие они и есть.
- Кажется, я вовсе и не собирался, - пробормотал он.
Не важно, пожалуй, насколько уродливы и искажёнными бывают чувства. Единственно верно лишь то, что нужно вовремя остановиться и понять, в чём причины ошибок, которые ты совершаешь вновь и вновь.
- Ты поцелуешь меня? - так и хочется закончить этот вопрос-утверждение игривым «угадал?».
- Я поцелую тебя, чёрт побери.
- Это похоже на угрозу.
- Придурок, это и есть угроза. Самая что ни на есть настоящая.
- Ты поцелуешь меня... – наверное, совсем иначе, не так, как раньше, гораздо слаще, так, на удачу...
14 октября 2008
Автор: Reno
Фан-дом: 30STM
Категория: RPS, drama, romance
Рейтинг: R
Пейринг: Мэтт/Джаред, упоминание Шеннон/Томо, слабые намёки на Томо/ОМС
От автора: обрывистые нити повествования, завершение каждой из линий лишь намечено, но не прорисовано. Неясные ситуации, двусмысленные фразы, странные события. Оставляю на ваше усмотрение.
Окончание
- Какого чёрта ты здесь делаешь? – грубовато поинтересовался Шеннон, когда обнаружил брата удобно устроившимся в глубоком кресле в приёмной доктора Мэдисона.
- Решил не рисковать, - пожал плечами Джей. – С медицинской страховкой у меня всё в порядке.
В этот вечер всё переплелось, стало одним спутанным клубком событий и лиц, оторванных от реальности, существующих лишь в безумном воображении мира как огромного в понимании любого человека конденсатора энергии, между металлическими лопастями которого с треском пробегают голубовато-лиловые искры. Пути тех людей, который наверняка не захотели бы видеть друг друга без особой надобности, пересеклись, оставляя за бортом жизни тех, кто имел неосторожность сорваться вниз, в тёмную воду неизвестности и неопределённости. К сожалению, фраза «спасение утопающих – дело рук самих утопающих» всё больше напоминает девиз, лозунг, кредо, как бы печально это ни звучало. В этом случае те, кому так сильно не повезло, норовили утянуть за собой окружающих.
- Джаред, - этот тон – в нём слишком много поддельной серьёзности, призванной скрыть вполне объяснимое раздражение, - скажи мне, в чём дело, иначе...
Иначе. А что вообще может произойти? Не так-то сложно найти слабые стороны человека, связь с которым оборвалась достаточно давно для того, чтобы успеть позабыть об этом.
- Иначе у меня не будет иного выхода, кроме как позвонить Мэтту и вызвать его сюда немедленно.
Неудачная попытка.
- Он был здесь, - пожал плечами младший Лето. – Ушёл около часа назад. Просил передать тебе, что всю ответственность берёт на себя.
- Тогда зачем ты позвонил мне, если всё и так в норме?
Джей прикрыл на миг глаза, надеясь, что последующий за этим непродолжительным молчанием ответ не станет причиной слишком уж бурной реакции.
- У меня трещина в ребре, - проговорил он, осторожно ощупав затянутый в марлевый корсет бок. – Но Воктер вдруг испугался чего-то и предусмотрительно бросил меня здесь. Я мог бы, конечно, поймать такси, но, если честно, надеялся, что ты обо мне позаботишься.
Пожалуй, старший Лето догадывался, почему Мэтт предпочёл уйти. С Джаредом порой было трудно ладить.
- Я должен был встретиться с Томо, бро. И из-за твоих капризов мне пришлось бросить всё лишь для того, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке, - проговорил Шеннон, чувствуя, как внутри всё горит от столь приятного чувства негодования, полноправного и справедливого, такого неподдельного, но хотя бы отчасти – надуманного, подогретого собственными силами, собственным едва заметным отчаянием.
- Никто не запретил бы тебе взять Милишевича с собой, - прохладно откликнулся младший Лето. – Это ведь не вопрос удачи или времени. Это твоё собственное решение.
А всё происходящее сейчас – чистой воды провокация.
- У тебя, Шенн, появилась уникальная возможность провести со мной хотя бы те жалкие полчаса, которые потребуются для того, чтобы добраться до чьей-нибудь квартиры – моей или же твой, - где-то в глубине этой самоуверенной фразы затаился горький смех. – Цени момент, бро.
- Вот ещё, - пробормотал старший Лето, не придумав ничего более убедительного.
На самом же деле он с необъяснимой и постыдной радостью ухватился за эту возможность бросить Томо в том самом кафе, где тот, отрешённый и оторванный от мира, следил так пристально за тающим сливочным мороженым с красными, как кровь, ягодами, крупными бусинами невиданного ожерелья – цепь событий и разочарований, собранные, сжатые в кулаке мгновения одиночества и раздумий. С некоторых пор Шенн привык искать спасение в каждом мимолётном взгляде, в каждом движении незнакомых ему людей. Он так неистово жаждал перемен, он так отчаянно завидовал Джареду и Мэтту, свободных в своём бесконечном падении в вязкую чёрную грязь, отвратительную, но столь приторно-многообещающую.
Отчего-то старшему Лето всегда казалось: только в правде весь смысл. И дело было даже не в том, что Томо порой прощал ему всё то, что иной представитель рода человеческого воспринял бы как личное оскорбление. Он прощал ему мелкую дробь ненужных откровений, прощал свинцовые дожди угасающих, полных безразличия дней, подрывался так часто на заминированных полях собственноручно созданной любви, а Шеннону хотелось бы искренности. Озлобленной, но настоящей истины. Для гитариста он был идеалом, и это доставляло определённые неудобства. И как бы старший Лето не старался, как бы он не желал добиться своего, раз за разом, каждый миг своего существования он чувствовал себя обманутым, загнанным в угол. В ответ на бесконечную доброту Томо, на его извечное понимание, на его раздражающе-тошнотворное восхищение Шеннон не имел права отвечать чем-либо иным, кроме вышеперечисленного. Он не смог бы заявить во всеуслышание, что ненавидит их безоблачно-солнечное сосуществование, не смог бы признаться в том, что пересытился этой сладостью, не сумел бы сказать об этом гитаристу. И вот опять – эта извечная картина недостижимого счастья, что преследовала его всё это время. Как абсурдно бы это не звучало, но Шенну хотелось бы почувствовать себя так, словно ему только что переломали рёбра в жаре и похоти безнадёжно сумасшедшего секса. Он мог бы быть здесь, на месте Джареда, избитый, брошенный так объективно и несправедливо своим любовником, наслаждаясь острым привкусом благостного одиночества, смакуя свою боль, которая одна способна оттенить истинную глубочайшую и невероятную привязанность спаянных намертво душ. Что, если в этой любви-ненависти есть своя собственная неподдельность?
- Я мог бы, - неожиданно для себя проговорил Шеннон. – Чёрт побери, мог бы, но не стал...
Что это – поиск новых ощущений, слепая ярость, притаившаяся где-то на дне сознания, обыкновенное человеческое «хочу» в ответ на соблазны и радости жизни? Они – как чёрное и белое. Нет. Радикально чёрное и выбеленное до невозможной хрупкости белое. Полная любви ненависть и погружённая в сосуд с ненавистью любовь. Игра слов, игра странная и бесцельная. Попытка сравнить два совершенно разных мира, избранных своими обитателями совершенно добровольно лишь для того, чтобы найти себя, не деле же – потерять.
Старший Лето присел рядом с братом на один из белых пластиковых больничных стульев, и позволил Джареду окинуть себя отвратительно-понимающим взглядом. Позволил себе почувствовать болезненное стремление момента раскрыть все карты одним движением, признаться в чём-то самому себе, в чём-то – младшему Лето, которому в данный момент не было дела до собственного состояния, до этой зудящей боли внутри, боли, плотно прилегающей к лёгким, боли, плотно приставшей к сердцу. Такой радостной боли, настоящей и прочной, словно стальная дверь тёмного сейфа. Единственное и нерушимое доказательство того, что мир – замкнутый круг, в центре которого плещется ленивая вялотекущая пустота, зато металлический обруч диаметра – вечный бег, вечное стремление добраться до конца, стремление неосознанное и глупое лишь потому, что каждая точка, обладающая неоценимой возможностью стать финишной чертой, не подозревает о том, что она – начало нового изматывающе радостного круга воображаемой трассы.
- Какого чёрта ты там делаешь? – едва сдерживая смех, проговорил Джаред, плечом прижимая мобильный к уху.
В блестящем зеркале влажного после дождя асфальта отражались яркие вечерние огни, расплываясь золотистыми кляксами. Кажется, воздух всё ещё был до краёв полон промозглой сыростью, так что Мэтт, оказавшийся под окнами джаредовской квартиры, приплясывал, чтобы согреться. За его спиной ночной Лос-Анджелес расцветал на глазах, успев позабыть о скучных буднях под серым небом, и теперь раскрывался в своей истинной сущности, потрясающей окутанной блеском красоте, так не похожей на деловитое дневное равнодушие по отношению к обитателям города. Лос-Анджелес горел в самом приятном пламени, пламени роскоши и шарма, неповторимого стиля, утончённого вкуса, и, пожалуй, мог бы стать самой яркой точкой на Западном побережье.
Внизу, в холодных объятиях вечера, Воктер едва не выронил телефон, который, пожалуй, наверняка разбился бы, ударившись о скользкую поверхность пропитанного влагой асфальта.
Он маршировал, словно заправский солдат, курил, выпуская в туманный воздух клубы белого на фоне тёмного города дыма. Он напевал что-то, и невнятная мелодия растворялась электрическими импульсами, чтобы собрать себя вновь в динамике мобильного младшего Лето. Он размахивал руками и рисовал в воздухе глифы, сминая их, словно пластилин, пытаясь вылепить что-то более значимое и весомое. Он смотрел на звёзды, на Джареда, на мокрые скамейки в парке, на мокрые деревья на аллее, на редких прохожих. Он спрашивал их, который час, интересовался, как идут дела, рассказывал смешные истории.
Он возник неожиданно, без предупреждения позвонил, предложив Джареду выглянуть в окно. И, пожалуй, он совершенно не собирался подниматься по лестнице, чтобы укрыться от холода в квартире младшего Лето.
- Ну, хватит, Мэтт, - проговорил Джей, всё ещё улыбаясь: весь этот спектакль, разыгранный Воктером, изрядно позабавил его. – Поднимайся, иначе простудишься.
Их забота – главный подводный камень той самой реальности, в которой они проводят вместе слишком много времени, чтобы не замечать этого. Их забота – единственный стоящий внимания враг жизненных принципов и установок, но бороться с её проявлениями бесполезно.
- Как твои рёбра? – поинтересовался тот вместо ответа – раз уж сегодня они решили правила нарушать. – Не слишком беспокоят?
- Жить буду, - кивнул младший Лето. – Не глупи, иначе у тебя будут неприятности.
- Ммм... Серьёзные? – весело уточнил Мэтт. – Не могу сказать, что напуган, скорее, полон надежд.
Их тон – это всего лишь шутка. Они смеются над собой и окружающим их странным миром, в котором ложь – основная денежная единица, правда – мусор в корзине для бумаг, любовь – ненависть, вывернутая наизнанку, ненависть – любовь, неосторожно влезшая в грязь. Ну, а надежда – просто показатель того, что всё сдвинулось с мёртвой точки, именуемой безупречным равнодушием.
- Поднимайся, у меня полно горячего шоколада и новых тарелок, которые можно разбить.
В паре кварталов от дома Джареда играла музыка, и кто-то, похоже, намеревался развлекаться всю ночь. Огненные розы вспухали подобно раковым опухолям, которые сочились редкими каплями угасающих искр. Столь отвратительное для прекрасного промозглого октябрьского вечера сравнение.
- Жаль, что нельзя открыть окна и полюбоваться фейерверком, - задумчиво пробормотал Мэтт, считая ступени – сегодня их отчего-то было меньше, чем обычно, или же так получилось из-за того, что он всякий раз перепрыгивал через одну, так что кеды скользили, оставляя на гладком бетоне грязные следы.
- Это ведь не спасёт тебя от простуды, ага? – заметил Джаред, так искусно слившийся с темнотой коридора, что Мэтт вздрогнул от неожиданности.
- Тебе не приходила в голову одна гениальная мысль? – иронично поинтересовался он. – На стенах в квартире есть такие белые пластмассовые панельки, которые кое-кто называет выключателями. Так вот, стоит лишь нажать на кнопку, как – voilà! – зажжётся свет!
Джаред поджал губы, окинув донельзя довольного шуткой Мэтта взглядом, полным притворного презрения.
- Темнота была нужна мне для того, чтобы видеть тебя на улице, балда, - проговорил он, демонстративно закатив глаза. – Но подобная мысль, конечно, тебе и в голову бы не пришла.
Подобные дурачества – их собственность с клеймом авторских прав, и только им разрешено подкалывать друг друга, вворачивая шпильки в приторно-повседневные разговоры, безжалостно втыкая их в весьма стандартный облик и предсказуемую последовательность фраз. Неужели, всего этого мало для того, чтобы признать себя хоть самую малость влюблённым? Кажется, да. По их меркам.
- Держи, - пробормотал Джаред, так и не удосужившись включить хотя бы настольную лампу. – Самая большая кружка, которую я только смог найти.
Когда входишь в тёмную комнату, следует закрыть глаза и медленно досчитать до десяти – мрак прояснится, станет куда более чётким, прорезанный мягким сиянием фонарей, вспоротый неосторожным скольжением острого как бритва блестящего лезвия фар проезжающих мимо машин. И тогда даже в столь густых сумерках удастся разглядеть хоть что-нибудь, что пригодится в дальнейшем. Например, белоснежный в лунном сиянии край бинта, выступающий из-под хлопковой майки.
- Джей, - осторожно позвал младшего Лето Мэтт, твёрдо уверенный в том, что следует задать вопрос, - что тебе сказали в больнице?
- Мог бы остаться, чтобы после не спрашивать о подобной ерунде, - беззаботно откликнулся младший Лето, поддразнивая басиста. – Уж лучше пей свой горячий шоколад, пока всё не остыло.
Воктер вздохнул – с упрямством Джареда он, прямо сказать, был знаком достаточно хорошо, чтобы осознавать тот факт, насколько младший Лето доволен собой, скрывая от него что-то важное.
- Это был перелом? – решился продолжить Мэтт. – Что показали рентгеновские снимки?
- Не в курсе, - пожал плечами Джаред. – Они мне не понравились, и я их выбросил.
- Но ты, чёрт побери, выглядишь совершенно здоровым, - с улыбкой проговорил Мэтт, чувствуя сладкий привкус на языке: аромат какао вился в воздухе подобно табачному дымку, пропитывая волосы и кожу. – И восхитительно пахнешь шоколадом.
От подобного заявления Джаред расхохотался, запрокинув голову, прижав ладонь к больному боку, скрытому под двойным слоем марли и эластичного бинта, закреплённого под мышкой специальными металлическими скобами.
- Ничего глупее я ещё не слышал, - заикаясь, пробормотал младший Лето, пытаясь глубоко вдохнуть: длинная чёлка падала ему на глаза, мешая смотреть, и Мэтт невольно протянул вперёд руку, чтобы отвести непослушную тёмную прядь и заправить её за ухо.
Замерли.
Мокрый асфальт за окном вновь и вновь накрывал мягкий глухой удар: пожалуй, кто-то серьёзно подготовился к вечеринке, скупив, пожалуй, все запасы фейерверков в ближайшем магазинчике.
Смех рвался наружу, старательно сдерживаемый силой воли момента – невозможно было заставить себя сдвинуться с места и избавиться от нарастающего напряжения.
- Иди-ка сюда, - чуть смущённо пробормотал Воктер, когда младший Лето немного успокоился, взглянув на Мэтта пристально и настороженно, прикидывая, чего ему будет стоить неожиданный побег на кухню под предлогом... Причину, пожалуй, можно придумать и позже. – Джей.
Чуткие пальцы басиста проникли под майку Джареда, осторожно касаясь горячей кожи.
- Хочешь – беги, - проговорил он чуть сдавленно, словно боролся с самим собой.
Младший Лето не двинулся с места:
- А как же твоё извечное «раз уж мы договорились...»? Решил сменить тактику?
Мэтт чуть улыбнулся: ему нравилось это полузабытое ощущение, когда не было необходимости оставлять за собой последнее слово.
Они уже пытались когда-то называть вещи другими именами, пытались, но ничего из этого не получилось. Из ненависти не вылепить любовь, привязанность невозможно закрасить дочерна, хотя эти чувства до странности идентичны – по силе и безграничности. Пожалуй, это вообще было откровенной глупостью, по мнению Мэтта. Когда-то это было милой безделушкой, по мнению Джареда. Так или иначе, они оба старательно избегали упоминаний о том времени, когда любовь ещё не была ненавистью, а ненависть не претендовала на что-то большее, чем любовь.
Замкнутые в свой собственный круг, они так щедро делили холодную нежность и что-то подозрительно напоминающее словарь синонимов и антонимов английского языка. Отчего-то многим нравится прятать себя за целой кипой бесполезных слов, выдуманных людьми, людьми изобретёнными, искажёнными, извращёнными. Любое понятие – это всего лишь чья-то злая шутка. Мы называем стол так, а не иначе, лишь по той простой причине, что кто-то слишком давно решил всё за нас. Мэтт хотел бы назвать младшего Лето уродом, психом, странным типом. Джареду понравилась бы идея относиться к Воктеру, как к пустому месту. Их обоюдное желание не находило себе места в этом мире, вот почему они предпочли создать параллельную реальность, пятое измерение, в котором действовали бы их собственные законы. То место, где ненавидеть можно так же сильно, как и любить, не думая о том, что, испытывая подобные чувства одновременно, легко загнать себя в угол. Всё, о чём каждый из них мог бы мечтать. Недобрая сказка, лишённая всяких адаптаций. Недружелюбная, угрюмая, мрачная. Нет. Светлая, радостная, но просто по-своему. На границе злобы и обожания. На границе отвращения и влечения. Что-то среднее между днём и ночью. Словно бы алфавит их жизни поставили с ног на голову. Каждые N тысяч лет Земля меняет свою орбиту.
- Ты отвратителен, - это фраза – чистой воды притворство, но ведь ложь – неотъемлемая часть нашей жизни. – Ты отвратителен.
- Это тебя не спасёт, - тихий смешок на фоне вкрадчивого стука дождя звучит как угроза.
На деле же подобный обмен фразами – своего рода игра. Кто следующий? Сумеешь принять такой вот пас? Происходящее – иллюзия, ничего больше, но даже подобный мираж может обратиться подлинными картонными декорациями.
Влажный свет фонарей, просочившийся сквозь рельефную поверхность занавесок, пятнает кожу ажурными заготовками будущего рисунка.
- Ты отвратителен. Твои чёртовы проступающие под кожей рёбра, твои ключицы, твои тонкие запястья, твой гребаный курносый нос. Меня от тебя тошнит.
Разобрать по косточкам, свалить всю в кучу и ещё долго целовать это неуловимое ощущение присутствия, ласкать мнимое тепло, обводить тени-трафареты кончиком языка.
- Единственное преимущество – в целом смотрится довольно-таки неплохо.
Что произошло бы в том случае, если бы всё было наоборот?
- Ты восхитителен… Ты чудесен. Ты очарователен, - эти слова сломали бы тонкую язвительную конструкцию их хрупкой обоюдной неприязни, и даже беззащитность яремной впадинки не спасла бы всё от краха.
Когда ты строишь мир, целиком и полностью основанный на антиподах и противопоставлениях, так тяжело признать себя неправым и изменить своим принципам.
- Неплохо, - как эхо, - ты сам себе противоречишь. «Неплохо» здесь не сработает. «Неплохо» - это не слишком-то похоже на оправдание. Ты отвратителен. Точка.
Джаред всегда смеётся над такими словами – а ведь они действительно смехотворны. Это напоминает детскую игру «Всё наоборот», когда есть лишь правила и ничего больше. Так отрадна в подобных условиях мысль о том, что «отвратительный» в этом мире означает «любимый». Не существует более простого способа создать свой секретный язык.
Джаред всегда смеётся, запрокинув голову, и бугорок кадыка, проступающий под кожей, выглядит столь притягательно, что нет сил и причин бороться с собой.
- Я отвратителен, но это не мешает тебе… поступать так?
- Ммм… пожалуй, нет.
Самые большие обманщики и лицемеры. Самые большие страдальцы. Люди, которые так отчаянно пытаются выкарабкаться из тривиальной бездны всем известных слов и фраз. Зачем? Наверное, лишь для того, чтобы оставить что-то вместо себя, избавиться от себя, закопать своё тело в песок, утопить себя в череде одинаковых дней, разбить себя, уничтожить себя, вытравить себя, стереть с лица Земли. Чаще вместе, чем поодиночке, так ведь легче. Но иногда и наоборот – как испытание, изощрённая пытка.
Воскресение – выходной, и это присыпанное бетонной крошкой место почти мертво под грузом каменных плит, металлических перекрытий, исполинских механизмов, призванных тягать гнутые корыта с песком на самый верх, туда, где до неба рукой подать – словно это лишь огромный голубой купол, накрывший всё сущее. Чёрные провалы будущих окон и дверей, аккуратные пирамиды кирпичей, серая штукатурка, которая так и не успела высохнуть до конца. Мятые рулоны линолеума, сваленные в углу помещения на первом этаже. Зародыш. Будущее здание парламента, здание школы, здание торгового центра. Возможно. Только сейчас это всего лишь голые стены и отличная возможность проверить, кто боится высоты.
- Можешь открыть глаза.
Первое, что попадает в поле зрения – зловеще изогнутые железные жилы арматуры, рвущие бетонную плоть фундамента.
- Романтично, - подытожил Джаред, спокойно оглядываясь: по его меркам они находились этаже так на седьмом, а это донельзя самодовольное число сулило удачу. – Никогда бы не подумал, что кому-то удастся превзойти меня по части таких вот неожиданных выпадов. Один – ноль.
Мэтт ухмыльнулся, но спустя мгновение улыбка его исчезла, на смену ей пришла назойливая неуверенность в разумности происходящего.
- Отчего-то на ум приходит лишь одно слово – катакомбы, - отрешённо пробормотал младший Лето, пытаясь понять, каким образом ему, пусть и под присмотром Воктера, удалось добраться до этого места по узким, словно карнизы, перекладинам, заменявшим собою монолиты лестничных пролётов, и при этом ни разу не усомниться в собственной безопасности. Каждый раз, когда возникал хотя бы ничтожный шанс оступиться и благополучно приземлиться где-нибудь в Раю, Джей чувствовал незримое (раз уж глаза его были закрыты) присутствие Мэтта, который осторожно направлял его, предугадывая следующий шаг, и тепло его рук было таким искренним, что догадки становились всё более похожими на навязчивые идеи.
- Стройплощадка, - констатировал очевидное младший Лето, задумчиво разглядывая рельефную поверхность кирпичной кладки, - это что, очередная шарада?
Скорее, ответ на прошлый вызов.
- Возможно, - пожал плечами Воктер. – Признаться, тот неудачный поход в клуб позже натолкнул меня на одну мысль…
Их ненавистная любовь – электропроводка, вышедшая из строя. Колет короткими разрядами тока, бьёт со всей силы по нервам, искрит и плавит пластик сердец. Их чувства – отключение электроэнергии в самый разгар шоу, когда поиск свечей вслепую не даёт никаких результатов, словно тусклый свет зажигалки – единственный ориентир в этой чётко расписанной по минутам ночи.
- Этот дом – я, - какое странное чувство – дежа вю. Привязчивое и наглое, изматывающее. – Этот недостроенный дом – я, целиком и полностью.
Джаред хмыкнул, покачав головой.
- Я пуст, мёртв, бесцветен. Я состою лишь из несбывшихся надежд и тщетных ожиданий.
- Все мы страдаем подобной болезнью, - младший Лето провёл рукой по волосам. – К сожалению.
- Я такой дом, который уже и не чает дождаться завершения ремонта. Ничто не укрывает мои голые стены, никому нет дела до того, что выше седьмого этажа только глубокая пустота.
«Значит, всё-таки седьмой»
- И, кажется, это хуже, чем выгореть, осыпаться чёрными хлопьями, остаться живым, хотя и искалеченным. В этом смысле я ещё даже не родился – и это звучит так нелепо.
- Ты нелепый, - неожиданно улыбнулся младший Лето. – Ты нелепый, и эти откровения – тоже. Тебе не идёт быть настолько же мерзким, как и я. Ты гораздо лучше, тебе не удастся меня обмануть.
Скорее, эти сложенные из тысяч кусочков стены – то, что многие называют отношениями. И это каменные перегородки разделяют их каждый день, так благосклонно устанавливая часы редких свиданий.
Слишком просто протянуть руку, почувствовав на миг тепло тела под тканью рубашки, под защитным покровом наполовину расстёгнутого пальто, карманы которого полны пустых обещаний, ярких разноцветных камешков под замком, под арестом сомкнутых металлических зубьев молний, и легко толкнуть, качнуть, остановить за миг до бесславного падения в зыбкие сумерки, неспособные удержать, уберечь от верной смерти.
Набрать песка, набрать полные горсти строительной смеси и швырнуть в воздух, пусть осядет на волосах и в глубине лёгких пылью тончайшего помола. Казалось бы, наша жизнь – одна большая свалка стройматериалов, вопрос лишь в том, насколько умелый мастер из тебя мог бы получиться, чтобы собрать свой собственный дом, обклеить его квинтэссенцией радости, счастья, чего-то большего, чем обыденность, чего-то меньшего, чем эгоцентризм. И после вовсе не следует жаловаться на то, что за время безучастного созерцания доски успели прогнить, гвозди – заржаветь, а едва установленный фундамент столь неудачно обрушиться. Как бы то ни было – раздирай пальцы в кровь, но строй себя, строй вокруг себя нечто похожее на жизнь, на смерть, на отчаяние. Укрась всё вокруг цветами сумасбродства и неоднозначности. Сделай хоть что-нибудь, чтобы навсегда утратить право винить в неудачах кого-либо, кроме себя.
- А теперь я просто столкну тебя вниз, - пробормотал Мэтт, конечно же, не претендуя на излишнюю серьёзность. – Хочешь, я сделаю это только для того, чтобы ты не сомневался во мне?
Джаред усмехнулся, пытаясь не поддаваться внезапно накатившему невнятному ужасу, словно в данной ситуации, не смотря на тон Воктера, от него самого ничего не зависело. Холодный ветер забрался за пазуху, уютно устроившись в нагрудном кармане поверх сердца, холодя, проникая под кожу.
- Нет, - прошептал младший Лето, чувствуя собственное горячее дыхание на обветренных губах. – Вовсе нет, Мэтт.
Тот чуть улыбнулся, но спустя мгновение вздохнул глубоко и устало. Плечи его поникли, он прислонился к косяку будущей, а возможно и несуществующей двери, словно пытался сохранить равновесие, а затем и вовсе присел у стены.
- Чем же всё закончится? – пробормотал он едва слышно, но младший Лето не обратил на него внимания, или же сделал вид, что не расслышал.
Наверное, для начала нужно, чтобы этот огонь разгорелся чуть сильнее, чтобы после было не так обидно залить его ледяной родниковой водой.
Пожалуй, осознать всю сложность своего положения не так уж и трудно, стоит только взглянуть на часы и с удивлением обнаружить, что до закрытия кафе осталось не более четверти часа. Ещё минут семь – и образцово-вежливый официант возникнет по правую руку, прозрачно намекнув на то, что время пришло. Наверное, этот час наступил уже давным-давно, и как бы ты ни пытался оправдать себя заказанным десертом, к которому так и не успел притронуться, и остывшим кофе в крошечной фарфоровой чашке, ничто уже не сможет изменить привычный ход вещей.
Томо задумчиво усмехнулся, чертя вилкой неясные символы на податливой бумажной поверхности бледно-лиловой салфетки. Ему не хотелось уходить, ему не слишком нравилась идея провести здесь большую часть ночи, но так или иначе – этот день закончился, и пора было выбросить себя в промозглую сырость залитой светом фонарей улицы, вдохнуть поглубже и окунуться в вечер с головой, глотнуть неясной мутной воды, вынырнуть на поверхность и позволить течению нести себя в неизвестном и потому притягательном направлении. Если тебе кажется, что уже нечего терять, то, возможно, так оно и есть?
- Две минуты, - кивнул гитарист нетерпеливому бармену, который в последний раз окинул свои владения пристальным взглядом. – Две минуты, парень, и меня здесь не будет.
Возникает некий предел, перешагнув который начинаешь чувствовать себя гораздо лучше, не смотря на то, что всего пару минут назад сердце так тяжело стучало в груди. Как бы плохо тебе ни было, наступит момент, когда тревога уйдёт – без какой-либо помощи.
- Нам пора, - откликнулся парень, щёлкнув ногтём по блестящему металлическому боку шейкера.
- Пора, - пробормотал гитарист, в который раз оглянувшись на бармена. Не слишком-то он был похож на гея, скорее, совсем не напоминал мужчину нетрадиционной ориентации, но кто бы сказал подобное о самом Томо? Это прозвучало бы абсурдно для незнакомых с ним людей, но для Шеннона... да, для Шенна Лето это было правдой. Для кого-нибудь ещё? Может быть, для этого парня, нырнувшего под стойку в поисках выскользнувшей из пальцев запонки? Камень сверкнул ярко и фальшиво в приглушённом свете ламп. Зелёная стекляшка, цвет которой слишком отдалённо напоминает оттенок внимательных добрых глаз, которые в миг утратили свой невероятный блеск. Отчего-то Томо был в этом уверен, хотя так и не дождался старшего Лето.
Как странно: возможность понять, что всё закончилось, существует. Более того, тебе вовсе не нужно звонить кому-то, требовать объяснений. Не нужно почти ничего, чтобы догадаться обо всём самому. Зажав в кулак нервы, кивнуть с согласной улыбкой, словно это решение обоюдно. И если оно – окончательное и бесповоротное - тут уж ничего не поделать. Пусть ноет внутри, режет и жжёт. Возможно, не стоит даже мучить себя вопросами, бессонницей, не стоит заниматься самобичеванием. Когда осознание так ясно, кристально прозрачно – разве не легче принять его?
- Пойдём, - хлопнул его по плечу парень, так ловко управлявшийся с рюмками и бокалами. – Пойдём, мне пора всё закрывать.
Томо поднялся, почти не слушая, бросил взгляд на неубранный стол, пожал плечами и последовал за барменом, который уже успел добраться до двери. Ключи в связке, прикреплённой к кольцу у кармана его причудливо скроенных брюк, звякнув, поймали металлический отблеск ворвавшегося в приоткрытую дверь проспекта.
Они вышли, и прохладный воздух наполнил лёгкие, так что в горле на миг запершило.
- Так о чём это мы? – поинтересовался парень, хотя они едва обменялись парой слов.
Томо взглянул на него с некоторой обречённостью во взгляде, от которой, как он надеялся, ему удалось избавить ещё четверть часа назад. Остался этот едва заметный намёк на грусть – или что там могло быть? – предательски отразившись во взгляде,
- Что с тобой случилось? – поинтересовался бармен, запирая замки. – Ты ведь слегка не в себе.
Милишевич покачал головой, надеясь, что ему хватит духу предложить парню не лезть не в своё дело, но вместо этого он проговорил почти неосознанно:
- Душа не на месте.
Бармен обернулся, внимательно взглянув на гитариста, и кивнул:
- Такое случается, парень.
Случается, чёрт побери...
Они шли вдоль прорезанной и выпотрошенной бессчётными пробками дороги, не обращая внимания на пьяные выкрики и смех. Они шли на некотором расстоянии друг от друга, словно не были знакомы, хотя, если остановиться и подумать – так оно и было. Двое совершенно чужих друг другу людей, невероятным образом столкнувшиеся в потоке жизни. Отчего бывает так, что раскрывать себя незнакомцу гораздо легче, чем родным и близким. Возможно, всё дело в предполагаемых последствиях, точнее, в их полном отсутствии.
- Что это, как ты думаешь? – обратился парень к Томо, помедлив, чтобы гитарист смог догнать его.
- О чём ты?
- Об этом вечере. Что это – начало, конец, всего лишь одно мгновение?
Милишевич задумчиво покачал головой, глядя в глаза бармену – тёмные, почти чёрные. Их необычный разрез придавал взгляду парня необъяснимую загадочность в сочетании с почти ожидаемой мягкостью – словно мармеладная сладость мартини наполняла всю его сущность.
- Думаю, всё вместе.
Парень улыбнулся, кивнув, и продолжил свой путь.
Томо, постояв немного, наслаждаясь неожиданным порывом свободы, чувствуя первые капли дождя, пятнающие кожу. Отчего-то ему было так легко следовать за слишком чужим ему человеком в этот вечер, и в этом, гитарист мог бы поклясться, не было ни капли притворства или досады. Он просто шёл, шаг за шагом освобождая себя от груза недавних часов ожидания, не зная точно, чем всё закончится, не чувствуя страха или беспокойства по этому поводу. Ему просто нравилось наблюдать за тёмной фигурой впереди, за тем, как свет фонарей играет с тенью, за постепенно темнеющим небом, за тысячами огней-светляков, наполняющих город. На миг Томо показалось, что его жизнь – нечто большее, чем лимонные шкурки или арбузные косточки. Пожалуй, его сиюминутная жизнь этим вечером была подобна освежающе-упоительному апельсиновому соку пополам с крупными кубиками льда как символом постоянства и уверенности в себе.
Бывают дни, когда ты, выбравшись в город, теряешь себя в безликой толпе, шагая по бесконечным тротуарам и мостовым, оскальзываясь на пластиковых пакетиках из-под фисташек, спотыкаясь о пивные бутылки, любуясь серым днём, таким привычным и спокойным, что ждать чудес – любого рода – просто лень. И вот наступает момент, когда замешанная на моросящем дожде реальность разбивается, трещит по швам лишь для того, чтобы явить миру свой истинный лик. Бывают дни, когда один за другим на твоём пути встречаются искалеченные и немые, такие местные блаженные, юродивые, искажённые. И с каждой новой встречей внутри что-то обрывается, словно все невысказанные уродливые слова стоят в горле подобно желчи.
Говорят, для того, чтобы быть красивым душой и телом, нужно окружать себя приятными людьми и вещами. К сожалению или к счастью – это слишком невозможно для того, чтобы быть осуществлённым. О чём речь, если даже истинное лицо любви уродливо – исполосовано многочисленными шрамами, рубцами, белесыми следами, оставшимися от старых царапин и рваных ран. Лицо любви прорезает насквозь мягкая улыбка закоренелого маньяка. Кожа пузырится на лбу как при ожоге. Длинные ресницы опалены, чёрные глаза как блестящие бильярдные шары весом в пару десятков килограмм. Если такой не соскользнёт послушно с пальцев, недолго лишиться ногтей или переломать кости.
- Посмотри на него, - пробормотал Джаред, уткнувшись лицом в лацкан пальто Мэтта. – И ты считаешь меня отвратительным.
Человек, усевшийся прямо на землю, курил, и тусклый огонёк освещал его измождённое изъеденное оспинами лицо. Редкие волосы почти не закрывали чёрную загнившую рану на его голове.
Воктер пробормотал что-то невнятно.
- Это ужасно, - проговорил Джаред с закрытыми глазами: он и подумать не мог, что ночная прогулка по городу может обернуться подобным испытанием. – У того парня нет, по крайней мере, половины носа...
Мэтт покачал головой: он почти привык к тому, что творилось в его районе – городе в городе на реке, где отбросы общества порой собирались выпить и почувствовать себя хотя бы немного живыми.
- И ты всё ещё цел и невредим, обитая здесь, - немного хрипло протянул младший Лето: подобная картина, казалось, слегка пошатнула его цинично-эгоцентричный взгляд на мир.
- Более того, откликнулся Воктер, - я вижу их почти каждый день – и всё ещё в здравом уме.
Что заставило их выйти на улицу в этот, пожалуй, совершенно обычным прошитый крепкими чёрными нитками день?
- Иногда я брожу вдоль набережной для того, чтобы найти кого-нибудь из них. Того парня со шрамом через всю щёку. Или же ту девчушку с разбитой в кровь скулой. Одноногого старика – их деда. И всё они...
- Зачем? – сдавленно осведомился младший Лето.
- Ради одной лишь цели, - кашлянул Мэтт, вздрагивая на пронизывающем ветру, из-за которого ныли зубы и изо рта время от времени вырывались тёплые облачка пара, растерзанные непогодой, - надеюсь почувствовать себя лучше. Надеюсь, что, глядя на них, я осознаю, что в моей жизни всё не так уж и плохо.
Гораздо легче говорить, что ненавидишь, находясь в тёплой уютной комнате, пусть и слегка захламлённой, слегка неряшливой. Легче всего кричать на весь мир о том, что любовь – хлам, мусор, дешёвка, прислушиваясь к неровному стуку любимого сердца, бегу любимой крови по венам, любимому и изученному вдоль и поперёк дыханию. Когда промозглый вечер забирается под рубашку, проникает под кожу, наполняет изнутри до краёв, так хочется обрести уверенность в том, что это слово – «любимый» - вообще существует.
- Парень, - обратился к Воктеру Человек – Без – Пальцев – На – Правой – Руке, - одолжи зажигалку, может, легче станет.
Джаред прижался к Мэтту ещё сильнее, чтобы укрыться от пронзительно-голубого взгляда внимательных глаз, столь похожих на его собственные, однако, утратившие свою поддельную наивность и дотошную любознательность слишком давно.
- Пожалуй, именно в этом вся суть, - тихо проговорил Воктер, так что младший Лето едва расслышал. – Не в том, что мы – я и ты – пытаемся притворяться иными, а в том, что мы уже стали ими. Твой выгоревший клуб, моя заброшенная стройка... Они ничего не стоят по сравнению с тем, во что превратились наши внутренности. Если наша любовь – это одноглазая старуха, то...
- Наша любовь – это ненависть, - со слабой улыбкой поправил басиста Джей. – Наша любовь – это полное её отсутствие.
Кажется, он всё ещё слишком боялся признать правоту Мэтта.
- Нет. Не может «полное отсутствие» так болеть внутри, не может это чёртово полное отсутствие сжимать сердце в попытке образумить меня. И я абсолютно уверен в том, что ты чувствуешь это – и даже в тебе полное отсутствие чего-либо звучит, словно фальшивая нота.
Где-то совсем близко, метрах в двадцати, за гранью светового круга, созданного тем самым своенравным фонарём, собрались десятки невероятных существ – враждебных, равнодушных, кровожадных на вид. Возможно, они всё ещё были людьми в глубине души, Джаред не мог бы сказать точно, но теперь ему казалось, что он в состоянии понять, каково это – быть точно таким же искалеченным и израненным изнутри, свёрнутым так, чтобы спрятать любые изъяны, скрыть все недостатки. Тщательно обклеенные подарочной фольгой, они гнили заживо, не подозревая об этом до недавнего времени. По крайней мере, младший Лето уж точно. Мэтт же оказался совсем другим, что для Джареда это было в равной степени удивительно и дико. Он вдруг осознал, что происходящее между ними и вокруг не стоило ни одного гребаного цента – они просто жили так, словно не понимали, в чём их счастье – в свободе притворяться тем, кем хочешь быть, но никогда не станешь. У этих бродяг не было возможности изменить себя настолько, чтобы, перешагнув через свои собственные принципы, сбросить старую кожу и покинуть это чёртово место. Они знали, кем являются, знали, что будет с ними в самом конце и не пытались этого отрицать. А что же стало с этим светлым и ярким чувством, которое постепенно покрывалось пылью, и пеплом, и ржавчиной? Изменилась ли его сущность? Вряд ли. Его оболочка потускнела, но из-под толстого слоя застывшей грязи оно блестело подобно золоту, слитком которого с лёгкостью можно пробить человеку череп и добраться до его мозга.
Верхние пуговицы на пальто Мэтта оказались расстёгнутыми, и Джаред осторожно обнял Воктера, чувствуя, как постепенно оттаивают его замёрзшие пальцы.
Холод объединял их – не столько «температура в три градуса ниже нуля», как передавали в прогнозе погоды, сколько их собственные промёрзшие насквозь души. У них всё неплохо получилось – обманывать весь мир и самих себя не стало неразрешимой задачей и непосильной ношей. Признать собственную глупость оказалось гораздо сложнее – точнее, отделаться от мысли, что происходящее не является правдой.
Высвободив руку, Джаред осторожно снял с носа Воктера очки, отправив их в тёмный карман пальто.
- Не говори мне... – начал, было, Мэтт, но младший Лето перебил его.
- Ты прекрасно знаешь, что я сейчас собираюсь сделать, более того – ты уверен, что именно это нам и нужно. Поэтому не стоит тебе строить из себя этакого гребаного педанта.
Воктер усмехнулся, надеясь, что ветер не помешает им признать себя такими, какие они и есть.
- Кажется, я вовсе и не собирался, - пробормотал он.
Не важно, пожалуй, насколько уродливы и искажёнными бывают чувства. Единственно верно лишь то, что нужно вовремя остановиться и понять, в чём причины ошибок, которые ты совершаешь вновь и вновь.
- Ты поцелуешь меня? - так и хочется закончить этот вопрос-утверждение игривым «угадал?».
- Я поцелую тебя, чёрт побери.
- Это похоже на угрозу.
- Придурок, это и есть угроза. Самая что ни на есть настоящая.
- Ты поцелуешь меня... – наверное, совсем иначе, не так, как раньше, гораздо слаще, так, на удачу...
14 октября 2008
-
-
15.10.2008 в 23:05спасибо...
отзыв оставляю сама знаешь где и подписываца тут не буду
надеюсь теперь мне удасца дописать... я знаю каким будет конец
-
-
16.10.2008 в 18:16-
-
19.10.2008 в 20:45-
-
20.10.2008 в 21:04шикарная фраза
Спасибо за рассказ
-
-
21.10.2008 в 18:39Благодарю! эта фраза - одна из ключевых, пожалуй. очень рада, что понравилось=)
-
-
24.10.2008 в 03:29Не перестаю удивляться твоему таланту. Такие большие творения, но все равно не теряешься в самом смысле написаного!
-
-
24.10.2008 в 18:10Спасибо огромное ещё раз! Стараюсь хотя бы как-то сохранять логику, хотя не всегда удаётся=))
-
-
20.11.2008 в 12:59Я боялась, что этот рассказ изменит картинку моего расска3а в голове, но этого не случилось. И я рада.
-
-
21.11.2008 в 18:31Понимаю, сама как читатель фанфиков иногда чувствую себя совершенно выжатой до капли всеми эмоциями, которые испытываю. Поэтому мне иногда страшно читать рассказы - особенно, когда я точно знаю, как плохо буду чувствовать себя после. И вовсе не потому, что фанфик не слишком удачный, а как раз из-за того, что он слишком замечательный - и это изматывает. Надеюсь, этот рассказ оказался не слишком изматывающим=) Спасибо большое за то, что всё-таки решились и прочли этот рассказ!=)
-
-
17.12.2008 в 22:29С уважением, как преданный поклонник творчества,
Чаана.
-
-
21.12.2008 в 19:55Здравствуйте!
Очень рада видеть Вас здесь=)) я всегда рада гостям. SPN - мой второй любимый фандом, хотя сейчас мне никак не удаётся написать что-то стоящее про Винчестеров. Не хватает вдохновения, а времени на просмотр серий пока нет. Я очень жалею об это, хотя марсы, конечно же, сейчас мне тоже очень близки. Спасибо за Ваши слова и удачи! Приятного времяпрепровождения!
-
-
25.12.2008 в 13:47Большое, Вам, спасибо за Вашу роботу. Вы мой любимый автор и я с удовольствием читаю каждый Ваш фик. Я поражена Вашем умением описывать и передавать чувства не только людей и персонажей, а й окружающего мира, все настолько красиво и чувствительно, что читая Ваши работы, как будто сам становишься частью происходящего.
С нетерпением буду ждать новых фиков. Спасибо!
-
-
25.12.2008 в 18:22Здравствуйте! Приятно знать, что мои фанфики близки к жизни, ведь этого я добиваюсь - наибольшей реалистичности, пусть жизнь в большинстве случаев сложна, это наша жизнь, и нам решать, как разбираться со странными ситуациями и находить ответы на волнующие нас вопросы. Мне нравится анализировать поступки людей, их мотивы, и я пытаюсь отражать в своих рассказах всё то, что происходит в моей жизни, в жизни моих друзей, знакомых... Спасибо огромное за поддержку! Надеюсь, что я в скором времени напишу что-нибудь достойное=)
-
-
05.01.2009 в 01:48поразительно.
у меня очередной эмоциональный ступор. боже.
и, я не знаю как, но на этом моменте, меня не подкосил истерический смех.
- Чёрт побери, - простонал Воктер, стоило ему только открыть глаза: в голове не осталось ничего, кроме досадной пустоты – даже жаловаться, казалось бы, не на что. – Куда ты дел мои мозги?
Не иначе как они остались в пыльной темноте клуба, брошенные и всеми покинутые – серая масса, приставшая к стенам и потолку.
до сих пор не могу не прокручивать в голове этот отрывок.
-
-
10.01.2009 в 18:00Знаешь, всё обязательно наладится. Когда я пишу очередной рассказ, я знаю это точно - каким бы ни был конец, но в нём всегда будет пусть и крошечная, но искра надежды. Потому что без этого я жить не могу. И даже если кажется, будто конец не слишком позитивный, когда-то всё будет лучше, не сейчас, не сегодня, но когда-то - определённо.
Этот момент - своего рода связующая нить между эпизодами или намёк на воспоминание о том, что было. Одновременно и знак: не следует забывать даже о плохом, что случилось в твоей жизни хотя бы для того, чтобы после понятьвсё относительно.
-
-
10.01.2009 в 18:46если бы так было и в жизни, как в твоих рассказах...знаешь, как бы неприятны мне были некоторые моменты (не в плане написания, а в плане - не хотелось бы что бы так происходило) - не могу заставить себя бросить, не читать дальше.
слова словно влюбляют в себя.
глупо, наверное.
-
-
12.01.2009 в 12:37Не думаю, что это глупо.
Один из моих самых любимых рассказов называется "Там, где кончается свет", автор Натали, как ни странно - Джаред/Колин Фаррелл. Но мне он не за пейринг нравится, а за идею, хотя я очень не хотела бы, чтобы так случилось в жизни. Любовь, но такая униженная, растоптанная, такая сильная, но очень горькая, просто дыхание перехватывает. Я знаю, что так быть не должно - не должно быть подлости в любви, чем бы её ни пытались обосновать. Тот фанфик меня поразил - в хорошем смысле слова, он и вправду написан великолепно, но то, что там описано, задело меня достаточно сильно. Я читала, не в силах оторваться, но после мне было по-настоящему плохо... В словах несомненная сила, вот почему они так действуют на читателя.
-
-
12.01.2009 в 18:35Давно мной был прочтен "Open Your Eyes" от Audrey Frea.
вся ночь была проведена у монитора.
такая реалистичность меня поразила, что на какой то момент мне показалось что это могло бы произойти и в жизни.
что само по себе a little madness.
Именно поэтому мне очень нравятся твои произведения.
-
-
12.01.2009 в 18:55-
-
12.01.2009 в 19:08возможно я впечатлительнее, чем хотелось бы и ты не сочтешь это чем то большим.
но тем не менее.
-
-
12.01.2009 в 19:17-
-
05.02.2009 в 20:16Колоссальная отдача авторских эмоций, это чувствуется.
То, как Вы видите отношения героев – это призма выражения (по форме и содержанию) всей боли и вывернутости наизнанку любви. Честно – читалось трудно, особенно восприятие "разрозненных" (казалось бы) кусочков, но мозаику я собрала, получив огромное удовольствие. Я с огромным уважением отношусь к замыслу автора в выборе именно конструкции фф.
Вообще знаю многих людей, которые сталкивались с Вашим творчеством. И в равной степени их мнения делятся на:
- которым трудно читать эти истории физически, им не хватает душевной мощности влиться в текст,
- и таких как я – тех, кто с мазохистским удовольствием и зависимостью, запоем читает и вникает в каждое слово.
В такой сложности и замысловатости сюжета и описаний, всех тех замечательных приемах, что Вы используете, и заключается только Вам свойственная гениальность. Это индивидуальность, авторский стиль. Честно – отношусь к этому с поклонением!
Спасибо, что Вы видите героев именно так - это та доля романтики, которой так не хватает миру, доля ангста в сложностях любви.
Еще несколько месяцев назад я думала, что от фандома SPN я не отлипну никогда, сейчас сама ловлю себя на мысли, что это проходит, сложнее вникать, сложнее описывать, вообще воспринимать. Действительно – кончается вдохновение.
Именно Вы и замечательные, глубоко философские истории открыли для меня мир 30STM. Да, и к RPSу раньше я относилась предвзято, считая скучноватым (да, и что говорить – раньше достойных работ в этом жанре (J2 в частности) было мало). Теперь у меня есть это. За что Вам огромное читательское спасибо!
Вдохновения, увлечения и больших форматов (в этом вся прелесть)! Радуйте нас - поклонников творчества новыми работами, своими мыслями!
Еще раз – СПАСИБО!
Чаана.
-
-
06.02.2009 в 18:47Искренне рада, что Вы уделили внимание этоу рассказу! Ещё - я думаю, может быть, нам можно перейти на ты? Если Вы не против=)
Хотелось бы прокомментировать структуру фанфика - когда-то давно я пыталась писать главами - пусть даже и без названия, но я пыталась организорвать себя таким образом. А позже поняла, что это не для меня - рамки, ограничения. Мне сложно провести границу междду двумя или более событиями, чтобы точно сказать - здесь заканчивается первая глаза, которая называется так-то, а вот здесь начинается следующая... Поэтому я просто пишу небольшими блоками в своего рода творческом беспорядке. Мозаика. Мне радостно осознавать, что читателям удаётся собрать всё воедино - это, возможно, непросто, но, наверное, это того стоит.
Отчего-то мне кажется, что иная любовь - взаимная, искренняяя, светлая - существует лишь в сказках. Пока жизни не удалось переубедить меня. Я смотрю фильмы, читаю книги, наблюдаю за развитием человеческих отношений, и всё - ну, или почти всё - кажется мне идеальным. А после я узнаю о тех мелких предательствах, которыми мы живём, о той совершенно неистребимой потребности причинять боль любимым - большую или малую. Но малая боль бьёт сильнее - ведь внешне всё в порядке, а внутри горит обида. Кажется, что она незначительная, что всё пройдёт и наладится, но со временем этих малых обид становится всё больше, и кажется, будто единовременная и сильная боль гораздо лучше, чем медленный путь к отчуждению.
Когда я пишу, я, признаться, не всегда осознаю, насколько моё восприятие рассказа отличается от восприятия любого читателя, и я не всегда по-настоящему задумываюсь о том, какое действие фанфик может оказать на человека. Пожалуй, это моя большая вина. Я пишу, не задумываясь, какую боль могу причинить своими словами. Есть несколько фанфиков, которые я прочитала, а после чувствовала себя совершенно разбитой - теперь это мои любимые произведения. Я перечитываю эти рассказы, анализирую их, думая о том, что должен был пережить автор, чтобы прийти к чему-то подобному - и всякий раз я вновь испытываю боль. Я думаю о том, насколько мы, люди, странные существа.
Я стремилась и стремлюсь к тому, чтобы выработать свой стиль. Не намеренно. Скорее, спонтанно. Мне нравится сочетать вещи, которые, казалось бы, слишком далеки друг от друга, чтобы быть связанными.
Когда я только-только увлеклась СПН, я была в восхищении, я была под большим впечатлением, у меня было много идей. Но всё закончилось. Я рада, что поработала в этом фандоме, но, кажется, должно произойти что-то действительно из ряда вон выходящее, чтобы я вернулась к СПН. Время марсов для меня тоже когда-то подойдёт к концу.
Что же до RPS - всё-таки герои, которых я описываю, далеки от реальных людей, так что RPS для меня - не просто слэш о реальных людях. Это и мои переживания, вплетённые в изложенную историю, и черты моего характреа, черты близких мне людей, жизненные ситуации...
Спасибо огромное за Ваше внимание, за Ваши мысли. Всё это даёт мне дополнительные силы к творчеству, и это замечательно. Большие форматы, кажется, стали для меня своего рода нормой, мне нужно много места, чтобы высказать всё, что я хочу.
Благодарю ещё раз!
-
-
06.02.2009 в 22:49по поводу конструкций фф - в этом и заключается самый большой секрет авторского замысла, соберешь мозайку - доберешься до сути! Не имею привычки оспаривать следование частей друг за другом, очередность и само выражение - это как авторские запятые, принимается как данность. слишком интимный умысел, чтобы пытаться исправить это. Твои конструкции, ровно как и сами сюжеты - не требуют вообще (и я уже писала) комментариев, и рецензий. это совершенно изложенные мысли! Обличение эмоций и чувств в слова и предолжения - главный залог успеха! В твоих работах есть все!
Твой RPS здесь - это психологические портреты, книги, открытые для чтения. Я уже писала, как влюблена во всех этих героев, и (шепотом - всматириваясь в обои своего раб стола с 30STM, я представляю именно созданного тобой Джареда, Мэтта, Шенна и Томо)!!! Лучших образов я *пожалуй* не встречала!!!! Гибкие, пластилиновые характеры, и ты (как тонкий психолог) лепишь их судьбы. Трагизм!!!! Драма!!! Роман!!!
Я прошу прощение за возможно чрезмерное восхищение, навязчивость, но ничего не могу с собой поделать, ибо нахожусь под впечатлениями от историй. Вообще, тружно скатиться на нечленораздельное мычание тебе восхищений, правда!!!)
Увлечена исторей «Misunderstanding» - отпишусь позже, пока во мне слишком много разных мыслей. Опять же (наперед) скажу, что талантом выписки я сражена на повал! Мертвая земля Гренландии и твое видение их "трагедии" - это стоило затраты нервов и рожденного потока мыслей!
Спасибо за мысли!
Просто - спасибо!)
Чаана.
-
-
09.02.2009 в 18:10Буду с нетерпением ждать твоих мыслей по поводу Misunderstanding - этот рассказ я писала как раз в сложное снежное время=) Не слишком люблю зиму, хотя если много снега - то терпимо. А вот если холодно, и снега нет - то это ад. Именно в такое время я чувствую себя по-настоящему замёрзшей - по крайней мере, в душе. Удачи с прочтением! Мне полезно будет узнать, на какие мысли может натолкнуть этот рассказ.