Nice planet. We'll take it.
Название: Misunderstanding
Автор: Reno
Фан-дом: 30STM
Категория: RPS, drama
Рейтинг: R
Пейринг: явные и неявные намёки на летоцест
Предупреждения: Я вообще-то осознаю, что в Лос-Анджелесе настоящей зимы быть не может, так что не принимайте снег и холод близко к сердцу – это, скорее, образ, нежели реальность. А ещё – я не помню настоящего имени водителя гастрольного автобуса. Поэтому окрестила его Бобби. А ещё – даже после многократного просмотра клипа ABL я так и не смогла разобрать название городка, в котором находились братья и Томо. Пришлось подбирать название, хоть сколько-нибудь созвучное. Краткое упоминание Мэтта. Патологическая недосказанность
От автора: это странно. В большей или меньшей степени, в зависимости от момента или определённого фрагмента фанфика, но это странно. Начиналось всё давно, растянулось на почти неопределённый срок, пришло время покончить и с этим.
Я могла бы многое сказать и многое выразить, но как-то не вышло. Так сложились звёзды, или же я просто поленилась сделать это. Но мысль о том, что такая возможность была, меня греет =)
Начало
«We came up here to, I suppose, follow our dreams...»
Jared Leto for «A Beautiful Lie»
«Я поднял голову к сумрачному небу, открыв рот, ловя холодные снежинки. Остыть бы. Остыть насовсем. Стать льдом, но не туманом, снегом, но не слякотью...»
С. Лукьяненко «Ночной дозор»
Тонкая кромка оконного стекла была острой, и, казалось, что, стоит только коснуться взглядом слякотно-серого неба, как мельчайшие капельки рубиново-красной крови выступят вдоль неровного края искажённой в ужимке реальности. Джаред внимательно оглядел пустынный изгиб дороги, причудливо обрамлённый подтаявшей на ветру снежной лентой, и покачал головой. В этом городе никогда не могло бы быть настоящей зимы, скорее, затяжной снегопад начался в его собственной душе, где каждый миг тихий голос твердил ему, что пережить эти холода слишком сложно, и сложно бороться с собой, когда и внутри, и снаружи всё застыло в один миг, покрытое тонкой и ломкой ледяной коркой. Нечто апокалиптически-спокойное в этом времени года. Нечто тревожное, и это чувство, такое, словно ты стоишь на краю свежевырытой могилы, не оставляет. И ты прекрасно осознаёшь, что это кладбище – не твоё, и эти гранитные плиты – не твои, и эта чёртова яма, сочащаяся чёрной влажной землёй – не твоя, но что-то упорно подталкивает тебя сделать шаг и ощутить хотя бы на миг крепкие объятия равнодушия.
Джей усмехнулся, понимая, что слишком уж погрузился в мрачные мысли. Ему хотелось вовсе не этого. Ему отчаянно необходимо было выкарабкаться из собственного уныния и стать если не собой, то кем-то, в чьей жизнерадостности нет сомнения. Возможно, выбраться из вязкого киселя одинаковых дней и пробежать по той самой дороге, полукруг которой так хорошо виден из окна. Вдохнуть что-то новое, не кислород, не холодный застывающий на губах воздух, а нечто совсем иное. Хлебнуть обжигающей эйфории, запрокинуть голову и рассмеяться в лицо солёному от океанского ветра небу.
Он болен.
Джареду казалось, что часть того самого льда и плотного, как вечерний свет холодного северного солнца, снега он забрал с собой, покидая Гренландию. Нет, не забрал – этот чёртов снег вернулся вместе с ним самовольно, проник в его душу, наполнил чем-то грандиозным и оттого таким пугающе-отстранённым. Словно он стал неким сосудом, призванным вместить больше, чем это возможно. Множество чувств смешалось в его голове, слишком много, чтобы остался хотя бы ничтожный шанс остаться равнодушным. Пожалуй, бескрайние белоснежные долины, ярко-синий купол над головой и первобытный холод породили это такое ненужное сейчас чувство собственной незначительности по сравнению с миром. От той красоты захватывало дух, но та красота душила, убивала своим безграничным блеском. Она заражала его, резала на куски. И вот теперь...
«Шеннон, бро»
Как эта одинокая строчка возникла на белоснежном полотне бумажного листа? Джаред не смог бы сказать. Он помнил, как смотрел в окно, понимая, что эта жизнь – она искусственна, она до ужаса постоянна. И как бы ему хотелось застыть над пропастью, цепляясь за существование лишь самыми кончиками пальцев, чувствуя, как выступают на лбу капельки пота, срываемые жёстким северным ветром, ощутить и попробовать на вкус тот миг, когда ничто уже не держит, не даёт гарантий, не обещает.
«Прости, что ухожу так, не попрощавшись, словно гребаный англичанин, которому нет дела до кого бы то ни было. Ты ведь знаешь, что для меня ты всегда будешь значить больше, чем все остальные»
Когда приходят подобные мысли? Ещё лет в шестнадцать, когда мировая несправедливость цепляет до боли, а в каждом взгляде чудится насмешка? Хочется наказать всех и каждого за любое злое слово, а когда таких слов набирается много, очень много, неожиданно захлёбываешься отчаянием, как водой, горячей водой в тёмной ванной, водой полной густой, как сироп, крови, и кричишь, как в дурном сне. Только вот проснуться никак не удаётся.
«Я не понимаю, почему я способен на что-то подобное, но я точно знаю, что теперь я готов. Я вижу перед собой ледяные глыбы, ледяной океан, этот вечный снег вокруг, и я знаю, что готов. Более того, я хочу этого так сильно, что тебе, вероятно, будет сложно представить. Хочу вернуться, хочу зарыться лицом в колючий холод, растопить себя в ладонях выпить всё до последней капли. Хочу разбиться вдребезги о прибрежные скалы»
Человек подходит к черте, когда теряет смысл жизни, точнее думает, что теряет. Человек остаётся где-то за гранью понимания остальных, когда уходит. Его не нужно пытаться понять, это бесполезно. Его лишь нужно простить – хотя бы так, неосознанно. Освободить от обязательств, освободиться самому.
«Во всём прошу винить только меня самого, Джареда Лето, потому что я всё-таки безвозвратный и окончательный придурок, Шенн»
Эта чёртова болезнь прогрессирует, болезнь души, захваченной в плен неумолимой стихией, северным духом, шаманами в диких плясках у костра. Шаманами, складывающими причудливые фигуры из костей животных, шаманами, которые бродят под ледяным, но ослепительно ярким солнцем, ведут свой вечный разговор со снежными призраками, чуют опасность в подступающей тишине... Эта болезнь убивает – рано или поздно, она так категорически неизлечима, что остаётся лишь улыбаться – столько, сколько сможешь. Притворятся обречённо живым. Жить, чёрт побери, пока в состоянии. Когда силы закончатся – закрыть глаза и заснуть. Погрузиться в ледяную воду и заснуть, не обращая внимания на пронизанную стальными иглами холода одежду, тяжёлую, тянущую вниз одной лишь силой мысли.
Гребаная мёртвая земля! Чёртова Гренландия!
Если бы он не ездил туда, он был бы прежним – странным, сложным, невозможным. А теперь он стал другим. Изменился до неузнаваемости – по крайней мере, для себя самого, слишком сильно, чтобы вернуться. Уже не избежать, не убежать никуда, не спрятаться. Уже поздно. Сейчас уже поздно и вообще уже поздно. На часах давным-давно вечер, за окном – тёмная пропасть. И ночи там, на одиноком острове, были совсем иными, такими глубокими, осмысленными, осознанными. В такие ночи нельзя спать, нельзя закрывать глаза хотя бы на миг – иначе навсегда останешься в долине снов. Наверное, Джей слишком долго сопротивлялся, чтобы теперь, в конце концов, покориться. Раствориться в воспоминаниях.
Чёртова мёртвая земля... Она забрала его целиком, сожрала каждую частичку безжалостно и расчётливо, вполне понимая, к чему прикоснулась, к кому обратилась, кого удержала в себе, в своих крепких дружеских, казалось бы, объятиях, кого так жестоко обманула своим неподдельным обаянием. У той земли была по истине чёрная душа. К сожалению, Джей не понял этого с самого начала.
А теперь уже поздно.
Неосторожно написанные строки, которые повергнут многих в печаль, раздавят, развеют пылью по воздуху, но ни один из этих людей никогда не поймёт до конца, в чём причина подобных бессмысленных действий.
«Всё равно я...»
За окном резко и требовательно взвизгнули тормоза, когда машина промчалась по дороге, с некоторым трудом вписавшись в поворот – всё-таки слякоть – на миг наполнив комнату ярким светом пылающих в подступающих сумерках фар. Остановившись неподалёку, кажется, у самого тротуара, где-то у начала выложенной камнем дорожки, автомобиль слепо уставился потухшими огнями в пустынную неизвестность. Хлопнула дверца, пискнула сигнализация, шаг за шагом тёмная в тусклом свете фонаря фигура становилась всё ближе к застланному талым снегом крыльцу.
- Не поскользнись, Шенн, - с улыбкой пробормотал Джаред, наблюдая за братом, в нерешительности остановившимся у границы, очерченной светло-золотистым кругом. Старший Лето неожиданно свернул с дорожки, шагнув в ломкую от холодного ветра траву.
Джаред торопливо сложил лист в несколько раз, сунув в задний карман джинсов. Не нужно было вообще о нём вспоминать.
Шеннон проложил свой собственный путь сквозь темноту и опавшие листья прямиком к окну, в котором невнятно отражалось его лицо.
- Джаред, - проговорил он едва слышно: с каждым словом тёплый воздух вырывался изо рта. – Это я.
Он был там, за хрупкой тонкой преградой, улыбался, глядя на брата, пытающегося что-то сказать. Они могли бы понимать друг друга без слов, читая по губам, и касаться друг друга лишь мысленно, не в силах преодолеть себя. Приложив ладонь к стеклу, Шеннон молча кивнул брату, сделав серьёзное лицо. Словно надеялся, что тот поступит так же. И Джей с улыбкой повторил движение. Странно, но из этого вышло что-то вроде символа – разделённые ледяной пластиной руки, тепло которых позволяет каплям воды протаивать крошечные канавки в монолите холодного отчуждения.
- Я знаю, - прошептал Джей. – Это ты.
- Только посмотрите на это! – Джаред, конечно же, выбрался из вертолёта первым, с изумлением любуясь открывшимся видом. Ничего подобного он прежде не видел. - Разве это не грандиозно?
Ещё бы – бескрайняя белая пустыня впереди, тёмный на фоне чистого снега городок позади. В этом странном месте всё было так предельно ясно и лаконично, что становилось не по себе от подобной однозначности. Граница между чёрным и белым была пугающе чёткой, причём, в ведении людей находилась минимальная часть территории. Всё остальное принадлежало серому в эту минуту небу – не слишком радушному хозяину, вынужденному принимать незваных гостей.
- Вот где по-настоящему чувствуешь силу природы, - негромко пробормотал Джаред, проникшись царящим вокруг безмолвием.
Шеннону было непросто понять восхищение брата: его самого это обилие открытого безграничного пространства угнетало, он чувствовал себя слишком слабым по сравнению с этими тысячелетними льдами, вполне способными прихлопнуть каждого, кто вторгся в их владения.
- Ну, разве это не замечательно? – снова спросил Джаред, обращаясь на этот раз к Томо, который застыл у затихшего вертолёта, пытаясь подобрать слова.
- Кажется, да, - несколько сдавленно проговорил он, надеясь, что младший Лето удовлетворится этим и займётся их небольшим багажом – всем самым необходимым. По аляске на каждого, пара тёплых свитеров и любимая кофта Шеннона, что-то вроде продуктов быстрого приготовления... Никаких излишеств, всё по делу с намёком на аскетизм.
- Совсем ничего не ощущаешь? – немного огорчённо осведомился Джаред, и Томо нахмурился в замешательстве: всё, что он чувствовал – это холод. Хотелось поскорее добраться до отеля и немного передохнуть - всё-таки перелёт был не из спокойных. Но, кажется, младший Лето готов был прямо сейчас отправиться во внеочередной поход с тентами и палатками, и термосом с горячим чаем – вот так, чтобы испытать все прелести кочевой жизни северных народов.
- Прости, - развёл руками гитарист, размышляя о том, когда доставят оборудование и удастся ли ему немного вздремнуть перед началом съёмок.
- Жалко, - искренне вздохнул Джей. – А ты, бро?
Тот уже успел отойти от их импровизированной посадочной полосы, оглянувшись на парней, отставших от него.
- Что? – переспросил он, повысив голос
- Ты чувствуешь волшебство? Магию? Что-нибудь? – крикнул Джаред, раскинув руки так, что ветер ухватился за конец его шарфа, играя с ним, как непоседливый щенок. – Чувствуешь?
Шенн отрицательно покачал головой: как бы ему ни хотелось обрадовать брата, он не ощущал ничего доброго в этой земле. Более того, ему вовсе здесь не нравилось. Неимоверно захотелось оказаться дома, одному или с друзьями, просто почувствовать, что Лос-Анджелес с его вопиющим отсутствием снега всё ещё существует в реальности, а не в той иллюзии, которой старшему Лето теперь казалась вся его жизнь в Штатах. Это странное место убивало воспоминания, оно выпивало душу, не собираясь терпеть конкуренцию, наполняло черепную коробку своими собственными образами, изменяло самым невероятным образом, перенастраивая что-то в мировоззрении каждого. Шенн старательно сопротивлялся его пагубному влиянию. Он отчаянно не желал терять себя.
- Пойдём, - махнул он рукой порядком расстроенному брату и вмиг оживившемуся Томо, и парни последовали за ним по направлению к городку. Ветер бесцеремонно толкал их в спины, вынуждая ускорить шаг.
Разместились, к счастью, без особых хлопот, только Джаред всё ещё витал в облаках и чуть не забыл на ресепшене свою сумку, но его окликнули, и Шенн, мысленно улыбнувшись, помог брату добраться до номера в целости и сохранности.
Один ключ на троих, совмещённый санузел, встроенный шкаф и непреходящее ощущение снега. Снега, который стал пушистым ковром в прихожей, снега, который эхом откликнулся на мысль, снега, который...
Две кровати – одна у окна, другая у стены – и вполне удобная на вид софа напротив.
- Меня устроит диван, - заявил Джаред, едва ощутив всю мягкость данного предмета мебели. Томо шутливо бросил в него подушкой, но не попал. Джей увернулся со смехом, натолкнувшись на брата, и они чуть не полетели на пол. Милишевич согнулся пополам от хохота, наблюдая за тем, как его друзья, чертыхаясь, балансируют, пытаясь обрести утраченное равновесие.
- Да что с вами такое, чёрт побери, - проворчал Шеннон, так до конца и не избавившись от неприятного чувства, настигшего его ещё у вертолёта. За эти полчаса оно лишь проникло глубже в душу, пустило ледяные корни. Ему хотелось разобраться с собой, прежде чем кто-нибудь вмешался бы с ненужными вопросами и советами.
- Бро, - удивлённо протянул Джаред, - что происходит?
Он, кажется, и вправду был немного взволнован.
Впервые искреннее участие брата раздражало старшего Лето. Он бросил на Джея взгляд, полный едва ощутимой досады, и промолчал. Джаред пожал плечами, переглянувшись с Томо. Гитарист обеспокоено взглянул на Шеннона, но предпочёл не вмешиваться. Шенн уселся в кресло у двери, намереваясь провести так остаток дня, когда его телефон требовательно звякнул, завибрировав.
- Ну, кто там ещё? – пробормотал старший Лето, нажимая кнопку.
Он никак не мог избавиться от мысли о том, что этот засыпанный белым крошевом городок оказался заброшенным волей случая на другую планету, далёкую, холодную, свободную от любых телефонных звонков.
Он молча выслушал информацию, не проявляя никаких признаков расстройства или беспокойства, сидя с таким ужасающе отсутствующим выражением лица, что у Джареда возникло непреодолимое желание встряхнуть его и выяснить, в чём причина кислого вида брата.
Не больше минуты...
- Съёмок сегодня не будет, - сообщил Шенн, отключив мобильный. – Оборудование доставят только завтра утром, на сегодня прогноз весьма неблагоприятный, так что они решили не рисковать. Значит, вечер в нашем распоряжении.
Он покопался в сумке, достав свой плеер, и решительно надел наушники. Старший Лето мог бы поклясться, что это известие не только не огорчило его, более того, на душе вдруг стало гораздо легче от того, что им не пришлось покидать стен отеля, встречаясь с враждебной неизвестностью Гренландии, опасной по своей сути, тревожной, загадочной земли.
Шеннон вздрогнул, когда Джаред стремительно развернул ещё в Лос-Анджелесе приобретённую карту острова, окинув её критическим взглядом. Казалось, он ожидал чего-то несоизмеримо большего.
- И? – с лёгкой улыбкой поинтересовался старший Лето. – За что, собственно говоря, ты заплатил десять баксов?
- За это, - с абсолютно серьёзным выражением лица продемонстрировал ему совершенно бесполезный на первый взгляд бумажный лист с изображением продолговатой пустоты с тёмно-синей окантовкой. – Что скажешь?
Шеннон скептически поморщился, разглядывая «карту», старательно отмахиваясь от витавшего в воздухе слова «бесполезно», которое назойливой мухой, нет, холодной снежной мушкой жужжало над ухом.
- Уверен, что это – карта? – осторожно осведомился старший Лето, чем вызвал вполне предсказуемую реакцию брата – тот расхохотался, готовый смять бумажный океан и отправить его в короткий полёт до мусорной корзины.
- Даже и не знаю теперь, - отсмеявшись, проговорил он. – Хотя, кажется, это похоже на правду. По крайней мере, на то, что мы видели...
Он поднялся из кресла, опустившись на колени, чтобы, разложив карту на полу, приступить к её тщательному изучению.
- Посмотри, а здесь ведь всё не так уж и плохо, - пробормотал Джаред, водя пальцем по белоснежной бумажной пустыне. – Вот эта точка – наш городок, название, увы, разобрать не могу...
- Кутдлигссат, - чуть отрешённо проговорил Шеннон. – Этот чёртов город называется Кутдлигссат, Джей.
Младший Лето замер над картой, успев уже почти привыкнуть к её девственной чистоте, в ослепительной белизне которой тут и там стали проступать мельчайшие тёмно-серые жилки рельефа, пронизывавшие плоть земли. Взгляд Джареда скользнул вдоль изрезанной кромки берега, причудливой смычки острова и Девисова пролива. Отчего-то ему казалось, что Гренландия – один огромный кусок синего, как океанская вода, льда...
- И почему ты так ненавидишь «этот чёртов город»? – проговорил он недоумённо, пока его указательный палец бездумно блуждал по бумажным просторам.
Шеннон коротко взглянул на брата, затем на сваленные в бесформенную кучу вещи Томо, который пожелал отправиться в душ и застрял там на целый час, а затем вздохнул. Нет.
- Я не вправе ненавидеть этот городок или этот остров, - покачал головой старший Лето. – И снег этот не сделал мне ничего дурного. Разве что сорвал съёмки, но ведь это – дело поправимое, если, конечно, операторам не надоест ждать хорошей погоды.
- Учитывая тот факт, что я неплохо им заплатил, - многозначительно добавил Джей.
- Да, - кивнул Шенн. – Но для меня не это сейчас важно.
Он явно тщательно подбирал слова, пытаясь выразить мысль, так что младший Лето предпочёл не вмешиваться и не перебивать брата.
- Просто, - задумчиво проговорил Шенн, - снега оказалось слишком много.
Он посмотрел в окно, за которым мягкие хлопья, кружась в густом холодном воздухе, неторопливо опускались вниз, на землю, и на металлический карниз, и на деревянную раму.
- Здесь всего слишком много, - мгновением спустя продолжил старший Лето. – Слишком много чистого свежего воздуха, слишком много пространства, слишком много неба...
- И слишком много свободы? – добавил Джей, вопросительно глядя на брата.
Тот лишь кивнул. Как же чертовски проницательно.
- И слишком много свободы, - повторил он, думая о своём. Свободы, пожалуй, и вправду было чересчур много. Он чувствовал этот избыток всей душой, каждым нервом, с тех пор как их вертолёт обогнул остров, оставив позади континент, устремился к чуждому этой земле городку. Люди здесь были свободны, слишком свободны, настолько свободны, что чувствовали себя на краю. Гренландия грозилась когда-нибудь столкнуть Кутдлигссат в тёмную воду, может быть, через пару сотен лет, но она с нетерпением ждала того момента, который ознаменовал бы собой начало новой эры, и ни одного человека не осталось бы на острове, который снова принадлежал бы вечным снегам.
Слишком много свободы, так или иначе.
Свободы такой странной, что становилось не по себе. Навязанной, ненужной свободы, которая обязывала, силой проникая в душу, в сознание. И вытаскивала на поверхность всё то, что было скрыто глубоко внутри. От такой свободы неимоверно хотелось убежать, потому что она не пьянила, она отравляла. Бессмысленная свобода. Озлобленная свобода. Свобода как лёд, накрытый тонким снежным покрывалом, ступив на которое легко, поскользнувшись, упасть. Обманчивая свобода. Лицемерная свобода.
Рассеянно наблюдая за Джаредом, который вновь принялся изучать карту, Шеннон в который раз подумал о том, что им не следовало было приезжать сюда, пусть даже и ради съёмок клипа. В любом мегаполисе, таком, как Лос-Анджелес, легко затеряться, заблудиться, спрятаться хотя бы от самого себя – даже от самого себя - за извечной улыбкой, за извечной болтовнёй, за разного рода глупостями, о которых теперь и думать не хотелось. Большой город – это кипящий котёл, где каждый новый день – это гонка, это повторение предыдущего дня с той лишь разницей, что борьба становится жёстче, а конкуренция крепчает. И в этом смысле мегаполис – наилучшее лекарство от неудачных, неправильных мыслей, которые порой одолевают, лезут в голову. От мыслей, о которых ты сам и не подозреваешь, пока спасительная толчея толпы прессует тебя, давит на тебя, и единственное, о чём можно думать в такой момент – это о спасении собственной шкуры. Мысли об одиночестве. Мысли о возможном тепле. Скрытые, спонтанные и абсурдные мысли – в городе они приходят лишь по вечерам или во сне, чтобы раствориться в пропитанном выхлопными газами и всеобщей лихорадкой новом дне. И, к счастью, остановиться и подумать об этом нет ни сил, ни возможности. Что может быть в твоей голове? То, что смутит тебя, взволнует, повергнет в шок? Или испугает, разозлит, иссушит яростью? Пожалуй, порой лучше и не знать. А после угодить в самое пекло пустынных снежных просторов чужой земли, которая читает тебя как открытую книгу...
Шеннон встряхнул головой, надеясь избавиться от всех тех образов, что теснились в его сознании. Теперь он не смог бы сказать наверняка, откуда они пришли – следовали ли за ним от самого Лос-Анджелеса или же возникли здесь, на месте, едва он увидел, почувствовал всю безграничность закованного во льды мира. Гренландия вскрыла его подобно морской раковине, вынула сердцевину, бросила на искрящийся в лучах рассветного солнца снег. Обнажила душу. Бесцеремонно. Без спросу. Поместила под увеличительное стекло, распознала, раскрыла, разгадала. Сделала всё для того, чтобы добиться абсолютной истины. И вывернула наизнанку, поставила с ног на голову, так что стало страшно, по-настоящему страшно от осознания совершенно другого себя, иного, того, о котором старший Лето, как ему казалось, никогда и не знал. Он нечасто думал о том, как чувствуют себя люди, страдающие раздвоением личности, но теперь ему отчего-то казалось, что именно это с ним и происходит. Словно Гренландия остро наточенным хирургическим скальпелем отделяла от него всё то, что считала ненужным, бесполезным, и Шенн понимал, насколько беззащитен он перед снегом, ветром, океаном. Не этого он ждал от их путешествия и, уж конечно, не об этом мечтал. Он лишь надеялся, что сможет помочь брату в создании образа “A beautiful lie”, но не мог и представить, что взамен остров потребует его душу. Теперь же беспокойство стало почти невыносимым вкупе с неизвестно откуда возникшим предвкушением – невероятным, безосновательным, необъяснимым, таким тяжёлым, словно дурной сон, который липнет к пальцам пыльной паутиной, сжимая до боли сердце, таким болезненным. А вокруг – ничего, кроме пустоты, отчаянной и жестокой, от которой не убежать. Эта земля готовила ему немало неприятных сюрпризов. Каких? Шеннон не был уверен в том, что хочет знать. Ему было вполне достаточно того ощущения, что возникло ещё раньше, когда он впервые увидел остров в тёмном северном океане, белый-белый, слишком бледный и, скорее всего, мёртвый. Мёртвый, как тело в судороге трупного окоченения, мёртвый, как бродяга, которому не удалось найти убежище в снежную бурю. Мёртвая земля, которой так невероятно хотелось сбить вертолёт, сломав ту хрупкую скорлупу, которая хранила его пассажиров от холода и смертоносного дыхания пронизывающего ветра.
Укутанная в саван Гренландия.
Здесь снег был настолько белым, что на его фоне любая мысль, любой довод казался чёрным, как уголь, и совсем не убедительным.
- Я боюсь, - прошептал Шеннон, надеясь, что брат, поглощённый изучением карты, не услышит его. – Я просто боюсь того, что этот остров может заставить меня сделать...
Вода в ванной комнате перестала шуметь, и под аккомпанемент довольного фырканья гитариста Джаред сложил бумажное полотно, обнаружив лишь несколько намёков на ориентиры в бесконечно дублирующем себя пространстве.
- И вправду – бесполезно, - проговорил он, усмехнувшись, и сунул карту обратно в сумку. – Единственное, ради чего следовало бы её купить – лично убедиться в существовании островка Шеннон на Северо-западе. Вот, взгляни...
Кажется, на то, чтобы хорошенько высушить голову, у Томо должно было уйти не меньше четверти часа.
Шеннон проснулся, когда на часах было далеко за полночь. Они отлично поужинали в небольшом ресторане при отеле, расположившемся на первом этаже здания, а затем неожиданно разошлись – старший Лето предпочёл вернуться в номер, где по телевизору можно было посмотреть местные новости на английском, Томо остался внизу, прибившись к группке хорватских туристов, неизвестно каким образом объявившихся в этих северных краях, а Джаред отправился на прогулку. Его тянуло обратно, к взлётной площадке, но он обещал просто побродить по городу, залитому светом фонарей, почти пустынному, но, как казалось старшему Лето, совсем не безопасному. Шенн не мог изменить собственного настороженного отношения к этому месту, таившему в себе неясную для него самого угрозу.
За окном разыгралось целое представление: крупные хлопья снега, подхваченные ветром, танцевали на фоне леденцово-розового неба, сияющего так, словно неоновые огни обрамляли его подобно лос-анджелесским вывескам, и в этом волшебном свете одиночество пустого дивана, контуры которого проступали в сумерках комнаты, было ещё более ощутимым.
- Бро, - приподнявшись на локте, сонно пробормотал старший Лето, заранее зная, что никто не откликнется: Джареда не было в номере, Шенн целиком и полностью ощущал его несомненное отсутствие.
Сев на кровати, чуть заскрипевшей под тяжестью его тела, старший Лето замер, надеясь, что Томо спит достаточно крепко для того, чтобы столь невнятный звук не помешал ему, и медленно опустил ноги на удивительно тёплый пол, коснувшись пальцами шершавого дерева, прикрытого искусственным мехом. Ему необходимо было выяснить, где пропадает брат в столь поздний для этого места час, чтобы просто убедиться в том, насколько он прав, смутно подозревая Гренландию в бесчестности, дьявольской хитрости и непоследовательности. Шеннон отчаянно хотел избавиться от внезапно настигшей его паранойи, избавиться и в то же время увериться в обоснованности своих тревог. Тогда у него появилась бы весьма веская причина не поддаваться холодному очарованию острова и сохранить в себе гораздо больше, чем это вообще возможно при вторжении на чужую враждебную территорию. С каждым новым путешествием, Шенн мог бы утверждать это со всей уверенностью, ощутимо теряешь что-то в себе, и это, к сожалению или же к счастью, неизбежно, ведь только так можно заполучить нечто новое, насладиться бережно собранными впечатлениями, сохранить их как можно дольше. Но эта мёртвая земля забирала гораздо больше, чем отдавала взамен, ничем не объясняя происходящее. Она владела всем снежным ледяным миром, раскинувшимся вокруг, и океаном, холодные воды которого создавали определённую границу, опоясывающую остров, и вовсе не собиралась отпускать тех, кто попал в её сети, так легко. Ей хотелось сыграть, хотя бы одну партию, один тайм, убедив соперников смириться.
Отчаянно быстро старший Лето влез в джинсы и массивные альпинистские ботинки, накинул куртку и выбежал в коридор, позабыв о шапке. Он знал, что ему надо спешить, когда пробегал мимо стойки женщины-администратора, удивлённо проводившей его взглядом, знал, когда, оскальзываясь, спускался по крыльцу, знал, когда почувствовал под ногами намёрзающий веками снег, спрессованный и непоколебимый, как скала. И это знание вдруг вспыхнуло, как спичка, под натиском другого, не менее важного.
Городок хотя и был не слишком большим, но смысла в том, чтобы плутать по лабиринтам улиц в поисках Джареда, Шеннон не видел. Что-то подсказывало ему, что младший Лето не был достаточно искренним в своих обещаниях не покидать пределов селения, и ноги сами понесли Шенна ко взлётной площадке, припорошенной мукой самого тонкого помола, холодной, раскрошенной в пыль вечной зимой. Как-то некстати вспомнилась сказка о Снежной Королеве, и старший Лето невольно усмехнулся, чувствуя, как теплеет на душе. Он так глупо радовался тому, что остров ещё не успел сожрать его полностью, оставив хотя бы крупицу мыслей о прошедшем, оставив пару старых фотографий, как бы выказывая уважение жалкому человечишке, который боролся из последних сил с неумолимой стихией.
Джареда он обнаружил достаточно быстро: тот стоял на самой кромке городка, словно почувствовав невидимую границу, отделявшую его от дикой и совершенно непредсказуемой местности. Долина перед ним сверкала серебром в свете украшенной мерцающими опалами луны, и открывающийся вид был по истине завораживающим. Шенну на миг показалось, что брат простоял здесь с тех самых пор, когда они покинули гостеприимство отельного ресторана, расставшись в ярко освещённом холле, настолько застывшим и неживым казался он на фоне равнодушного великолепия.
- Смотри, - негромко проговорил Джаред, казалось бы, совершенно не чувствуя холода. Шеннон поёжился, хотя ветра не было, и не было, пожалуй, ничего, что могло потревожить его, но враждебность снежного крошева под ногами казалась вполне очевидной. – Там, вдалеке, почти у самого горизонта.
Старший Лето не смог бы сказать, в каком другом месте, где он когда-либо побывал, ему удалось бы видеть на многие километры вперёд – поверхность острова была такой ровной, и ничто не закрывало собой тонкую красноватую линию, напоминающую лезвие клинка, только что напившегося крови. На краю земли, за пределами досягаемости мерцали горячие огоньки живого яростного пламени, усмирённого, прирученного, оберегаемого.
- Там живут люди, - медленно проговорил Джей, словно тщательно обдумывал каждое слово. – Наверное, сотни лет. И они знают обо всём – о том, что было, о том, что будет. Они живут, не имея понятия о современном мире, но, так или иначе, они всё равно знают больше нашего.
Он стоял, чуть сгорбившись, на краю тени, ведущей к свету, словно одинокий оленевод в своей юрте, такой беззащитный человечек в окружении безжалостного льда и заснеженной темноты, закутанный в шкуры диких животных, слишком иной, чтобы быть самим собой. Лицо его освещало призрачное сияние долины, накладывая причудливые тени, переплетавшиеся с мыслями Шеннона.
- Знаешь, зачем я приехал сюда, почему настоял на том, чтобы видео создавалось именно здесь, на краю океана? – неожиданно спросил Джей.
В его вопросе мог бы таиться подвох, но, сколько бы Шенн ни вслушивался, ему не удавалось обнаружить нечто подобное.
Младший Лето вдруг скинул меховые перчатки с крупными заклёпками вдоль боковых швов, швырнув их на белую-белую землю, так что они тёмным пятном отметили первый штрих новой границы, решительно проложенной Джаредом, который шагнул вперёд, зачерпнув полные ладони снега.
- Вот в чём причина, - проговорил, чуть улыбнувшись, пока Шеннон раздумывал на тем, стоит ли сосредоточиться, чтобы увернуться в нужный момент, или же призвать на помощь всё своё красноречие и отговорить брата от необдуманных действий. – По крайней мере, отчасти.
Поднеся заснеженные ладони к самому лицу, Джей бесстрашно окунулся в эту застывшую на ветру воду, которая уже давным-давно забыла о собственной живой текучести, о собственной любознательности и непостоянности. Она утратила всё, чем прежде владела, обратившись мелким блестящим крошевом, мёртвой алмазной пылью... Но теперь эта пыль вдруг получила шанс впитать в себя тёплое дыхание человека и по капле собрать свою разбитую жизнь. Младший Лето глубоко вдохнул, ощущая прохладный аромат горной свежести, который он чувствовал когда-то очень, как теперь казалось, давно, ощущая надёжность креплений сноуборда, летящего вниз по крутому склону.
- Всегда хотел понять, каково это, Шенн, - не открывая глаз, прошептал Джей и опустил руки, словно сдался, признал поражение. – Почувствовать себя настолько замёрзшим, чтобы иметь полное право на тепло...
Он потёр запястья, растапливая остатки холода на ладонях, и острые слезинки срывались вниз, скользя по ледяной кромке наста. На тёмных ресницах застыли мельчайшие капельки, точно такие же скользили по щекам Джареда, оставляя после себя тонкие влажные дорожки. На губах не растаявший пока снег казался сахарной глазурью, и Шеннон невольно задержал дыхание, понимая, что вот-вот эта сладость уйдёт, исчезнет, и у него уже больше не будет возможности попробовать на вкус тёплый лёд на тонких чуть бледных и обветренных под натиском северного дыхания губ. И одновременно он осознал, что если решится на это, согреет поцелуем, согреет эту снежную одинокую ночь, подарит ей хотя бы крохотную часть себя, случится нечто ужасное, непоправимое. Дурное предчувствие в тесной связи с непреодолимым желанием. Он мог бы отпустить себя, завороженный, заколдованный, и ринуться вперёд, забирая себе неуверенность, забирая себе пробившуюся сквозь ледяную корку откровенность, неожиданную и нежданную, заснеженную, снежную, вымороженную.
Это было лишь мыслью, но не спонтанной, по крайней мере, старшему Лето так казалось. Она оказалась до ужаса, до глубочайшего потрясения очевидной.
Старший Лето немного пришёл в себя, когда насмешливый взгляд синих, как сапфир, глаз обжёг его, отрезвил. Внимательный, жёсткий взгляд. Взгляд понимающий и ищущий. Такой взгляд-рентген, от которого слишком трудно укрыться. Какая недолговечная иллюзия.
- Эта земля позволяет нам намного больше, чем весь остальной мир, - проговорил Джаред, одним движением стирая с лица всё подтаявшее великолепие, мерцающее в свете звезд, и Шеннон вдруг почувствовал себя донельзя глупо, словно поддался на нелепые уговоры, которые, в конечном счёте, оказались лишь частью очередного розыгрыша, гипноза, шаманского ритуала. Отличным составляющим горячего горячечного зелья, наполняющего невероятным теплом осознания, горьким, но правдивым. Чем-то большим, чем просто испытание, эксперимент, но точно таким же несправедливым. Всего лишь порыв, не мечта, а всего лишь намёк на неё, что-то на самой грани сознания, несмелое, но полное последующего необъяснимого, неправильного разочарования. Словно тебе пообещали что-то важное, позволив прикоснуться к мечте, а после затянули всё вокруг полосатыми чёрно-жёлтыми лентами и закрыли зону обитания синих птиц навеки. – И больше, чем мы сами можем позволить себе.
Кажется, Шенн всё-таки понял, что готовила ему мёртвая земля. Он вдруг осознал, что готовил для него холодный остров всё это время – этот снег и эти губы. И это знание вовсе не принесло ему радости.
Наверное, Шеннон хотел бы забыть обо всём, что было связано с Гренландией, не просто забыть, а выжечь кислотой эти воспоминания, и вовсе не потому, что они выворачивали его наизнанку, скорее, он просто осознавал, насколько тяжело ему будет после, когда чёртов остров даже на расстоянии вынет его душу, оставив лишь всё то странное и непонятное, чем он одарил старшего Лето. Шеннон хотел бы забыть, но он точно знал, что ему не удастся сделать этого. Потому что где-то в глубине сознания осталась мысль о снежной бесконечности, в которой они сосуществовали, сидя на собственных скинутых куртках, не говоря ни слова, но оставаясь такими близкими, что дух захватывало. Всего лишь волшебный холод и два человека, которым нет дела до затерянной в океане Америки, казавшейся в тот миг такой далёкой и нереальной, что создавалось впечатление, будто её и не было вовсе. Властный и внимательный взгляд этой страны отпустил старшего Лето, и та самая свобода, которой он так боялся, поглотила его, смирившегося и умиротворённого.
И чувство, наполнявшее его, когда он согревал руки Джея, сомкнув ладони, ощущая тепло его кожи, не желало покидать его, не оставляя во сне и наяву. Как же мало нужно человеку для того, чтобы почувствовать себя хоть сколько-нибудь значимым – снег, ночь, звёзды - драгоценные камни, безмолвие, острое до боли ощущение друг друга. Они молчали, пожалуй, ещё недостаточно долго для того, чтобы осторожно нарушить тишину и выплеснуть собственные эмоции в колючий воздух, разбиться вдребезги, смешаться и слиться, но Джаред первым позволил диссонансу вторгнуться в тёмно-синюю ночь.
- Думаю, единственный плюс поцелуев в том, что они действительно согревают, - неожиданно и чуть нелогично проговорил он, задумчиво посмотрев на брата, который чуть вздрогнул, представив всего лишь на миг... Нет, он и мысли бы подобной не допустил, если бы чёртова Гренландия не заключила его в свои обманчиво дружеские снежные объятия. Мелькнувший в сознании образ был слеплен из окружающего пространства, пустого, бездушного, пластичного, словно глина, которой можно придать любую форму. Если бы не этот холод, если бы не этот лёд, то ничто не заставило бы его думать о том горячем, живом чувстве, что наполняет до краёв всякий раз, когда, поддавшись порыву, отдаёшь кому-то своё дыхание, получая взамен импульс, по силе сравнимый с ударом электрическим током – таким неповторимым, совершенно отличным от любой другой сладостной боли. Ожог как укол тупой иглой, по нервам до самого мозга, волной по позвоночнику, слабостью в коленях. – Хотя для меня до сих пор остаётся загадкой, как же так выходит: люди касаются губ друг друга – рождается некое чувство, такое страшное-страшное чувство, от которого сердце колотится, как сумасшедшее, а тело пронзает дрожь, а главное – этот ни с чем не сравнимый жар.
Наверное, он когда-нибудь найдёт ответ, подумал старший Лето, и эта мысль отозвалась внезапной тоской внутри, словно бы мёртвый остров всё ещё намеревался возобновить неоконченную игру.
- Разве так может быть? – настойчиво осведомился Джей, и старший Лето вдруг осознал, что всё ещё сжимает его руки в своих. – Всего лишь обыденное, обыкновенное прикосновение – и такой результат. Чудесное спасение от холода и плохого настроения.
Безо всяких намёков и задних мыслей он улыбнулся чуть отрешённо, как улыбался всякий раз, когда собственное сознание захватывало его, поглощало, уносило слишком далеко. Джей всегда возвращался сам – без чьей-либо помощи, но старшему Лето всегда так невероятно хотелось, чтобы брат понял: его мир иллюзий и аналогий нереален. И этот чёртов мир снега и призрачных теней – декорация. Нечто совершенно не новое, созданное для их собственного маленького представления.
Нет, точно, Шеннону вовсе не хотелось помнить об этой ночи. Ему жизненно необходимо было забыть о ней, о том, что могло бы произойти, но так и не случилось, о том, насколько дико сожаление и облегчение смешались в его сознании. О том снежном разочаровании, которое билось внутри вместе с сердцем. Странная ночь, совсем другая, отличная от всех ночей в Штатах, даже тех, что они провели на колёсах, даже той, что они провели в солончаковой пустыне, почва которой так напоминала этот сверкающий снег.
Старший Лето огляделся, только сейчас заметив, что света звёзд и луны вполне достаточно для того, чтобы высветить равнину без помощи всяких фонарей, которые остались позади, в спящем Кутдлигссате, о котором Шенн уже успел позабыть. И он не слишком обрадовался возникшей в его сознании мысли об этом крохотном обрывке цивилизации, ведь теперь им пришлось бы вернуться – так или иначе. А если бы он не стал предаваться ненужным размышлениям, они могли бы провести здесь остаток своей жизни – короткой, но вполне насыщенной горестями, радостями, победами и поражениями. Заснули бы под ледяным шаром полной луны, стали бы снегом, рассыпались бы сверкающим крошевом.
- Я хочу сохранить это в себе, - прошептал Джей, в обычной своей манере вторя мыслям брата, - хочу стать льдом, хочу разбиться на тысячу осколков.
Шеннон вздохнул едва слышно, надеясь, что его вопрос не повиснет в воздухе.
- Почему? – ему просто нужно было знать, насколько их мечты и желания совпали в этот раз.
- Потому что не хочу забывать, - пожал плечами Джаред.
Старший Лето мог бы рискнуть, спросив «есть ли в этом смысл?», но, кажется, он вовсе не нуждался в этом. Чувствуя неповторимость момента, чувствуя себя совсем другим человеком, который с лёгкостью мог бы окунуться во что-то новое для себя, вполне привычное для этой ледяной земли, он всё же прекрасно понимал, насколько наивны они сейчас, думая, что смогли укрыться от всего мира, потому что этот мир был здесь – в каждом порыве ветра, в каждой грануле снега. И этот мир был единственной причиной того чувства, которое охватило его. Искажённый в сознании сон, ненужная сказка, безрадостное ощущение хрупкого счастья.
- Ты совсем замёрз, - проговорил Шенн рассеянно, словно бы не замечая взгляда Джареда, в котором смешались надежда и недоверие и что-то ещё, о чём старший Лето не хотел бы сейчас думать. Джей вдруг ухватился за эту призрачную возможность, которой в шутку наградила его Гренландия, без намёка не серьёзность, без каких-либо обязательств. Может быть, тени так причудливо легли на его лицо, что синева его глаз стала почти бездонной, опасной, и Шенн не мог бы пообещать ему что-то важное, чтобы после обмануть. Он просто не мог, потому что точно знал – всё это мнимое очарование и фальшивое волшебство разобьётся в тот же миг, когда они покинут остров. Покинут навсегда. – Пойдём, сейчас уже слишком поздно.
И вправду – ночь подходила к своему логическому завершению.
Джей всё ещё смотрел на него, пристально, внимательно, настороженно, словно ждал чего-то.
- Мне не холодно, - проговорил он тихо. – С тобой мне никогда...
Шенн резко поднялся, внезапно осознав, что в его словах была доля истины: его пальцы совсем окоченели, а непокрытую голову сжал невидимый ледяной обруч, неимоверно давивший на виски.
- Пойдём, - повторил он. – В гостинице гораздо теплее, Джей. Там отопление, и ковёр, и шерстяные одеяла...
Как же всё это жалко звучало, словно оправдание!
- Я хотел бы остаться, - как выстрел.
- Нет, - решительно покачал головой старший Лето. – Если Томо сейчас проснётся и увидит, что нас нет, он будет страшно обеспокоен. Нам нужно идти, бро. Нельзя здесь оставаться.
Ведь это неправда, хотелось добавить ему, это всего лишь снег, и тёмное небо, и этот чёртов снег, и это... чёрт его побери... небо, о котором он уже говорил... Просто все эти компоненты сложились в один, создав безупречный мираж, подделку. И тот факт, что они оба почти поверили Гренландии, действительно настораживал. Лишь мысль о скором бегстве с мёртвого острова могла бы успокоить старшего Лето, пока они пробирались назад по тёмным улицам городка обратно к отелю, к четырём звёздам, выбитым на вывеске над входом.
Автор: Reno
Фан-дом: 30STM
Категория: RPS, drama
Рейтинг: R
Пейринг: явные и неявные намёки на летоцест
Предупреждения: Я вообще-то осознаю, что в Лос-Анджелесе настоящей зимы быть не может, так что не принимайте снег и холод близко к сердцу – это, скорее, образ, нежели реальность. А ещё – я не помню настоящего имени водителя гастрольного автобуса. Поэтому окрестила его Бобби. А ещё – даже после многократного просмотра клипа ABL я так и не смогла разобрать название городка, в котором находились братья и Томо. Пришлось подбирать название, хоть сколько-нибудь созвучное. Краткое упоминание Мэтта. Патологическая недосказанность
От автора: это странно. В большей или меньшей степени, в зависимости от момента или определённого фрагмента фанфика, но это странно. Начиналось всё давно, растянулось на почти неопределённый срок, пришло время покончить и с этим.
Я могла бы многое сказать и многое выразить, но как-то не вышло. Так сложились звёзды, или же я просто поленилась сделать это. Но мысль о том, что такая возможность была, меня греет =)
Начало
«We came up here to, I suppose, follow our dreams...»
Jared Leto for «A Beautiful Lie»
«Я поднял голову к сумрачному небу, открыв рот, ловя холодные снежинки. Остыть бы. Остыть насовсем. Стать льдом, но не туманом, снегом, но не слякотью...»
С. Лукьяненко «Ночной дозор»
Тонкая кромка оконного стекла была острой, и, казалось, что, стоит только коснуться взглядом слякотно-серого неба, как мельчайшие капельки рубиново-красной крови выступят вдоль неровного края искажённой в ужимке реальности. Джаред внимательно оглядел пустынный изгиб дороги, причудливо обрамлённый подтаявшей на ветру снежной лентой, и покачал головой. В этом городе никогда не могло бы быть настоящей зимы, скорее, затяжной снегопад начался в его собственной душе, где каждый миг тихий голос твердил ему, что пережить эти холода слишком сложно, и сложно бороться с собой, когда и внутри, и снаружи всё застыло в один миг, покрытое тонкой и ломкой ледяной коркой. Нечто апокалиптически-спокойное в этом времени года. Нечто тревожное, и это чувство, такое, словно ты стоишь на краю свежевырытой могилы, не оставляет. И ты прекрасно осознаёшь, что это кладбище – не твоё, и эти гранитные плиты – не твои, и эта чёртова яма, сочащаяся чёрной влажной землёй – не твоя, но что-то упорно подталкивает тебя сделать шаг и ощутить хотя бы на миг крепкие объятия равнодушия.
Джей усмехнулся, понимая, что слишком уж погрузился в мрачные мысли. Ему хотелось вовсе не этого. Ему отчаянно необходимо было выкарабкаться из собственного уныния и стать если не собой, то кем-то, в чьей жизнерадостности нет сомнения. Возможно, выбраться из вязкого киселя одинаковых дней и пробежать по той самой дороге, полукруг которой так хорошо виден из окна. Вдохнуть что-то новое, не кислород, не холодный застывающий на губах воздух, а нечто совсем иное. Хлебнуть обжигающей эйфории, запрокинуть голову и рассмеяться в лицо солёному от океанского ветра небу.
Он болен.
Джареду казалось, что часть того самого льда и плотного, как вечерний свет холодного северного солнца, снега он забрал с собой, покидая Гренландию. Нет, не забрал – этот чёртов снег вернулся вместе с ним самовольно, проник в его душу, наполнил чем-то грандиозным и оттого таким пугающе-отстранённым. Словно он стал неким сосудом, призванным вместить больше, чем это возможно. Множество чувств смешалось в его голове, слишком много, чтобы остался хотя бы ничтожный шанс остаться равнодушным. Пожалуй, бескрайние белоснежные долины, ярко-синий купол над головой и первобытный холод породили это такое ненужное сейчас чувство собственной незначительности по сравнению с миром. От той красоты захватывало дух, но та красота душила, убивала своим безграничным блеском. Она заражала его, резала на куски. И вот теперь...
«Шеннон, бро»
Как эта одинокая строчка возникла на белоснежном полотне бумажного листа? Джаред не смог бы сказать. Он помнил, как смотрел в окно, понимая, что эта жизнь – она искусственна, она до ужаса постоянна. И как бы ему хотелось застыть над пропастью, цепляясь за существование лишь самыми кончиками пальцев, чувствуя, как выступают на лбу капельки пота, срываемые жёстким северным ветром, ощутить и попробовать на вкус тот миг, когда ничто уже не держит, не даёт гарантий, не обещает.
«Прости, что ухожу так, не попрощавшись, словно гребаный англичанин, которому нет дела до кого бы то ни было. Ты ведь знаешь, что для меня ты всегда будешь значить больше, чем все остальные»
Когда приходят подобные мысли? Ещё лет в шестнадцать, когда мировая несправедливость цепляет до боли, а в каждом взгляде чудится насмешка? Хочется наказать всех и каждого за любое злое слово, а когда таких слов набирается много, очень много, неожиданно захлёбываешься отчаянием, как водой, горячей водой в тёмной ванной, водой полной густой, как сироп, крови, и кричишь, как в дурном сне. Только вот проснуться никак не удаётся.
«Я не понимаю, почему я способен на что-то подобное, но я точно знаю, что теперь я готов. Я вижу перед собой ледяные глыбы, ледяной океан, этот вечный снег вокруг, и я знаю, что готов. Более того, я хочу этого так сильно, что тебе, вероятно, будет сложно представить. Хочу вернуться, хочу зарыться лицом в колючий холод, растопить себя в ладонях выпить всё до последней капли. Хочу разбиться вдребезги о прибрежные скалы»
Человек подходит к черте, когда теряет смысл жизни, точнее думает, что теряет. Человек остаётся где-то за гранью понимания остальных, когда уходит. Его не нужно пытаться понять, это бесполезно. Его лишь нужно простить – хотя бы так, неосознанно. Освободить от обязательств, освободиться самому.
«Во всём прошу винить только меня самого, Джареда Лето, потому что я всё-таки безвозвратный и окончательный придурок, Шенн»
Эта чёртова болезнь прогрессирует, болезнь души, захваченной в плен неумолимой стихией, северным духом, шаманами в диких плясках у костра. Шаманами, складывающими причудливые фигуры из костей животных, шаманами, которые бродят под ледяным, но ослепительно ярким солнцем, ведут свой вечный разговор со снежными призраками, чуют опасность в подступающей тишине... Эта болезнь убивает – рано или поздно, она так категорически неизлечима, что остаётся лишь улыбаться – столько, сколько сможешь. Притворятся обречённо живым. Жить, чёрт побери, пока в состоянии. Когда силы закончатся – закрыть глаза и заснуть. Погрузиться в ледяную воду и заснуть, не обращая внимания на пронизанную стальными иглами холода одежду, тяжёлую, тянущую вниз одной лишь силой мысли.
Гребаная мёртвая земля! Чёртова Гренландия!
Если бы он не ездил туда, он был бы прежним – странным, сложным, невозможным. А теперь он стал другим. Изменился до неузнаваемости – по крайней мере, для себя самого, слишком сильно, чтобы вернуться. Уже не избежать, не убежать никуда, не спрятаться. Уже поздно. Сейчас уже поздно и вообще уже поздно. На часах давным-давно вечер, за окном – тёмная пропасть. И ночи там, на одиноком острове, были совсем иными, такими глубокими, осмысленными, осознанными. В такие ночи нельзя спать, нельзя закрывать глаза хотя бы на миг – иначе навсегда останешься в долине снов. Наверное, Джей слишком долго сопротивлялся, чтобы теперь, в конце концов, покориться. Раствориться в воспоминаниях.
Чёртова мёртвая земля... Она забрала его целиком, сожрала каждую частичку безжалостно и расчётливо, вполне понимая, к чему прикоснулась, к кому обратилась, кого удержала в себе, в своих крепких дружеских, казалось бы, объятиях, кого так жестоко обманула своим неподдельным обаянием. У той земли была по истине чёрная душа. К сожалению, Джей не понял этого с самого начала.
А теперь уже поздно.
Неосторожно написанные строки, которые повергнут многих в печаль, раздавят, развеют пылью по воздуху, но ни один из этих людей никогда не поймёт до конца, в чём причина подобных бессмысленных действий.
«Всё равно я...»
За окном резко и требовательно взвизгнули тормоза, когда машина промчалась по дороге, с некоторым трудом вписавшись в поворот – всё-таки слякоть – на миг наполнив комнату ярким светом пылающих в подступающих сумерках фар. Остановившись неподалёку, кажется, у самого тротуара, где-то у начала выложенной камнем дорожки, автомобиль слепо уставился потухшими огнями в пустынную неизвестность. Хлопнула дверца, пискнула сигнализация, шаг за шагом тёмная в тусклом свете фонаря фигура становилась всё ближе к застланному талым снегом крыльцу.
- Не поскользнись, Шенн, - с улыбкой пробормотал Джаред, наблюдая за братом, в нерешительности остановившимся у границы, очерченной светло-золотистым кругом. Старший Лето неожиданно свернул с дорожки, шагнув в ломкую от холодного ветра траву.
Джаред торопливо сложил лист в несколько раз, сунув в задний карман джинсов. Не нужно было вообще о нём вспоминать.
Шеннон проложил свой собственный путь сквозь темноту и опавшие листья прямиком к окну, в котором невнятно отражалось его лицо.
- Джаред, - проговорил он едва слышно: с каждым словом тёплый воздух вырывался изо рта. – Это я.
Он был там, за хрупкой тонкой преградой, улыбался, глядя на брата, пытающегося что-то сказать. Они могли бы понимать друг друга без слов, читая по губам, и касаться друг друга лишь мысленно, не в силах преодолеть себя. Приложив ладонь к стеклу, Шеннон молча кивнул брату, сделав серьёзное лицо. Словно надеялся, что тот поступит так же. И Джей с улыбкой повторил движение. Странно, но из этого вышло что-то вроде символа – разделённые ледяной пластиной руки, тепло которых позволяет каплям воды протаивать крошечные канавки в монолите холодного отчуждения.
- Я знаю, - прошептал Джей. – Это ты.
- Только посмотрите на это! – Джаред, конечно же, выбрался из вертолёта первым, с изумлением любуясь открывшимся видом. Ничего подобного он прежде не видел. - Разве это не грандиозно?
Ещё бы – бескрайняя белая пустыня впереди, тёмный на фоне чистого снега городок позади. В этом странном месте всё было так предельно ясно и лаконично, что становилось не по себе от подобной однозначности. Граница между чёрным и белым была пугающе чёткой, причём, в ведении людей находилась минимальная часть территории. Всё остальное принадлежало серому в эту минуту небу – не слишком радушному хозяину, вынужденному принимать незваных гостей.
- Вот где по-настоящему чувствуешь силу природы, - негромко пробормотал Джаред, проникшись царящим вокруг безмолвием.
Шеннону было непросто понять восхищение брата: его самого это обилие открытого безграничного пространства угнетало, он чувствовал себя слишком слабым по сравнению с этими тысячелетними льдами, вполне способными прихлопнуть каждого, кто вторгся в их владения.
- Ну, разве это не замечательно? – снова спросил Джаред, обращаясь на этот раз к Томо, который застыл у затихшего вертолёта, пытаясь подобрать слова.
- Кажется, да, - несколько сдавленно проговорил он, надеясь, что младший Лето удовлетворится этим и займётся их небольшим багажом – всем самым необходимым. По аляске на каждого, пара тёплых свитеров и любимая кофта Шеннона, что-то вроде продуктов быстрого приготовления... Никаких излишеств, всё по делу с намёком на аскетизм.
- Совсем ничего не ощущаешь? – немного огорчённо осведомился Джаред, и Томо нахмурился в замешательстве: всё, что он чувствовал – это холод. Хотелось поскорее добраться до отеля и немного передохнуть - всё-таки перелёт был не из спокойных. Но, кажется, младший Лето готов был прямо сейчас отправиться во внеочередной поход с тентами и палатками, и термосом с горячим чаем – вот так, чтобы испытать все прелести кочевой жизни северных народов.
- Прости, - развёл руками гитарист, размышляя о том, когда доставят оборудование и удастся ли ему немного вздремнуть перед началом съёмок.
- Жалко, - искренне вздохнул Джей. – А ты, бро?
Тот уже успел отойти от их импровизированной посадочной полосы, оглянувшись на парней, отставших от него.
- Что? – переспросил он, повысив голос
- Ты чувствуешь волшебство? Магию? Что-нибудь? – крикнул Джаред, раскинув руки так, что ветер ухватился за конец его шарфа, играя с ним, как непоседливый щенок. – Чувствуешь?
Шенн отрицательно покачал головой: как бы ему ни хотелось обрадовать брата, он не ощущал ничего доброго в этой земле. Более того, ему вовсе здесь не нравилось. Неимоверно захотелось оказаться дома, одному или с друзьями, просто почувствовать, что Лос-Анджелес с его вопиющим отсутствием снега всё ещё существует в реальности, а не в той иллюзии, которой старшему Лето теперь казалась вся его жизнь в Штатах. Это странное место убивало воспоминания, оно выпивало душу, не собираясь терпеть конкуренцию, наполняло черепную коробку своими собственными образами, изменяло самым невероятным образом, перенастраивая что-то в мировоззрении каждого. Шенн старательно сопротивлялся его пагубному влиянию. Он отчаянно не желал терять себя.
- Пойдём, - махнул он рукой порядком расстроенному брату и вмиг оживившемуся Томо, и парни последовали за ним по направлению к городку. Ветер бесцеремонно толкал их в спины, вынуждая ускорить шаг.
Разместились, к счастью, без особых хлопот, только Джаред всё ещё витал в облаках и чуть не забыл на ресепшене свою сумку, но его окликнули, и Шенн, мысленно улыбнувшись, помог брату добраться до номера в целости и сохранности.
Один ключ на троих, совмещённый санузел, встроенный шкаф и непреходящее ощущение снега. Снега, который стал пушистым ковром в прихожей, снега, который эхом откликнулся на мысль, снега, который...
Две кровати – одна у окна, другая у стены – и вполне удобная на вид софа напротив.
- Меня устроит диван, - заявил Джаред, едва ощутив всю мягкость данного предмета мебели. Томо шутливо бросил в него подушкой, но не попал. Джей увернулся со смехом, натолкнувшись на брата, и они чуть не полетели на пол. Милишевич согнулся пополам от хохота, наблюдая за тем, как его друзья, чертыхаясь, балансируют, пытаясь обрести утраченное равновесие.
- Да что с вами такое, чёрт побери, - проворчал Шеннон, так до конца и не избавившись от неприятного чувства, настигшего его ещё у вертолёта. За эти полчаса оно лишь проникло глубже в душу, пустило ледяные корни. Ему хотелось разобраться с собой, прежде чем кто-нибудь вмешался бы с ненужными вопросами и советами.
- Бро, - удивлённо протянул Джаред, - что происходит?
Он, кажется, и вправду был немного взволнован.
Впервые искреннее участие брата раздражало старшего Лето. Он бросил на Джея взгляд, полный едва ощутимой досады, и промолчал. Джаред пожал плечами, переглянувшись с Томо. Гитарист обеспокоено взглянул на Шеннона, но предпочёл не вмешиваться. Шенн уселся в кресло у двери, намереваясь провести так остаток дня, когда его телефон требовательно звякнул, завибрировав.
- Ну, кто там ещё? – пробормотал старший Лето, нажимая кнопку.
Он никак не мог избавиться от мысли о том, что этот засыпанный белым крошевом городок оказался заброшенным волей случая на другую планету, далёкую, холодную, свободную от любых телефонных звонков.
Он молча выслушал информацию, не проявляя никаких признаков расстройства или беспокойства, сидя с таким ужасающе отсутствующим выражением лица, что у Джареда возникло непреодолимое желание встряхнуть его и выяснить, в чём причина кислого вида брата.
Не больше минуты...
- Съёмок сегодня не будет, - сообщил Шенн, отключив мобильный. – Оборудование доставят только завтра утром, на сегодня прогноз весьма неблагоприятный, так что они решили не рисковать. Значит, вечер в нашем распоряжении.
Он покопался в сумке, достав свой плеер, и решительно надел наушники. Старший Лето мог бы поклясться, что это известие не только не огорчило его, более того, на душе вдруг стало гораздо легче от того, что им не пришлось покидать стен отеля, встречаясь с враждебной неизвестностью Гренландии, опасной по своей сути, тревожной, загадочной земли.
Шеннон вздрогнул, когда Джаред стремительно развернул ещё в Лос-Анджелесе приобретённую карту острова, окинув её критическим взглядом. Казалось, он ожидал чего-то несоизмеримо большего.
- И? – с лёгкой улыбкой поинтересовался старший Лето. – За что, собственно говоря, ты заплатил десять баксов?
- За это, - с абсолютно серьёзным выражением лица продемонстрировал ему совершенно бесполезный на первый взгляд бумажный лист с изображением продолговатой пустоты с тёмно-синей окантовкой. – Что скажешь?
Шеннон скептически поморщился, разглядывая «карту», старательно отмахиваясь от витавшего в воздухе слова «бесполезно», которое назойливой мухой, нет, холодной снежной мушкой жужжало над ухом.
- Уверен, что это – карта? – осторожно осведомился старший Лето, чем вызвал вполне предсказуемую реакцию брата – тот расхохотался, готовый смять бумажный океан и отправить его в короткий полёт до мусорной корзины.
- Даже и не знаю теперь, - отсмеявшись, проговорил он. – Хотя, кажется, это похоже на правду. По крайней мере, на то, что мы видели...
Он поднялся из кресла, опустившись на колени, чтобы, разложив карту на полу, приступить к её тщательному изучению.
- Посмотри, а здесь ведь всё не так уж и плохо, - пробормотал Джаред, водя пальцем по белоснежной бумажной пустыне. – Вот эта точка – наш городок, название, увы, разобрать не могу...
- Кутдлигссат, - чуть отрешённо проговорил Шеннон. – Этот чёртов город называется Кутдлигссат, Джей.
Младший Лето замер над картой, успев уже почти привыкнуть к её девственной чистоте, в ослепительной белизне которой тут и там стали проступать мельчайшие тёмно-серые жилки рельефа, пронизывавшие плоть земли. Взгляд Джареда скользнул вдоль изрезанной кромки берега, причудливой смычки острова и Девисова пролива. Отчего-то ему казалось, что Гренландия – один огромный кусок синего, как океанская вода, льда...
- И почему ты так ненавидишь «этот чёртов город»? – проговорил он недоумённо, пока его указательный палец бездумно блуждал по бумажным просторам.
Шеннон коротко взглянул на брата, затем на сваленные в бесформенную кучу вещи Томо, который пожелал отправиться в душ и застрял там на целый час, а затем вздохнул. Нет.
- Я не вправе ненавидеть этот городок или этот остров, - покачал головой старший Лето. – И снег этот не сделал мне ничего дурного. Разве что сорвал съёмки, но ведь это – дело поправимое, если, конечно, операторам не надоест ждать хорошей погоды.
- Учитывая тот факт, что я неплохо им заплатил, - многозначительно добавил Джей.
- Да, - кивнул Шенн. – Но для меня не это сейчас важно.
Он явно тщательно подбирал слова, пытаясь выразить мысль, так что младший Лето предпочёл не вмешиваться и не перебивать брата.
- Просто, - задумчиво проговорил Шенн, - снега оказалось слишком много.
Он посмотрел в окно, за которым мягкие хлопья, кружась в густом холодном воздухе, неторопливо опускались вниз, на землю, и на металлический карниз, и на деревянную раму.
- Здесь всего слишком много, - мгновением спустя продолжил старший Лето. – Слишком много чистого свежего воздуха, слишком много пространства, слишком много неба...
- И слишком много свободы? – добавил Джей, вопросительно глядя на брата.
Тот лишь кивнул. Как же чертовски проницательно.
- И слишком много свободы, - повторил он, думая о своём. Свободы, пожалуй, и вправду было чересчур много. Он чувствовал этот избыток всей душой, каждым нервом, с тех пор как их вертолёт обогнул остров, оставив позади континент, устремился к чуждому этой земле городку. Люди здесь были свободны, слишком свободны, настолько свободны, что чувствовали себя на краю. Гренландия грозилась когда-нибудь столкнуть Кутдлигссат в тёмную воду, может быть, через пару сотен лет, но она с нетерпением ждала того момента, который ознаменовал бы собой начало новой эры, и ни одного человека не осталось бы на острове, который снова принадлежал бы вечным снегам.
Слишком много свободы, так или иначе.
Свободы такой странной, что становилось не по себе. Навязанной, ненужной свободы, которая обязывала, силой проникая в душу, в сознание. И вытаскивала на поверхность всё то, что было скрыто глубоко внутри. От такой свободы неимоверно хотелось убежать, потому что она не пьянила, она отравляла. Бессмысленная свобода. Озлобленная свобода. Свобода как лёд, накрытый тонким снежным покрывалом, ступив на которое легко, поскользнувшись, упасть. Обманчивая свобода. Лицемерная свобода.
Рассеянно наблюдая за Джаредом, который вновь принялся изучать карту, Шеннон в который раз подумал о том, что им не следовало было приезжать сюда, пусть даже и ради съёмок клипа. В любом мегаполисе, таком, как Лос-Анджелес, легко затеряться, заблудиться, спрятаться хотя бы от самого себя – даже от самого себя - за извечной улыбкой, за извечной болтовнёй, за разного рода глупостями, о которых теперь и думать не хотелось. Большой город – это кипящий котёл, где каждый новый день – это гонка, это повторение предыдущего дня с той лишь разницей, что борьба становится жёстче, а конкуренция крепчает. И в этом смысле мегаполис – наилучшее лекарство от неудачных, неправильных мыслей, которые порой одолевают, лезут в голову. От мыслей, о которых ты сам и не подозреваешь, пока спасительная толчея толпы прессует тебя, давит на тебя, и единственное, о чём можно думать в такой момент – это о спасении собственной шкуры. Мысли об одиночестве. Мысли о возможном тепле. Скрытые, спонтанные и абсурдные мысли – в городе они приходят лишь по вечерам или во сне, чтобы раствориться в пропитанном выхлопными газами и всеобщей лихорадкой новом дне. И, к счастью, остановиться и подумать об этом нет ни сил, ни возможности. Что может быть в твоей голове? То, что смутит тебя, взволнует, повергнет в шок? Или испугает, разозлит, иссушит яростью? Пожалуй, порой лучше и не знать. А после угодить в самое пекло пустынных снежных просторов чужой земли, которая читает тебя как открытую книгу...
Шеннон встряхнул головой, надеясь избавиться от всех тех образов, что теснились в его сознании. Теперь он не смог бы сказать наверняка, откуда они пришли – следовали ли за ним от самого Лос-Анджелеса или же возникли здесь, на месте, едва он увидел, почувствовал всю безграничность закованного во льды мира. Гренландия вскрыла его подобно морской раковине, вынула сердцевину, бросила на искрящийся в лучах рассветного солнца снег. Обнажила душу. Бесцеремонно. Без спросу. Поместила под увеличительное стекло, распознала, раскрыла, разгадала. Сделала всё для того, чтобы добиться абсолютной истины. И вывернула наизнанку, поставила с ног на голову, так что стало страшно, по-настоящему страшно от осознания совершенно другого себя, иного, того, о котором старший Лето, как ему казалось, никогда и не знал. Он нечасто думал о том, как чувствуют себя люди, страдающие раздвоением личности, но теперь ему отчего-то казалось, что именно это с ним и происходит. Словно Гренландия остро наточенным хирургическим скальпелем отделяла от него всё то, что считала ненужным, бесполезным, и Шенн понимал, насколько беззащитен он перед снегом, ветром, океаном. Не этого он ждал от их путешествия и, уж конечно, не об этом мечтал. Он лишь надеялся, что сможет помочь брату в создании образа “A beautiful lie”, но не мог и представить, что взамен остров потребует его душу. Теперь же беспокойство стало почти невыносимым вкупе с неизвестно откуда возникшим предвкушением – невероятным, безосновательным, необъяснимым, таким тяжёлым, словно дурной сон, который липнет к пальцам пыльной паутиной, сжимая до боли сердце, таким болезненным. А вокруг – ничего, кроме пустоты, отчаянной и жестокой, от которой не убежать. Эта земля готовила ему немало неприятных сюрпризов. Каких? Шеннон не был уверен в том, что хочет знать. Ему было вполне достаточно того ощущения, что возникло ещё раньше, когда он впервые увидел остров в тёмном северном океане, белый-белый, слишком бледный и, скорее всего, мёртвый. Мёртвый, как тело в судороге трупного окоченения, мёртвый, как бродяга, которому не удалось найти убежище в снежную бурю. Мёртвая земля, которой так невероятно хотелось сбить вертолёт, сломав ту хрупкую скорлупу, которая хранила его пассажиров от холода и смертоносного дыхания пронизывающего ветра.
Укутанная в саван Гренландия.
Здесь снег был настолько белым, что на его фоне любая мысль, любой довод казался чёрным, как уголь, и совсем не убедительным.
- Я боюсь, - прошептал Шеннон, надеясь, что брат, поглощённый изучением карты, не услышит его. – Я просто боюсь того, что этот остров может заставить меня сделать...
Вода в ванной комнате перестала шуметь, и под аккомпанемент довольного фырканья гитариста Джаред сложил бумажное полотно, обнаружив лишь несколько намёков на ориентиры в бесконечно дублирующем себя пространстве.
- И вправду – бесполезно, - проговорил он, усмехнувшись, и сунул карту обратно в сумку. – Единственное, ради чего следовало бы её купить – лично убедиться в существовании островка Шеннон на Северо-западе. Вот, взгляни...
Кажется, на то, чтобы хорошенько высушить голову, у Томо должно было уйти не меньше четверти часа.
Шеннон проснулся, когда на часах было далеко за полночь. Они отлично поужинали в небольшом ресторане при отеле, расположившемся на первом этаже здания, а затем неожиданно разошлись – старший Лето предпочёл вернуться в номер, где по телевизору можно было посмотреть местные новости на английском, Томо остался внизу, прибившись к группке хорватских туристов, неизвестно каким образом объявившихся в этих северных краях, а Джаред отправился на прогулку. Его тянуло обратно, к взлётной площадке, но он обещал просто побродить по городу, залитому светом фонарей, почти пустынному, но, как казалось старшему Лето, совсем не безопасному. Шенн не мог изменить собственного настороженного отношения к этому месту, таившему в себе неясную для него самого угрозу.
За окном разыгралось целое представление: крупные хлопья снега, подхваченные ветром, танцевали на фоне леденцово-розового неба, сияющего так, словно неоновые огни обрамляли его подобно лос-анджелесским вывескам, и в этом волшебном свете одиночество пустого дивана, контуры которого проступали в сумерках комнаты, было ещё более ощутимым.
- Бро, - приподнявшись на локте, сонно пробормотал старший Лето, заранее зная, что никто не откликнется: Джареда не было в номере, Шенн целиком и полностью ощущал его несомненное отсутствие.
Сев на кровати, чуть заскрипевшей под тяжестью его тела, старший Лето замер, надеясь, что Томо спит достаточно крепко для того, чтобы столь невнятный звук не помешал ему, и медленно опустил ноги на удивительно тёплый пол, коснувшись пальцами шершавого дерева, прикрытого искусственным мехом. Ему необходимо было выяснить, где пропадает брат в столь поздний для этого места час, чтобы просто убедиться в том, насколько он прав, смутно подозревая Гренландию в бесчестности, дьявольской хитрости и непоследовательности. Шеннон отчаянно хотел избавиться от внезапно настигшей его паранойи, избавиться и в то же время увериться в обоснованности своих тревог. Тогда у него появилась бы весьма веская причина не поддаваться холодному очарованию острова и сохранить в себе гораздо больше, чем это вообще возможно при вторжении на чужую враждебную территорию. С каждым новым путешествием, Шенн мог бы утверждать это со всей уверенностью, ощутимо теряешь что-то в себе, и это, к сожалению или же к счастью, неизбежно, ведь только так можно заполучить нечто новое, насладиться бережно собранными впечатлениями, сохранить их как можно дольше. Но эта мёртвая земля забирала гораздо больше, чем отдавала взамен, ничем не объясняя происходящее. Она владела всем снежным ледяным миром, раскинувшимся вокруг, и океаном, холодные воды которого создавали определённую границу, опоясывающую остров, и вовсе не собиралась отпускать тех, кто попал в её сети, так легко. Ей хотелось сыграть, хотя бы одну партию, один тайм, убедив соперников смириться.
Отчаянно быстро старший Лето влез в джинсы и массивные альпинистские ботинки, накинул куртку и выбежал в коридор, позабыв о шапке. Он знал, что ему надо спешить, когда пробегал мимо стойки женщины-администратора, удивлённо проводившей его взглядом, знал, когда, оскальзываясь, спускался по крыльцу, знал, когда почувствовал под ногами намёрзающий веками снег, спрессованный и непоколебимый, как скала. И это знание вдруг вспыхнуло, как спичка, под натиском другого, не менее важного.
Городок хотя и был не слишком большим, но смысла в том, чтобы плутать по лабиринтам улиц в поисках Джареда, Шеннон не видел. Что-то подсказывало ему, что младший Лето не был достаточно искренним в своих обещаниях не покидать пределов селения, и ноги сами понесли Шенна ко взлётной площадке, припорошенной мукой самого тонкого помола, холодной, раскрошенной в пыль вечной зимой. Как-то некстати вспомнилась сказка о Снежной Королеве, и старший Лето невольно усмехнулся, чувствуя, как теплеет на душе. Он так глупо радовался тому, что остров ещё не успел сожрать его полностью, оставив хотя бы крупицу мыслей о прошедшем, оставив пару старых фотографий, как бы выказывая уважение жалкому человечишке, который боролся из последних сил с неумолимой стихией.
Джареда он обнаружил достаточно быстро: тот стоял на самой кромке городка, словно почувствовав невидимую границу, отделявшую его от дикой и совершенно непредсказуемой местности. Долина перед ним сверкала серебром в свете украшенной мерцающими опалами луны, и открывающийся вид был по истине завораживающим. Шенну на миг показалось, что брат простоял здесь с тех самых пор, когда они покинули гостеприимство отельного ресторана, расставшись в ярко освещённом холле, настолько застывшим и неживым казался он на фоне равнодушного великолепия.
- Смотри, - негромко проговорил Джаред, казалось бы, совершенно не чувствуя холода. Шеннон поёжился, хотя ветра не было, и не было, пожалуй, ничего, что могло потревожить его, но враждебность снежного крошева под ногами казалась вполне очевидной. – Там, вдалеке, почти у самого горизонта.
Старший Лето не смог бы сказать, в каком другом месте, где он когда-либо побывал, ему удалось бы видеть на многие километры вперёд – поверхность острова была такой ровной, и ничто не закрывало собой тонкую красноватую линию, напоминающую лезвие клинка, только что напившегося крови. На краю земли, за пределами досягаемости мерцали горячие огоньки живого яростного пламени, усмирённого, прирученного, оберегаемого.
- Там живут люди, - медленно проговорил Джей, словно тщательно обдумывал каждое слово. – Наверное, сотни лет. И они знают обо всём – о том, что было, о том, что будет. Они живут, не имея понятия о современном мире, но, так или иначе, они всё равно знают больше нашего.
Он стоял, чуть сгорбившись, на краю тени, ведущей к свету, словно одинокий оленевод в своей юрте, такой беззащитный человечек в окружении безжалостного льда и заснеженной темноты, закутанный в шкуры диких животных, слишком иной, чтобы быть самим собой. Лицо его освещало призрачное сияние долины, накладывая причудливые тени, переплетавшиеся с мыслями Шеннона.
- Знаешь, зачем я приехал сюда, почему настоял на том, чтобы видео создавалось именно здесь, на краю океана? – неожиданно спросил Джей.
В его вопросе мог бы таиться подвох, но, сколько бы Шенн ни вслушивался, ему не удавалось обнаружить нечто подобное.
Младший Лето вдруг скинул меховые перчатки с крупными заклёпками вдоль боковых швов, швырнув их на белую-белую землю, так что они тёмным пятном отметили первый штрих новой границы, решительно проложенной Джаредом, который шагнул вперёд, зачерпнув полные ладони снега.
- Вот в чём причина, - проговорил, чуть улыбнувшись, пока Шеннон раздумывал на тем, стоит ли сосредоточиться, чтобы увернуться в нужный момент, или же призвать на помощь всё своё красноречие и отговорить брата от необдуманных действий. – По крайней мере, отчасти.
Поднеся заснеженные ладони к самому лицу, Джей бесстрашно окунулся в эту застывшую на ветру воду, которая уже давным-давно забыла о собственной живой текучести, о собственной любознательности и непостоянности. Она утратила всё, чем прежде владела, обратившись мелким блестящим крошевом, мёртвой алмазной пылью... Но теперь эта пыль вдруг получила шанс впитать в себя тёплое дыхание человека и по капле собрать свою разбитую жизнь. Младший Лето глубоко вдохнул, ощущая прохладный аромат горной свежести, который он чувствовал когда-то очень, как теперь казалось, давно, ощущая надёжность креплений сноуборда, летящего вниз по крутому склону.
- Всегда хотел понять, каково это, Шенн, - не открывая глаз, прошептал Джей и опустил руки, словно сдался, признал поражение. – Почувствовать себя настолько замёрзшим, чтобы иметь полное право на тепло...
Он потёр запястья, растапливая остатки холода на ладонях, и острые слезинки срывались вниз, скользя по ледяной кромке наста. На тёмных ресницах застыли мельчайшие капельки, точно такие же скользили по щекам Джареда, оставляя после себя тонкие влажные дорожки. На губах не растаявший пока снег казался сахарной глазурью, и Шеннон невольно задержал дыхание, понимая, что вот-вот эта сладость уйдёт, исчезнет, и у него уже больше не будет возможности попробовать на вкус тёплый лёд на тонких чуть бледных и обветренных под натиском северного дыхания губ. И одновременно он осознал, что если решится на это, согреет поцелуем, согреет эту снежную одинокую ночь, подарит ей хотя бы крохотную часть себя, случится нечто ужасное, непоправимое. Дурное предчувствие в тесной связи с непреодолимым желанием. Он мог бы отпустить себя, завороженный, заколдованный, и ринуться вперёд, забирая себе неуверенность, забирая себе пробившуюся сквозь ледяную корку откровенность, неожиданную и нежданную, заснеженную, снежную, вымороженную.
Это было лишь мыслью, но не спонтанной, по крайней мере, старшему Лето так казалось. Она оказалась до ужаса, до глубочайшего потрясения очевидной.
Старший Лето немного пришёл в себя, когда насмешливый взгляд синих, как сапфир, глаз обжёг его, отрезвил. Внимательный, жёсткий взгляд. Взгляд понимающий и ищущий. Такой взгляд-рентген, от которого слишком трудно укрыться. Какая недолговечная иллюзия.
- Эта земля позволяет нам намного больше, чем весь остальной мир, - проговорил Джаред, одним движением стирая с лица всё подтаявшее великолепие, мерцающее в свете звезд, и Шеннон вдруг почувствовал себя донельзя глупо, словно поддался на нелепые уговоры, которые, в конечном счёте, оказались лишь частью очередного розыгрыша, гипноза, шаманского ритуала. Отличным составляющим горячего горячечного зелья, наполняющего невероятным теплом осознания, горьким, но правдивым. Чем-то большим, чем просто испытание, эксперимент, но точно таким же несправедливым. Всего лишь порыв, не мечта, а всего лишь намёк на неё, что-то на самой грани сознания, несмелое, но полное последующего необъяснимого, неправильного разочарования. Словно тебе пообещали что-то важное, позволив прикоснуться к мечте, а после затянули всё вокруг полосатыми чёрно-жёлтыми лентами и закрыли зону обитания синих птиц навеки. – И больше, чем мы сами можем позволить себе.
Кажется, Шенн всё-таки понял, что готовила ему мёртвая земля. Он вдруг осознал, что готовил для него холодный остров всё это время – этот снег и эти губы. И это знание вовсе не принесло ему радости.
Наверное, Шеннон хотел бы забыть обо всём, что было связано с Гренландией, не просто забыть, а выжечь кислотой эти воспоминания, и вовсе не потому, что они выворачивали его наизнанку, скорее, он просто осознавал, насколько тяжело ему будет после, когда чёртов остров даже на расстоянии вынет его душу, оставив лишь всё то странное и непонятное, чем он одарил старшего Лето. Шеннон хотел бы забыть, но он точно знал, что ему не удастся сделать этого. Потому что где-то в глубине сознания осталась мысль о снежной бесконечности, в которой они сосуществовали, сидя на собственных скинутых куртках, не говоря ни слова, но оставаясь такими близкими, что дух захватывало. Всего лишь волшебный холод и два человека, которым нет дела до затерянной в океане Америки, казавшейся в тот миг такой далёкой и нереальной, что создавалось впечатление, будто её и не было вовсе. Властный и внимательный взгляд этой страны отпустил старшего Лето, и та самая свобода, которой он так боялся, поглотила его, смирившегося и умиротворённого.
И чувство, наполнявшее его, когда он согревал руки Джея, сомкнув ладони, ощущая тепло его кожи, не желало покидать его, не оставляя во сне и наяву. Как же мало нужно человеку для того, чтобы почувствовать себя хоть сколько-нибудь значимым – снег, ночь, звёзды - драгоценные камни, безмолвие, острое до боли ощущение друг друга. Они молчали, пожалуй, ещё недостаточно долго для того, чтобы осторожно нарушить тишину и выплеснуть собственные эмоции в колючий воздух, разбиться вдребезги, смешаться и слиться, но Джаред первым позволил диссонансу вторгнуться в тёмно-синюю ночь.
- Думаю, единственный плюс поцелуев в том, что они действительно согревают, - неожиданно и чуть нелогично проговорил он, задумчиво посмотрев на брата, который чуть вздрогнул, представив всего лишь на миг... Нет, он и мысли бы подобной не допустил, если бы чёртова Гренландия не заключила его в свои обманчиво дружеские снежные объятия. Мелькнувший в сознании образ был слеплен из окружающего пространства, пустого, бездушного, пластичного, словно глина, которой можно придать любую форму. Если бы не этот холод, если бы не этот лёд, то ничто не заставило бы его думать о том горячем, живом чувстве, что наполняет до краёв всякий раз, когда, поддавшись порыву, отдаёшь кому-то своё дыхание, получая взамен импульс, по силе сравнимый с ударом электрическим током – таким неповторимым, совершенно отличным от любой другой сладостной боли. Ожог как укол тупой иглой, по нервам до самого мозга, волной по позвоночнику, слабостью в коленях. – Хотя для меня до сих пор остаётся загадкой, как же так выходит: люди касаются губ друг друга – рождается некое чувство, такое страшное-страшное чувство, от которого сердце колотится, как сумасшедшее, а тело пронзает дрожь, а главное – этот ни с чем не сравнимый жар.
Наверное, он когда-нибудь найдёт ответ, подумал старший Лето, и эта мысль отозвалась внезапной тоской внутри, словно бы мёртвый остров всё ещё намеревался возобновить неоконченную игру.
- Разве так может быть? – настойчиво осведомился Джей, и старший Лето вдруг осознал, что всё ещё сжимает его руки в своих. – Всего лишь обыденное, обыкновенное прикосновение – и такой результат. Чудесное спасение от холода и плохого настроения.
Безо всяких намёков и задних мыслей он улыбнулся чуть отрешённо, как улыбался всякий раз, когда собственное сознание захватывало его, поглощало, уносило слишком далеко. Джей всегда возвращался сам – без чьей-либо помощи, но старшему Лето всегда так невероятно хотелось, чтобы брат понял: его мир иллюзий и аналогий нереален. И этот чёртов мир снега и призрачных теней – декорация. Нечто совершенно не новое, созданное для их собственного маленького представления.
Нет, точно, Шеннону вовсе не хотелось помнить об этой ночи. Ему жизненно необходимо было забыть о ней, о том, что могло бы произойти, но так и не случилось, о том, насколько дико сожаление и облегчение смешались в его сознании. О том снежном разочаровании, которое билось внутри вместе с сердцем. Странная ночь, совсем другая, отличная от всех ночей в Штатах, даже тех, что они провели на колёсах, даже той, что они провели в солончаковой пустыне, почва которой так напоминала этот сверкающий снег.
Старший Лето огляделся, только сейчас заметив, что света звёзд и луны вполне достаточно для того, чтобы высветить равнину без помощи всяких фонарей, которые остались позади, в спящем Кутдлигссате, о котором Шенн уже успел позабыть. И он не слишком обрадовался возникшей в его сознании мысли об этом крохотном обрывке цивилизации, ведь теперь им пришлось бы вернуться – так или иначе. А если бы он не стал предаваться ненужным размышлениям, они могли бы провести здесь остаток своей жизни – короткой, но вполне насыщенной горестями, радостями, победами и поражениями. Заснули бы под ледяным шаром полной луны, стали бы снегом, рассыпались бы сверкающим крошевом.
- Я хочу сохранить это в себе, - прошептал Джей, в обычной своей манере вторя мыслям брата, - хочу стать льдом, хочу разбиться на тысячу осколков.
Шеннон вздохнул едва слышно, надеясь, что его вопрос не повиснет в воздухе.
- Почему? – ему просто нужно было знать, насколько их мечты и желания совпали в этот раз.
- Потому что не хочу забывать, - пожал плечами Джаред.
Старший Лето мог бы рискнуть, спросив «есть ли в этом смысл?», но, кажется, он вовсе не нуждался в этом. Чувствуя неповторимость момента, чувствуя себя совсем другим человеком, который с лёгкостью мог бы окунуться во что-то новое для себя, вполне привычное для этой ледяной земли, он всё же прекрасно понимал, насколько наивны они сейчас, думая, что смогли укрыться от всего мира, потому что этот мир был здесь – в каждом порыве ветра, в каждой грануле снега. И этот мир был единственной причиной того чувства, которое охватило его. Искажённый в сознании сон, ненужная сказка, безрадостное ощущение хрупкого счастья.
- Ты совсем замёрз, - проговорил Шенн рассеянно, словно бы не замечая взгляда Джареда, в котором смешались надежда и недоверие и что-то ещё, о чём старший Лето не хотел бы сейчас думать. Джей вдруг ухватился за эту призрачную возможность, которой в шутку наградила его Гренландия, без намёка не серьёзность, без каких-либо обязательств. Может быть, тени так причудливо легли на его лицо, что синева его глаз стала почти бездонной, опасной, и Шенн не мог бы пообещать ему что-то важное, чтобы после обмануть. Он просто не мог, потому что точно знал – всё это мнимое очарование и фальшивое волшебство разобьётся в тот же миг, когда они покинут остров. Покинут навсегда. – Пойдём, сейчас уже слишком поздно.
И вправду – ночь подходила к своему логическому завершению.
Джей всё ещё смотрел на него, пристально, внимательно, настороженно, словно ждал чего-то.
- Мне не холодно, - проговорил он тихо. – С тобой мне никогда...
Шенн резко поднялся, внезапно осознав, что в его словах была доля истины: его пальцы совсем окоченели, а непокрытую голову сжал невидимый ледяной обруч, неимоверно давивший на виски.
- Пойдём, - повторил он. – В гостинице гораздо теплее, Джей. Там отопление, и ковёр, и шерстяные одеяла...
Как же всё это жалко звучало, словно оправдание!
- Я хотел бы остаться, - как выстрел.
- Нет, - решительно покачал головой старший Лето. – Если Томо сейчас проснётся и увидит, что нас нет, он будет страшно обеспокоен. Нам нужно идти, бро. Нельзя здесь оставаться.
Ведь это неправда, хотелось добавить ему, это всего лишь снег, и тёмное небо, и этот чёртов снег, и это... чёрт его побери... небо, о котором он уже говорил... Просто все эти компоненты сложились в один, создав безупречный мираж, подделку. И тот факт, что они оба почти поверили Гренландии, действительно настораживал. Лишь мысль о скором бегстве с мёртвого острова могла бы успокоить старшего Лето, пока они пробирались назад по тёмным улицам городка обратно к отелю, к четырём звёздам, выбитым на вывеске над входом.
@музыка: Oomph!-Gott ist ein Popstar
-
-
12.01.2009 в 20:42-
-
12.01.2009 в 20:52*мечтательно* Иллюлисат...
Опередила! Ну, надо же!!!
-
-
12.01.2009 в 20:56и вообще, не мешай читать xD
-
-
12.01.2009 в 21:04Поправлю чуть позже
-
-
08.02.2009 в 23:38насчёт фика. стало холодно и больно. но понравилось. очень. наверное не скажу ничего нового, но ты потрясающе пишешь. СПАСИБО.
-
-
09.02.2009 в 18:19Спасибо огромное за твои слова! Я рада тебе, рада, что рассказ понравился. Спасибо, что заходишь ко мне в гости=) Надеюсь, до скорого!
-
-
09.02.2009 в 21:37-
-
11.02.2009 в 18:11-
-
11.02.2009 в 21:40