Nice planet. We'll take it.
Название: Между прошлым и будущим
Автор: Reno
Фэндом: Герои
Категория: drama, angst
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Габриель/Эль (+ персонажи – Боб Бишоп, Ноа Беннет, Вирджиния Грей, мистер Грей)
Предупреждения: я точно знаю, что мать Сайлара звали Вирджиния, с отцом что-то запутанное вышло. В третьем сезоне был некий Самсон Грей – но он ведь не был мужем Вирджинии Грей, он был настоящим отцом Сайлара! В общем, по логике вещей, у него должна быть другая фамилия... Я не знаю, честно.
От автора: немного истории из жизни Эль и Габриеля. Всё – сплошной вымысел.
Читать дальше
Настоящее – нечто странное, необъяснимое и относительное. Для прошлого оно – будущее, для будущего – прошлое. Это лишь крошечный миг, мимолётный, проходящий, казалось бы, ничего не значащий, но именно из мельчайших песчинок настоящего, прежде представляющего собой единый запутанный бесформенный ком будущего, складывается определённая структура прошлого – тонкие ювелирной работы нити, аккуратно переплетённые между собой в причудливый, но правильный узор. Настоящее – словно фильтр или шлюз, пропуск грядущего в ушедшее. И, не смотря на всю свою невероятную быстротечность, оно способно вмещать в себя всё, что так важно для нас. Нельзя всё время жить прошлым – это останавливает колесо прогресса, нельзя всё время надеяться на будущее – оно туманно и не высечено в камне. Дрейфуя между временами, когда сказанное слово мгновенно ускользает в былое, стоить помнить, что только в настоящем ещё можно что-то изменить, но, изменив, следует понимать, что и в будущем кто-то ловко перетасует карты и сыграет новую партию.
- Всё готово, - проговорил Беннет, в последний раз осмотрев многочисленные датчики на руках и ногах Эль – несколько проводков вились вокруг её головы. – Боб, я повторю, это может быть очень опасно.
- Она справится, - уверенно проговорил Бишоп, потрепав дочь по светлым волосам. – Правда, милая?
Та улыбнулась – по мнению Беннета, чуть побледнев – под глазами у неё залегли тени, будто она всю ночь не спала. Всякий раз, когда Ноа видел её, ему казалось, что девочка не слишком счастлива. Боб Бишоп страдал редким недугом – повышенным уровнем притязаний. Он был склонен ожидать от Эль больше, чем она способна была предложить, и это настораживало. По мнению Ноа ничего не могло быть хуже, чем видеть страдания своего ребёнка. Стоило лишь малышке Клэр заплакать – у него сердце разрывалось. Боб в этом смысле был гораздо менее щепетильным. Он любил дочь, но порой видел в ней бездушный генератор электроэнергии, который ему не терпелось испытать, выжать наибольшую мощность, заставить работать на износ.
Девочка терпела. Она безропотно позволяла работникам лаборатории держать её в напряжении по несколько часов в день – читала сказки, заполняла прописи и изредка (Ноа знал, но никогда бы не проболтался) плакала – то ли от боли, то ли от тоски. Беннет понимал - у ребёнка должна быть мать – иначе кто же подарит ей нежность, защитит по-женски бережно, обнимет и утешит? Боб мнил себя супер отцом – но он не справлялся, и это было очевидно. Чего-то он просто не понимал, а что-то казалось ему откровенной бессмыслицей. Он знал, что Эль – необычная девочка, но не предавал слишком уж большого значения тому, как она чувствовала себя в роли подопытной морской свинки. И, уж конечно, он никогда бы и мысли не допустил, что совершает ошибку – для дочери он был «папочкой», который приносил шоколадные конфеты с наклейкой Primatech на упаковке и кукол в цветастых платьях. Он был для неё всем.
Эль только-только успела вернуться из школы – её привезли на огромной чёрной машине Компании – как Ноа вынужден был провести её через этажи и лифты в лабораторию. Вряд ли она успела пообедать, билась в голове мысль.
- Моя дорогая, - чмокнул её в макушку Боб. – Как прошёл день?
- Скучно, - протянула Эль. – Тим Коннор кидался в меня бумажными шариками.
- Негодник, - засмеялся Боб, переглянувшись с Беннетом – тот нахмурился, покачав головой.
- Я хочу есть, - проговорила девочка – опасения Ноа подтвердились. Нельзя было мучить малышку – а на голодный желудок тем более.
- Чуть позже, милая, - пообещал ей отец. – Ты ведь не хочешь пропустить тренировку.
Обладая способностью производить электроэнергию, стоило бы кое о чём позаботиться – не причинить вреда собственному организму. Это Эль твердили каждый день – с утра и до вечера, вбивая в её голову осознание того, что она может быть опасна – в первую очередь для себя самой. Маленький солдат крошечной армии.
- Я сегодня устала, - пробормотала Эль. – Пойдём домой, пап.
Беннет едва не бросился к ней, но она смотрела доверчиво на Боба, а Ноа почти видел, как в его голове зарождается новый план.
- Прекрати это нытьё, - строго приказал ей Бишоп. – Ты знаешь, что тренировки важны, ведь так?
Эль вдруг оглянулась на Беннета. Тот едва заметно улыбнулся.
- Да, - прошептала она.
- Ты ведь не хочешь никому навредить?
- Нет.
- Мы остаёмся, Эль.
- Хорошо.
- Вот и умница.
Боб вновь улыбнулся, взял дочь за руку и повёл к привычному креслу у окна.
- Для начала нам нужно сверить параметры – со вчерашнего дня могли произойти некоторые изменения, - сказал он одному из ассистентов.
Ноа не мог избавиться от навязчивого ощущения, что сегодня произойдёт что-то не слишком хорошее. Нельзя было предпринимать новое натощак.
- Боб, что ты задумал? – отозвав Бишопа в сторону, спросил он.
- Ничего особенного, - откликнулся тот, поправив очки. Беннета, по правде говоря, откровенно раздражал этот его жест. Сам он никогда очков не носил, опасаясь, однако, что когда-нибудь придётся и ему. Стёкла рождали блики, закрывали глаза, прикрывали истинные намерения, создавали неуловимое ощущение опасности. Что-то в этом казалось Ноа досадным. Он думал о том, что Клэр, вероятно, подобное бы не понравилось.
- Она устала, она пропустила обед, задумайся, Боб, это может закончиться плохо.
- С моей дочерью ничего не случится, - упрямо проговорил Бишоп. – Ты не знаешь, какая она сильная. Она сделает всё, чтобы я гордился ей.
Беннет едва не врезал ему. Как эффектно он бы сбил очки с самодовольного носа!
- Ты не понимаешь, Боб, она всего лишь маленькая девочка, она не машина, ей нужен отдых.
Бишоп посмотрел поверх его плеча – Эль как раз готовили к обычному осмотру – прикрепляли датчики к одежде, приклеивали тонкие проводки к запястьям и вискам.
- Ты мне мешаешь, Ноа, - напряжённо проговорил он. – Сегодня ты здесь не нужен, поэтому можешь вернуться к Клэр и проявить заботу по отношении к ней, а не к моей дочери. У неё есть я, у неё есть всё.
У него лихорадочно блестели глаза.
- Я не уйду, - медленно проговорил Беннет, понимая, что должен убедиться: с девочкой ничего не случится. Он вовсе не был уверен в том, что её собственный отец, одержимый жаждой вывести её на новый уровень силы, не причинит ей боли. Боб был готов рисковать – отчего-то не собой, а своей дочерью. Ноа с радостью назвал бы его подонком, если бы Бишоп не был на хорошем счету у Анджелы Петрелли. Поставь её перед выбором - и Беннет вылетел бы на улицу, а Клэр навсегда покинула бы его дом. Сандра никогда бы не пережила.
- Тогда не путайся под ногами, - отрезал Боб. На лбу у него выступили крошечные капельки пота.
Разговор был окончен.
- Что мне нужно делать? – спросила Эль, достав из школьной сумки цветные карандаши и альбом. – Просто сидеть? Как раньше?
- Нет, милая, - мягко проговорил Бишоп. – В этот раз мы будем испытывать твои силы, разве не чудесно? Вдруг ты сможешь осветить целый город, Эль.
Он порылся в карманах, достал платок и промокнул лоб.
- Это... гран-ди-оз-но, - проговорила она по слогам и засмеялась. – Да, пап?
- Абсолютно точно, кроха.
Ноа нахмурился – ничего грандиозного в том, чтобы заставить девочку снова и снова вырабатывать электрический разряд, он не видел. Эль всё ещё не умела управляться с собственным даром, она могла причинить боль – неумышленно. Однажды она опалила себе волосы, а на подушечках пальцев кожа оплавилась, словно воск, а после пошла волдырями – мелкими, жгучими. Она тогда не плакала, но готова была – её губы дрожали, кривились, а кончик носа покраснел.
- Нам нужно соединить её ладони с элементом питания, - проговорил лаборант. – Что для начала?
- Карманный фонарик, - проговорил Боб. – Уверен, с этим она справится в два счёта.
Беннет вздохнул. Если бы только он мог это остановить.
- Приступайте, - приказал Бишоп.
Эль сосредоточенно взглянула на него.
- Милая, - позвал мистер Грей жену. – Какого чёрта, прости меня, ты дала Габриелю эти часы? Он ведь всё разломал!
Миссис Грей аккуратно повесила фартук на крючок. Посуда была вымыта. Следовало бы заняться другими делами.
- Часы были старыми, дорогой, я подумала...
- Это были часы моего прадеда, бесценная реликвия, а ты отдала их маленькому негодяю?
Миссис Грей покачала головой. Видимо, дела в конторе шли не так уж и хорошо, если её муж вдруг принялся за старое.
- О, не смей так говорить о Габриеле. Он ребёнок, дети в таком возрасте гораздо больше ломают, чем создают, ведь так они познают мир.
- Тогда отдай ему свои щипцы для завивки. Пусть оторвёт провод, погнёт защёлку или ещё что-нибудь! Почему, чёрт побери, часы?
Миссис Грей вошла в комнату. Её провинившийся сын стоял в углу – обиженный на весь свет. Кажется, он был готов всплакнуть. Мистер Грей нервно читал газету – порывисто переворачивая страницы.
- Джордж, ты слишком серьёзно относишься к своим часам. Неужели тебе какой-то хронометр дороже сына?
Мистер Грей едва не подскочил в кресле.
- Джинни, ты ведь знаешь, какой он мне сын, и я не позволю ему творить всё, что заблагорассудится, - быстро зашептал он. - И ещё – тебе никогда не понять это невыразимое очарование, гармонию, которая присутствует в любом действующем точно выверенном механизме. Часы – не просто грубый металл, они – живут и дышат, в них стучит сердце, жужжат шестерёнки, каждая деталь – невероятно значима. А что мне делать с этим?
Он продемонстрировал жене выпотрошенный корпус. Кварцевое стекло жалобно поблёскивало в тусклом свете настольной лампы. Миссис Грей едва не улыбнулась, но вовремя одёрнула себя. Не стоило подливать масла в огонь.
- Ты сможешь их починить? – поинтересовалась она.
- Естественно, - демонстративно закатил глаза мистер Грей. – Не было ещё таких часов, которые я не смог бы починить. Но это не значит, нет, Вирджиния, не значит, что с ними можно обращаться так безответственно!
- Габриель не хотел им зла...
- Он – маленький негодяй, - негромко повторил мистер Грей, оглянувшись на сына – тот дёрнул плечом и замер. Грей, удовлетворившись увиденным, кивнул. – Будущий продолжатель моего дела при явном отсутствии аккуратности и такта.
- Дорогой, он...
- Да, он ребёнок. Но он – разрушитель! Катастрофа! Варвар!
Габриель, всё ещё стоявший в углу, был подозрительно тих.
- Перестань, - с укоризной проговорила миссис Грей. – Ты давишь на него. Ты постоянно его поучаешь.
- Ты знаешь, Джинни, дорогая, откуда он, - покачал головой мистер Грей. – Возможно, мы совершили ошибку.
Вместо ответа миссис Грей подошла к сыну и крепко его обняла. Она души не чаяла в нём, и слова мужа казались ей чудовищными.
- Ничего, милый, - прошептала она, глядя в его тёмно-карие настороженные глаза с длинными ресницами, - однажды всё изменится, однажды ты поймёшь, что этот затхлый мир, - она обвела взглядом захламлённую квартиру, - не для тебя. Что ты достоин большего.
Мальчик улыбнулся сквозь слёзы – всё-таки не удержался. Ему хотелось сказать, что часы он вовсе не ломал, к тому же, смог бы с лёгкостью собрать всё, как было, но мать продолжала говорить ему что-то – и он промолчал. Вокруг острые стрелки ходиков, будильников, брегетов синхронно указали на цифру двенадцать.
Что-то пошло не так – Беннет знал это с самого начала. Эль с лёгкостью зажгла лампочку фонаря – даже слегка перестаралась, и вольфрамовая спираль не выдержала – лопнула, закоптив стекло.
Бишоп одобрительно глядел на дочь – а она так ласково, так радостно улыбалась ему, что Ноа становилось не по себе. Он сотню раз клялся – мысленно – что никогда не позволит Клэр видеть в нём кого-то большего, чем он есть на самом деле. Эль создала себе идол, она идеализировала своего отца, хотя, пожалуй, пока даже слова такого не знала. У неё начисто отсутствовал инстинкт самосохранения, чем Бишоп активно пользовался – с каждым днём все более злоупотребляя.
- Моя девочка способна на большее, - заявил он. – Эль, милая, я ведь могу на тебя положиться?
Такая подлая имитация доверия, от которой у Беннета челюсть сводило.
- Ещё бы! - кивнула она – светлые волосы рассыпались по плечам.
Она вырастет красавицей, подумал Ноа. Если, конечно, выживет.
- Нам нужно заставить работать этот телевизор, - проговорил Боб. – Проверьте все соединения, ни к чему тратить энергию впустую.
Будто в данный момент именно этим он не занимался! Бездарно использовал силы собственной дочери.
В её пальцах зарождалось голубое свечение, перетекавшее в ладони, к датчикам и проводкам, собираясь крупными острыми каплями, стекаясь в единый поток.
Экран телевизора загорелся, пошёл полосами.
- Если принести антенну, можно будет смотреть хоккей, - самодовольно улыбнулся Боб. – Как раз сегодня показывают, Ноа. По бутылочке пива?
Он казался Беннету страшно беспринципным, скорее всего, таким он и был, только вот пока никто так и не решился указать ему на это.
- Что если мы вырубим свет в этом блоке? – обратился Боб к одному из сотрудников. – Не нарушим работу ваших машин?
- У нас автономное питание от внешней сети, - негромко проговорил тот, снимая показатели счётчика. – Аварийное.
- Она не справится с мощностью генератора, - проговорил Ноа. – Боб, не делай этого.
- Это всего лишь одна цепь – пара помещений, даже не целый этаж.
- Твоя дочь устала. Она голодна. Перестань мучить её.
Бишоп коротко взглянул на Эль, рассматривающую картинки в каком-то научном справочнике, оставленном на столе.
- А ты перестань говорить со мной так, будто я подвергаю её какой-то ужасной пытке. Она – не безвольная часть эксперимента, она – его полноправный участник. Ей выпала уникальная возможность обуздать свой дар. Если она верно рассчитает силу, то не пострадает.
- Ей семь лет! – взорвался, в конце концов, Ноа. – Ты забываешь об этом, Боб. Тебе кажется, что она выносливая и сильная. Но она просто маленькая девочка. Она нуждается в твоей защите...
- Я её отец. Я в состоянии позаботиться об Эль, - заявил Бишоп. И обратился уже к лаборантам. – Готовьте всё, я абсолютно уверен, что мы справимся с этим.
Эль привычно смотрела в окно во внутренний двор, заставленный промышленной техникой, отслужившей свой срок. Двое рабочих парковали в углу старый погрузчик с синей полосой на борту. Кое-где сквозь забетонированный пол пробивалась трава. Наверное, перед сном отец, как всегда, расскажет ей новую историю из книги «Пятый уровень. Руководство по управлению». Это была неведомая и странная страна, в которой правили негодяи и злодеи, а добрые люди пытались их обуздать. Звучало порой абсурдно, но на то она и сказка – неправдоподобность с долей истины.
- Беннет, поверни тот рубильник, - проговорил Бишоп. – Эль, милая, сосредоточься.
Девочка внимательно посмотрела на него. На мгновение она позабыла, где находится. Выбеленные стены лаборатории вернули её к действительности.
- Все готовы? – поинтересовался Боб. Возражений не последовало – даже со стороны Ноа. – Тогда приступаем.
Поначалу лампы судорожно замерцали – напряжение то падало, то нарастало, ток был неровным, шершавым, с зазубринами. Цеплял металл. На световом графике линия ломалась, вычерчивая кривую.
- Держи напряжение! - приказал Боб.
Девочка стиснула зубы – она никогда бы не призналась в том, что жар в её ладонях стремился к невыносимому, раскалённому до бела.
- Это всё, что ты можешь?
Она зажмурилась так, что в уголках глаз выступили слёзы.
Позади заработал кондиционер, но почти сразу же заглох.
- Не получается, - тонкий голосок Эль звучал жалобно.
- Не смей! – едва не дал ей пощёчину отец. – Не смей притворяться слабой!
- У неё катастрофически упал уровень глюкозы в крови! – закричал Ноа. – Боб, ты убиваешь её!
Он никогда бы, пожалуй, не смог понять, отчего Бишоп – ответственный за здоровье и благополучие Эль – столь бесстрашно требовал от неё невозможного. Разве не доводилось ему увидеть, что удар током способен был сделать счеловеком? Те, кто выжил после подобного, навсегда оставались калеками. Их тело сгорало, связи с мозгом нарушались, они лишались речи, не могли ходить, становились лишь оболочкой без разумного наполнения.
Тонкие жгучие проводки вгрызались в кожу ладоней.
Эль безвольно лежала в кресле – как тряпичная кукла. Её тело вздрагивало, глаза были широко раскрыты - бессмысленны. Боб Бишоп пытался привести её в чувство, но она пришла в себя только на следующий день – в лечебном центре Компании.
В карманах брюк Габриеля звенел разный металлический мусор: Вирджинии уже порядком надоело всякий раз вытряхивать на дощатый пол шестерни и гайки, но в этом заключалось хобби её сына. Очевидно, он не был коллекционером, но младший Грей всегда с интересом рассматривал эти осколки некогда вполне рабочих механизмов, казалось бы, пытаясь понять, что заставляет их – в одном месте, в одно время – жить и существовать именно в том порядке, что был задуман мастером, заложен им изначально. Конечно, в девять ему было бы сложно выразить нечто подобное словами, и вряд ли миссис Грей удалось бы добиться большего, чем «Мне просто нравится» в ответ на её вопрос «Почему?».
Шестерни отправлялись в коробку под шкафом в прихожей, чтобы вернуться в карманы спустя стирку и сушку брюк – вернуться домой, порой посмеивалась про себя Джинни. Ей было сложно находить жизнь забавной, но в чём-то она преуспела – в первую очередь в своём отношении к странным людям, событиям и вещам. Ей нравилось считать себя толерантной. Ей нравилось также и само слово, оно звучало солидно и свежо. Вряд ли мистер Грей отличался подобной толерантностью, а ведь он превосходил жену во многом – в сообразительности и предприимчивости, в ловкости рук и остроте глаз. Порой Вирджиния думала, что он выбрал верный путь в жизни. Порой ей казалось, что только в этом мистер Грей и оказался прав, в остальном же он был подобен сотням других людей – раздражительных, вспыльчивых и до зубовного скрежета педантичных.
Миссис Грей не стремилась к оригинальности, но с восхищением смотрела на тех, кто выделялся из толпы с самого рождения – естественным и наиболее подходящим образом. Она не питала ложных надежд на свой счёт, но стремилась видеть в Габриеле нечто, чем прочие в её окружении не обладали. Пусть этим неведомым качеством была всего лишь любовь её сына к мельчайшим деталям, разбросанным по асфальту за окном. Возможно, кто-то просто сгоряча выкинул в окно старый будильник, и он, несчастный, разбился от твердь земную, вмиг лишившись всех внутренностей – пружинок и болтиков, стрелок и всей прочей значимой мишуры...
- Мам, что ты делаешь?! – миссис Грей даже не заметила, как Габриель подлетел к ней, вырвав брюки из её рук.
- Я всего лишь хотела постирать их, - попыталась объяснить она рассеянно – слишком уж много мыслей роилось в её голове.
- Здесь мои вещи! Ты собиралась их выбросить! – мальчик принялся лихорадочно выворачивать карманы, собирая шестерни.
- Я никогда в жизни не сделала бы ничего подобного, - спокойно проговорила Вирджиния. – Ты ведь знаешь, Габриель.
Он замер на миг, чтобы после взглянуть на неё с подозрением.
- А что бы ты сделала? – осведомился он чуть напряжённо.
Настал звёздный час Вирджинии Грей. Она торжественно извлекла на свет коробку из-под тостера и протянула её сыну.
- Я бы сложила всё сюда, - терпеливо и с затаённой радостью сказала она. – А после вернула бы всё на место.
Он в нерешительности глядел на коробку, будто сомневался, настоящая ли она, в том ли её предназначение, чтобы быть вместилищем для пружин и гаек, или же мать выдумала, изобрела её только сейчас – лишь для отвода глаз. На дне уныло перекатывалась пара металлических «спиралей», которые обычно использовались в заводных игрушках. Претензия на честность...
- По-твоему, где я хранила всё твоё добро прежде? – Вирджинии жизненно необходимо было доказать.
- Я думал, что потерял их, - пробормотал Габриель, протянув руку, чтобы коснуться мёртвых элементов питания. – Оказывается, ты позаботилась о них.
Звучало так, будто в них и вправду когда-то теплился огонёк жизни.
Он внимательно посмотрел на мать. Миссис Грей улыбнулась. Она надеялась, что смогла восстановить доверие, ведь она нуждалась в сыне даже больше (как ей порой казалось), чем он в ней. Как грустно ей ни было бы, она находила подтверждения своим опасениям чаще, чем сама того хотела.
Габриель любил бродить по Квинсу часами – и миссис Грей, признаться, скучала, хотя гораздо больше тревожилась. Возможно, тоска просто порождала её необъяснимую тягу выйти из дома – заведомо потерянной - и отправиться на поиски сына – в узких переулках и выложенных кирпичом тупиках, но она сдерживалась, понимая, что доверие в отношениях между ней и Габриелем могло бы решить всё – его жизнь, её значимость, то, вернулся бы он однажды, или же предпочёл бы отделить себя от неё.
А теперь она держала в ладони крошечную плоскую шайбу, похожую на кольцо – оно не налезло бы даже на мизинец, понимая, что, возможно, когда-то вот такая железка заменит её, вытеснит за край существования сына, станет чем-то большим для него. Ей просто следовало помнить об этом – чтобы после руки не опустились от внезапного свалившегося на голову осознания.
Когда Эль было тринадцать, Боб решил, что она должна учиться на дому – в этом была его прихоть, его желание и отцовская воля. Ничто обсуждению не подлежало.
- Ты хочешь запереть меня в этих стенах на всю жизнь!! – кричала Эль, швыряя школьные книги на пол (в них нельзя было делать пометок, но она всё равно разрисовала страницы карандашом), пока он рассеянно перекладывал бумаги. – Чтобы я не знала ничего, не видела неба над головой! Ты лишаешь меня друзей, всего, что мне дорого!
Его голос чуть дребезжал, словно неплотно пригнанное к раме стекло, когда он пытался объяснить ей причину своего решения.
- Ты не такая, как они. У тебя другие цели и другие пути.
Он знал, что ей уготовано. Карьера в Компании. Без права выбора.
- Скажи ещё, что у меня другая судьба! Просидеть всю жизнь в клетке!
- Если так будет нужно, - Бишоп не чувствовал горечи. С тех пор как умерла его жена – а это случилось страшно давно – горечи в его жизнь путь был заказан, поскольку потеря контроля была непозволительна. А уж совладать со вздорной девчонкой Боб был в состоянии.
Эль сжала кулаки, не в силах успокоиться. Она могла бы сейчас убить его одним ударом, но после убила бы себя за содеянное.
Поэтому не было для неё лучшего выхода, чем выбежать из отцовского кабинета, как следует хлопнув дверью, промчаться по коридорам Компании, едва не сбив с ног пару сотрудников, спуститься по лестнице и выбежать на улицу прямо под дождь. Как и любой подросток.
В ней варились одновременно злость, досада, обида, и кипели жгучие горькие слёзы. Возможно, в последний раз она могла ощутить прохладные капли на лице, и этот запах прибитой пыли в большом городе, который шумел и продолжал существовать где-то далеко позади. Primatech возвышалась над Эль, а она всё ещё была слишком мала, чтобы идти против воли Компании и отца. Она медленно побрела вдоль облицованной плиткой стены, когда в ладонях знакомо защекотало, зажгло, и всё вырвалось наружу – боль, раздражение, безысходность – единым вспыхнувшим шаром разряда. Её накрыло, затрясло, ударило со всей силы – до самого нутра, прошло потоком сквозь руки, ноги и сердце, зацепило лёгкие – и стало нечем дышать. Она рухнула, почти не осознав произошедшего, в воде искрило, вода облепляла её болью, граничащей с гибелью. Она провалилась во тьму.
Ноа взволнованно вышагивал по кабинету Бишопа – тот, пожалуй, не слишком уж волновался из-за выходки Эль. Он спокойно перебирал бумаги, изредка помечая что-то в блокноте.
- Так ты не собираешься искать её? – встревожено поинтересовался Беннет
Боб взглянул на него иронично. Отложил на минуту карандаш.
- Она вернётся сама, Ноа.
Тот качнул головой. Бишоп чуть улыбнулся.
- Кроме меня и Компании у неё никого нет. Ей некуда идти, некуда бежать. У неё нет ни денег, ни документов.
И собственной жизни тоже, подумал Беннет.
- Ты говоришь так, словно твоя дочь – пленница на пятом уровне, как все эти монстры.
Маловероятно, ведь у них никогда не было причин возвращаться.
Боб усмехнулся. Возможно, прежде он никогда не задумывался о чём-то подобном, но капризы Эль начинали его порядком раздражать. Он мог бы наказать её за непослушание.
- Кто знает, Ноа, - проговорил Боб с едва различимой угрозой. – Кто знает.
Беннет содрогнулся при одной мысли о том, что однажды, возможно, пройдёт по тёмным коридорам с втравленными в бетон окнами-витринами из пуленепробиваемого стекла, за которыми лишь сумасшедшая ярость – неистовое желание выбраться, глотнуть воздуха и истребить род человеческий, и увидит в камере девушку с белокурыми волосами, забившуюся в угол. Компания существовала за счёт генных мутаций, возникавших спонтанно или же по воле учёных, а Эль была частью Компании, её никогда бы не выпустили на свободу, она жила в стенах Primatech, хотя прежде у неё с отцом был чудный домик у побережья. Один из тех, что Эль с её пробудившейся неподконтрольной силой спалила дотла.
С тех пор в её комнатах были только бетонные стены.
На улице дождь лил как из ведра – окно было открыто, и заливало подоконник. Боб мог бы лишиться большей части своих бумаг, если бы не задвинул защёлку, но ему, казалось, не было дела до того, что вода капала на паркет и ковёр.
- Сделай одолжение, - пробормотал Бишоп, просматривающий материалы с камер, установленных в стратегически важных для Компании точках.
Беннет поднялся и подошёл к окну. Постоял немного, глядя на низкое, как потолок ретро-машинки небо, перевёл взгляд на улицу.
У пустынной дороги на тротуаре кто-то лежал. Светлые спутанные волосы укрывали мокрый асфальт, и рядом не было никого, кто смог бы помочь.
- Боб, - встревожено позвал Ноа. – Не думаю, что это тебе понравится.
Бишоп с досадой оглянулся на Беннета – его отвлекали от важного дела, а от Ноа ничего серьёзного ждать не приходилось. Пришлось-таки подняться из удобного кресла, чтобы убедиться в этом в очередной раз.
- Бог мой, - выдохнул Бишоп. Пожалуй, он мог бы выпрыгнуть из окна, подчиняясь импульсу, но вместо этого распахнул дверь так, что золочёная ручка (персональная гордость Боба) стукнула о стену, оставив едва заметную отметину.
Холод ушёл. И ощущение твёрдого камня – тоже.
- Эль! – кто-то звал её через духоту и мрак. – Эль, очнись! О, Боже, нет!
Бил по мокрым от дождевой влаги щекам, плакал и причитал.
Она всё ещё чувствовала отголосок собственного разряда – ноги онемели, а сердце стучало так, словно готово было разорваться на части. Электролиз убивал её – она сама причиняла себе боль. Вода была превосходным проводником – зубы стучали, голова пылала, но страха не было. Она не боялась смерти и небытия – в свои-то тринадцать. Наверное, это было совсем уж ненормально.
Эль открыла глаза – вокруг было тяжёлое тучное небо. Оно медленно двигалось, ползло по-улиточьи и вообще напоминало собой гигантского слизняка – уже не казалось таким привлекательным.
- Эль, - кто-то сжал её руку. – Милая.
- Пап? – попыталась она повернуть голову, но не смогла. Её везли на смешной медицинской кушетке, будто она и вправду не в состоянии была подняться и добраться до своей комнаты в задней части Компании. Возможно, съесть плитку молочного шоколада...
- Я здесь, - Боб гладил её по мокрым волосам. – Прости меня, я такой глупец.
Он никогда бы не признала в этом добровольно. И сейчас он не был искренним. Он был просто напуганным, а ужас порой говорит человеческим голосом – изнутри, дёргает за марионеточные нитки, заставляет улыбаться и плакать, играть в благородство и так часто обманывать. От этого стало лишь горше. Былая обида вдруг вспыхнула с новой силой, но едва Эль увидела бледное лицо отца, как ей стало невероятно жаль его.
Она не терпела жалость – ненавидела жалеть кого-то, ненавидела, когда кто-то жалел её. Но сейчас она не смогла бы отмахнуться от собственных слёз, которые в дождь ничего и не стоили – как воздух.
- Со мной всё будет в порядке, - пообещала Эль, понимая, что отчасти кривит душой. Она просто не могла знать наверняка. – Пап, всё будет в порядке.
- Чёртова рухлядь! – выругался мистер Грей, когда старый Форд заглох посреди скоростного шоссе на Нью-Йорк – он и Габриель как раз возвращались из Филадельфии, где мистер Грей должен был встретиться с крупным поставщиком швейцарских часов. Встреча не состоялась, а теперь ещё и мотор отказывался заводиться – тридцать три несчастья. – Я выложил за этот металлолом пять сотен долларов!
Габриель Грей наблюдал за ним с едва заметной улыбкой – его нисколько не трогала досада отца – скорее, он наслаждался подобными энергичными и нервными минутами, за которыми обычно следовало трёхдневное молчание – благостное, благодатное. Габриель отца не любил – тот слишком часто указывал парню на его недостатки, а это не могло не раздражать. В конце концов, доверие к этому по-своему гениальному и невероятно трудолюбивому (в той же степени, что и бесталанному в плане семейной жизни) человеку испарилось, исчезло бесследно. Вирджиния Грей не смогла бы этого отрицать – между её мужем и сыном росла неприязнь.
Мистер Грей выбрался из машины, хлопнув хлипкой дверцей. Он направился к капоту, невнятно и недовольно бормоча под нос. Габриель, усмехнувшись, последовал за ним.
Двигатель не желал заводиться. Он не дымился, даже не нагревался слишком уж сильно, просто отказывался нормально работать – и глох при всяком удобном и наиболее критическом случае. Габриель вскоре пришёл к выводу о том, что машины у него не будет – уж лучше он обойдётся своими двоими, чем будет печься на солнце в пустыне.
Мистер Грей бесцельно копался в моторе – порядочно вымазавшись, он время от времени вытирал руки специальной промасленной тряпкой, что нисколько не помогало. Габриель смотрел на дорогу – возможно, ему удалось бы поймать попутку и вернуться из города с подмогой. Пустота до самого горизонта.
- А, чёрт побери! – сквозь зубы ругался мистер Грей – пожалуй, его мастерство распространялось исключительно на часовые механизмы, оставаясь бесполезным в подобных ситуациях. Габриель предпочитал оставаться в стороне – машинами он не интересовался.
- Хэй, - по прошествии четверти часа сердито оглянулся на него мистер Грей. – Сколько времени ты ещё собираешься бездельничать? Иди и помоги мне!
Парень со вздохом направился к автомобилю, заглянув через плечо отца – без верхней побитой временем части корпуса двигатель выглядел не так уж и плохо для подобной «развалюхи». Он напоминал собой некий чудовищный организм из причудливых планок и клапанов, но оставался великолепным. Сложным, замысловатым и чертовски продуманным. И, уж конечно, гораздо более ценным, чем пять сотен баксов. Мистер Грей же был абсолютно уверен, что переплатил.
- Я попробую завести мотор, а ты держи здесь, как следует, - указал он пальцем в мешанину маслянистых проводов и трубок. – И не считай ворон.
Габриель кивнул. Ему начинало нравиться то, что они застряли здесь – шум города порой утомлял, а на равнине было спокойно. Мирно, и воздух казался свежее. Пасмурное небо нависало мягкими сероватыми тучами, и даже если бы разразилась гроза – он всё равно был бы рад.
- Завожу! – крикнул мистер Грей, когда Габриель вдруг заметил нечто любопытное в неразберихе и сумятице двигателя. Неуловимое, крошечное недомогание стального механизма. Странное и неосознанное знание настигло его, словно приливная волна – затопило мозг: в ушах зашумело, будто он и вправду погрузился под воду, перед глазами заплясали яркие точки. Не думая о том, что делает, он запустил пальцы в самое сердце мотора, ощутив то, что было не на своём месте, повернул, щёлкнуло отдачей в ладонь вместе с жаром, поршни пришли в движение, и он осознал, что мгновением спустя его кисть перемелет в челюстях механизма.
- Стой! – закричал Габриель, отчаянно пытаясь вызволить пальцы. – Стой!
Отпустило почти сразу – что-то сдалось, позволив руке остаться на своём природой присвоенном месте. Габриель не имел понятия о названиях частей и элементов двигателя, но он определённо был благодарен этому «чему-то».
Мистер Грей, перепуганный, выскочил из машины: он весь покраснел, у него тряслись руки. Он был готов как следует проучить сына, если бы не был так встревожен за него.
- Ты мог остаться без руки! Тебе могло отрезать пальцы! А они ещё понадобятся тебе, если ты собираешься работать с часами.
Габриель молчал. В ладони саднило, ныло. Часы в данный момент волновали его меньше всего.
- Ты собираешься? – уточнил мистер Грей, недовольным этим молчанием. Он должен был бы лишить Габриеля карманных денег, по крайней мере, на неделю.
Его сын пожал плечами.
- Конечно. Что ещё мне остаётся делать.
Мистер Грей нахмурился. Подскочившее, было, давление пошло на спад.
- Не слишком-то ты счастлив, - заметил он, впервые, кажется, глядя на Габриеля столь пристально. Они были ни капли не похожи. Габриель для своих пятнадцати был довольно высок, не слишком ладно сложен, что можно было списать на подростковый возраст, с чёрными прямыми волосами и тёмными глазами. Мистер Грей был коренаст, широкоплеч и голубоглаз. Его рыжеватые вьющиеся волосы уже тронула седина. Он много курил.
- Разве это важно? – поинтересовался парень, захлопнув крышку капота – на манжете его серой рубашки остались брызги машинного масла. Неожиданно пришла злость, будто перспектива остаться без пальцев больше не казалась такой уж ужасной.
- Ты должен быть горд тем, что унаследуешь моё дело, - задумчиво проговорил мистер Грей, достав из кармана пачку сигарет. – Твой прадед чинил часы. Твой дед чинил часы. Я чиню часы. Мы в особых отношениях со временем.
Сам Габриель был в довольно сложных отношениях с миром. О времени и говорить не приходилось.
Остаток пути они проделали в тишине-молчании. Низкое небо кралось по пятам.
На самом деле странно было бы осознавать, что они – Эль, Грей - жили в одной реальности, даже в одном городе, и каждый из них ощущал острую нехватку воздуха, свободы, значимости... Так удивительно порой понимать, что вокруг тебя тысячи других людей, погружённые в жизнь, как в банку с кипятком – вынужденные терпеть ожоги и царапины, вынужденные не обращать внимания на твои беды, пытаясь разобраться со своими собственными. Их разделяли районы, пешеходные переходы и подземные перегоны метро. Разделял сам воздух – в Квинсе, в Бруклине, на окраинах он казался таким разным, будто его состав менялся, и это, конечно, было невозможно. И всё же тем единственным, что объединяло их в существовании, - были мечты. Оба они мечтали, каждый порой о разном, но иногда и об одном, общем – почти бессознательном – найти, обрести, почувствовать целостность, избавиться от пустоты. Лишь намёк – но вполне очевидный, готовый переродиться, стать целью всей жизни. Каждый из них по-своему страдал от одиночества. Каждому не хватало чего-то деликатно-важного, осторожного, ломкого, как стекло, того, что захотелось бы сохранить во что бы то ни стало. Пожалуй, возможности ощущать себя чрезвычайно нужным.
Такой предопределяющей и на первый взгляд незначительной.
Габриель щёлкнул зажигалкой раз, другой – не вышло. Прежде он мог бы убить нерадивого создателя газовых кухонных плит голыми руками, но не теперь, когда голод означал лишь приближение часа обеда, отделённого утром от завтрака, а вовсе не жаркую сумасшедшую жажду губительных знаний.
За окном расцветал новый летний день – Габриель любил июнь, солнце и океан, который теперь был так близко, всего в четверти мили от дома, искрился сквозь зелень, покачиваясь вместе с ветром.
До побережья вилась мощёная камнем тропка, по которой Грей бродил время от времени – в дождь, без зонта, наслаждаясь прохладой и липнувшей к телу влажной тканью рубашки. Порядком отросшие волосы щекотно лезли в глаза, и восхитительно пахло прибитой пылью. Габриель сам не заметил, как замечтался. Плита оставалась холодной и бесполезной.
Эль с улыбкой наблюдала за ним последние четверть часа. Она стояла у лестницы, облокотившись о гладкие перила, и чувствовала себя абсолютно, до дрожи счастливой. Прежде она могла бы ненавидеть себя – за всё, в чём была виновата перед Габриелем, но теперь ненависть выражалась лишь в досаде, возникавшей, когда она не могла справиться с чем-то по дому. Да, она разрушила многое и многих. Сломала себя, лишилась отца, Компании, крыши над головой. Но тот человек, что стоял сейчас у плиты с кофейником в руках, с закрытыми глазами и ранней рассветной улыбкой в уголках губ, был её вселенским откровением, отпущением всех грехов, спокойным сном мирового сообщества и отцом её ребёнка...
Уже поэтому она могла бы гордиться собой. Маленькая женщина, усмирившая хищного зверя, загнанного в тесную клетку. Казалось, что Сайлар возник на пепелище Габриеля Грея, старательно отрицая то немногое, что осталось от часовщика. На самом же деле Грей не исчез бесследно, он просто ждал своего часа – терпеливо и смиренно. Эль нравилось думать, что он ждал её – вновь, как когда-то давно, возникшую в дверях с пирогом в руках и едва пробудившейся симпатией в сердце.
- Люблю тебя, - прошептала Эль, понимая, что легко сможет разрыдаться, при этом оставаясь такой же нежно-радостной, какой и проснулась этим утром.
- Эль? – Габриель обернулся – она успела позабыть, какой острый у него слух.
- Доброе утро, милый, - проговорила она, смахнув слезинку.
Он молниеносно встревожился. Нахмурился и шагнул к ней, но она покачала головой.
- Всё в порядке.
Дерево пола в лучах солнца так потеплело, что казалось, будто ступаешь по горячему песку.
Забытая зажигалка устроилась на краю стола. Эль обвела её взглядом, а после, задорно подмигнув Габриелю, сложила пальцы в «револьвер» и щёлкнула, так что выбитая искра мгновенно оживила газ голубоватым пламенем.
- Так-то лучше, - собрала она длинные светлые волосы в хвост. – Ты собирался сварить кофе?
Он широко улыбался – как никогда в тёмном полузабытом прошлом, и в этом Эль тоже видела свою заслугу. Она наслаждалась каждым моментом рядом с ним – даже когда в его взгляде скользило нечто тревожное, что принуждало воспоминания выступать на коже вместе с мельчайшими капельками пота. Эль не боялась больше. Её оставили прежние кошмары. Она жила по-настоящему.
Кофе перекипал, пока они не сдерживали поцелуи, и грозился выплеснуться на плиту, погасить огонёк, и Эль со смехом отмахнулась от Габриеля, схватив полотенце. Он недовольно что-то пробормотал.
- Мы ведь останемся без завтрака, - протянула она, погладив его по небритой щеке. – А это не так уж и весело.
- Тогда могла бы и одеться, - заметил Грей, указав взглядом на её коротенькую шёлковую рубашку, в которой она обычно спала. – Иначе я не могу ничего обещать.
Эль улыбнулась, разливая ароматный напиток по чашкам. Оставалось добавить сливки – и готово.
Габриель ловко поймал её, когда она как раз направлялась к холодильнику.
- Разбудишь ребёнка! – шёпотом воскликнула она, обняв его.
- Никогда в жизни, - сделав страшные глаза, проговорил он, устроив руки на её выпуклом животе. – Когда он, наконец, родится?
Он спрашивал требовательно, настойчиво и нетерпеливо, но Эль не смогла бы упрекнуть его в этом: Габриель ждал чуда, он в чуде нуждался. И хотя он мог высекать искры пальцами, владел телекинезом и знал, что заставляет весь этот мир вращаться, он считал эти способности скорее проклятьем, нежели даром. Эль была и оставалась его надеждой.
- Через месяц-другой, - беспечно проговорила она, зная, что дразнить его – всё равно, что отбирать игрушку у малыша. Грей порой обижался. – Когда-то это определённо произойдёт.
Он недовольно нахмурился.
- И всё будет переполнено суетой, - задумчиво протянула Эль. – Нашей привычной жизни придёт конец, Габриель, ты ведь понимаешь.
- Конечно, - проговорил он немного сдержанно, но его радость не осталась бы незамеченной. – Я готов.
Он и вправду казался уверенным в том, что ребёнок принесёт нечто новое в их мирное существование. Элемент риска, которого ему, по-видимому, не хватало. Эль потянулась к чашке. Кофейный поцелуй...
Не могло быть ничего лучше этого вечного летнего тёплого существования. Их мир... как же пафосно это звучало порой, как же громко, несдержанно!! Но их мир существовал теперь на самом деле, хотя поначалу им приходилось бежать и прятаться, скрываться и унижаться, доказывать раз за разом своё ущербное, осколочное право на нечто большее, чем бессмысленное заключение, бессрочную ненависть.
Эль не умела ничего из того, чем мог бы похвастаться Сайлар. Она не смогла бы сравниться с ним. Не заставляла вещи летать по комнате, не шинковала мясо для барбекю одним лишь взглядом. Но Сайлар исчез, и теперь Габриель по большей части отчаянно отказывался использовать его силу, что горчила, пахла кровью – металлически и гадко. Эта сила была слишком прочно связана с прежней жизнью, чтобы привнести уют и благополучие в новую.
У Эль была одна попытка, и она не ошиблась.
Как она создала Сайлара, так она создала и Грея – точнее, выстроила его заново. Чтобы быть рядом с ним – быть настолько же значимой для него.
Эль захлопнула дверцу машины и сунула ключи в карман куртки. Габриель не хотел, чтобы она садилась за руль, но ей не хотелось беспокоить его всякий раз, когда ей нужно было съездить в город или в ближайший магазинчик за зеленью или отбивными. Грей никогда не сидел без дела, чтобы так бездарно тратить его время, к тому же Эль и так справлялась с управлением, да и движения в пригороде почти не было – ровно уложенные дороги калились на солнце в полном и благостном одиночестве.
Оглянувшись на машину, устроенную в гараже на ночь, Эль вышла на бетонную площадку два на два и, привстав на цыпочки, потянула вниз металлическую штору двери с поперечными перекладинами, напоминающими горизонтальные жалюзи.
В окнах не горел свет, отчего создавалось обманчивое впечатление пустоты и одиночества. Эль ненавидела возвращаться в темноту, когда Габриель уезжал по делам в Сан-Франциско, и, быстро обежав дом, ритмично щёлкала выключателями. Однако Грей не предупредил её, что собирается в поездку...
Эль осторожно коснулась дверной ручки – ей не понравилось подозрительное ощущение, возникшее внутри. Габриель никогда не исчезал просто так, он попытался избавиться от этой привычки, что ему и удалось.
Дверь была открыта. Эль понимала, что ей нужно сейчас же развернуться и уйти, убежать, чёрт с ней, с машиной, пусть остаётся в гараже, нужно добраться до автострады, найти кого-нибудь, позвонить... Если кто-то задумал причинить вред Грею, то дело могло бы закончиться кровавым месивом, поскольку инстинкт самосохранения срабатывает гораздо быстрее самой впечатляющей силы воли.
В глубине дома мерцало – так, будто горел ночник или... свеча? Эль потёрла ладони друг о друга, собирая в одно целое мельчайшие искры, отозвавшиеся на коже привычным покалыванием. Она сможет себя защитить, наверняка, если будет осторожна. Она сможет защитить и себя, и ребёнка, если не станет паниковать. Её дыхание стало тяжелее, будто вокруг был не воздух, внутри обожгло, словно кто-то распылил в коридоре перцовый баллончик, но Эль знала, что ей только кажется – электролиз скрёбся изнутри, словно колючая проволока, протянутая сквозь всё тело – разряд грозился вырваться из-под контроля, так случалось давным-давно, когда отец...
В кухне и вправду горели свечи. Стойка, заменявшая собой дополнительную стену между столовой и гостиной, сияла золотом крохотных огоньков – их было так много, что, пожалуй, сломать пришлось не одну спичку, чтобы зажечь каждую чайную свечку. Стол был укрыт тяжёлой скатертью, которую Эль купила на прошлое Рождество. На столе в идеальном порядке расположились любимые серебряные приборы Габриеля и простые белые тарелки, которые так любила Эль. Она остановилась, порывисто и глубоко вздохнув. В любое другое – прошлое – время она наверняка бы подумала о возможной ловушке. Жизнь научила её быть осторожной.
- Эль, - этот голос был родным, но немного другим, чем тот, к которому она уже успела привыкнуть.
Габриель был в чёрном – она так давно не видела его таким, что стало по-настоящему страшно. Грей не носил чёрного, этот цвет выбирал Сайлар, на чёрном не было видно крови, чёрный скрывал многое, а Габриель не желал больше прятаться. Ему нравились пуловеры в клетку и галстуки, и яркие футболки с забавными надписями.
- Это для тебя, - низкий, глубокий, опасный тон.
- Габриель, - решилась проверить она.
- Да? – Грей подошёл к столу, принявшись раскладывать салат.
- Всё в порядке?
Он оглянулся, вопросительно глядя на неё.
- Открыть вино? – спросил он.
Эль кивнула.
- Я просто хотел устроить небольшой сюрприз, - проговорил он, улыбаясь украдкой. – Прости, если напугал тебя.
Он понял. Так быстро, что Эль стало не по себе. Он разгадал её подозрения и страхи тоже. Он знал, что такое недоверие, и он... мог бы убить её за одну только мысль об этом. Сайлар мог бы, но не Габриель.
Эта мысль немного её успокоила. Она не должна была думать так, Грей раз за разом доказывал, что достоин спокойствия и уверенности, и её лучших мыслей о нём.
Возможно, им нужно было ещё немного времени, чтобы окончательно поверить в то, что вся эта жизнь вокруг – не выдуманная, не надуманная. Настоящая.
Когда он поднял её на руки, Эль понимала. Когда они, смеясь, кружились по комнате, она понимала. Она понимала, что должна сохранить Габриеля. Она собрала его по кусочкам и заново, но теперь должна была сохранить, а это представлялось ей наиболее сложным, потому что внутри неё самой порой возникала опасная, ненужная тревога. Подобного отношения Грей не заслужил, он был достоин жизни в гармонии и покое.
Потенциальная ошибка. Мысленный неверный шаг. Холодное дуновение ветра. Эль должна была быть осторожной и, прежде всего, в отношениях с самой собой.
В борьбе с самой собой.
Она удивилась, когда впервые застала его спящим – в самой, казалось бы, неудобной, немыслимой позе, полной угловатой усталости и бесформенной беззащитности, которая просто не могла быть настоящей. Это было давно. И вышло случайно.
Теперь же она не могла заснуть, наблюдая за ним совершенно намеренно – в темноте черты его лица были даже ярче, чем тогда, при свете костра. Да, они жгли костры. Кажется, где-то в пригороде Нью-Йорка. Там было странно – пыльный запах ещё долго преследовал Эль, но и ему пришлось сгинуть.
От волнения она не могла спать – казалось, закрой глаза – и очнёшься где-нибудь в лабиринтах Компании, отчаянно пытаясь собрать осколки недавнего яркого сна в ладони. Они просочатся сквозь пальцы и утекут в вентиляцию. И на самом деле – всё это причуды сознания. И не могло быть лучше занятия, чем наблюдать за Греем, когда он спал. Прежде Эль отчего-то страшно сомневалась в том, что Сайлар мог хотя бы задремать – у него, вероятно, были свои причины и страхи не делать этого. Время от времени, пожалуй, он останавливался в маленьких придорожных мотелях, где позволял себе пару минут сна. Абсурдно.
Рассеянно изучая взглядом причудливую игру света и тени, Эль думала о том, что и Сайлар оставался человеком – что бы ни варилось в его голове, а, значит, ему требовались отдых и пища, что-то тривиальное и приземлённое.
Порой она теряла связь – прямую и неизбежную – между Сайларом и Греем, который в данный момент дышал ровно и тихо, спокойно. Кошмары над ним были больше не властны.
По сути, оставалось лишь одно. Закрепить результат.
- Открылось кровотечение, - напряжённо проговорила медсестра. – Придётся срочно оперировать.
Эль улыбнулась. Она понимала, что будет ждать этот миг, будет бояться, но сейчас спокойствие охватило её. Возможно, она умрёт, Эль знала об этом. Её воспитали и вырастили в бетонных стенах, а вместо того, чтобы играть в куклы, она вырабатывала электрический ток или училась стрелять из пистолета. Что же могло ей помешать начать собственную жизнь? Отголоски прошлого...
- У неё низкий уровень сахара в крови, она теряет сознание! – кричали в тумане.
За окном проехала, хрустя гравием, машина припозднившегося соседа, белый свет фар скользнул по полку. Грей осторожно перевернулся на бок, постепенно перетягивая на себя одеяло. Так ненавязчиво, так мягко, что слёзы навернулись на глаза.
В царстве белых стен и стерильных бинтов, где-то за стеклянной мутной перегородкой Габриель будет сходить с ума, но Эль знала точно: ничто в мире не происходит просто так. Они встретились давно, они делили заботы и яблочно-персиковые пироги, сидя на полу в гостиной, затем связь оборвалась, а после Эль увидела перед собой расчётливого убийцу, который всё же нашёл в себе силы помочь ей, облегчил её боль и стал для неё всем. А теперь ей было пора. Не важно, когда – через месяц или два, но ей нужно было уйти, чтобы влить в него новую порцию человечности – страданий, которые не подтолкнули бы его к краю, скорее, наоборот, не оставили бы ему выбора. Тогда Грей никогда бы не позволил себе вернуться во тьму. Он стал бы самым самоотверженным, чутким и заботливым из отцов. Без неё. Она наделила бы его болью и радостью, оставив частичку жизни в его руках в опустевшем доме, в дождь, ветер и холод. Ещё один грандиозный план.
Но только на этот раз её собственный, а не чёртовой Компании.
Сердце Эль тревожно стукнуло, но она беззвучно прошептала что-то успокаивающе. Ночь была половинчатой, как бледная луна, заглядывающая в окно, но и эта ночь, в конце концов, подошла бы к своему логическому завершению. Грядущее казалось Эль наиболее правильным изложением настоящего.
- Разряд! – неужели рождение ребёнка может быть настолько близко к смерти его матери?
За миг до этого Эль поняла, что при любой стимуляции электролиз вырвется из-под контроля и убьёт её, но она хотела бы улыбаться. Игриво и немного печально. Так, как привыкла – с самого детства.
Будущее растекалось акварельными красками. Настоящее поливало его красивые картины солёной едкой океанской водой, размывая слой за слоем. Эль Бишоп умерла гораздо раньше, чем успела подарить Грею сына. Она умерла от рук Сайлара, того, кого она могла бы отчаянно полюбить. И отчего-то она знала, что в его действиях не было по-настоящему злого умысла, но разобраться в этом ей не было дано.
Настоящее – это пропасть, над ней протянута одна единственная нить, которую ничего не стоит разорвать неосторожным движением – и никогда теперь уже не достичь того будущего, в которое она вела.
Настоящее – громадная жрущая пасть. Песок и пепел былого и грядущего – её пища, они осыпаются с краёв, выщербляя камень.
Кто виноват, что будущего так и не случилось?
Время не удалось переиграть даже Габриелю. Если бы только Сайлар мог взять в руки кисть и увидеть грядущее.
14 июля 2009
Автор: Reno
Фэндом: Герои
Категория: drama, angst
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Габриель/Эль (+ персонажи – Боб Бишоп, Ноа Беннет, Вирджиния Грей, мистер Грей)
Предупреждения: я точно знаю, что мать Сайлара звали Вирджиния, с отцом что-то запутанное вышло. В третьем сезоне был некий Самсон Грей – но он ведь не был мужем Вирджинии Грей, он был настоящим отцом Сайлара! В общем, по логике вещей, у него должна быть другая фамилия... Я не знаю, честно.
От автора: немного истории из жизни Эль и Габриеля. Всё – сплошной вымысел.
Читать дальше
Настоящее – нечто странное, необъяснимое и относительное. Для прошлого оно – будущее, для будущего – прошлое. Это лишь крошечный миг, мимолётный, проходящий, казалось бы, ничего не значащий, но именно из мельчайших песчинок настоящего, прежде представляющего собой единый запутанный бесформенный ком будущего, складывается определённая структура прошлого – тонкие ювелирной работы нити, аккуратно переплетённые между собой в причудливый, но правильный узор. Настоящее – словно фильтр или шлюз, пропуск грядущего в ушедшее. И, не смотря на всю свою невероятную быстротечность, оно способно вмещать в себя всё, что так важно для нас. Нельзя всё время жить прошлым – это останавливает колесо прогресса, нельзя всё время надеяться на будущее – оно туманно и не высечено в камне. Дрейфуя между временами, когда сказанное слово мгновенно ускользает в былое, стоить помнить, что только в настоящем ещё можно что-то изменить, но, изменив, следует понимать, что и в будущем кто-то ловко перетасует карты и сыграет новую партию.
- Всё готово, - проговорил Беннет, в последний раз осмотрев многочисленные датчики на руках и ногах Эль – несколько проводков вились вокруг её головы. – Боб, я повторю, это может быть очень опасно.
- Она справится, - уверенно проговорил Бишоп, потрепав дочь по светлым волосам. – Правда, милая?
Та улыбнулась – по мнению Беннета, чуть побледнев – под глазами у неё залегли тени, будто она всю ночь не спала. Всякий раз, когда Ноа видел её, ему казалось, что девочка не слишком счастлива. Боб Бишоп страдал редким недугом – повышенным уровнем притязаний. Он был склонен ожидать от Эль больше, чем она способна была предложить, и это настораживало. По мнению Ноа ничего не могло быть хуже, чем видеть страдания своего ребёнка. Стоило лишь малышке Клэр заплакать – у него сердце разрывалось. Боб в этом смысле был гораздо менее щепетильным. Он любил дочь, но порой видел в ней бездушный генератор электроэнергии, который ему не терпелось испытать, выжать наибольшую мощность, заставить работать на износ.
Девочка терпела. Она безропотно позволяла работникам лаборатории держать её в напряжении по несколько часов в день – читала сказки, заполняла прописи и изредка (Ноа знал, но никогда бы не проболтался) плакала – то ли от боли, то ли от тоски. Беннет понимал - у ребёнка должна быть мать – иначе кто же подарит ей нежность, защитит по-женски бережно, обнимет и утешит? Боб мнил себя супер отцом – но он не справлялся, и это было очевидно. Чего-то он просто не понимал, а что-то казалось ему откровенной бессмыслицей. Он знал, что Эль – необычная девочка, но не предавал слишком уж большого значения тому, как она чувствовала себя в роли подопытной морской свинки. И, уж конечно, он никогда бы и мысли не допустил, что совершает ошибку – для дочери он был «папочкой», который приносил шоколадные конфеты с наклейкой Primatech на упаковке и кукол в цветастых платьях. Он был для неё всем.
Эль только-только успела вернуться из школы – её привезли на огромной чёрной машине Компании – как Ноа вынужден был провести её через этажи и лифты в лабораторию. Вряд ли она успела пообедать, билась в голове мысль.
- Моя дорогая, - чмокнул её в макушку Боб. – Как прошёл день?
- Скучно, - протянула Эль. – Тим Коннор кидался в меня бумажными шариками.
- Негодник, - засмеялся Боб, переглянувшись с Беннетом – тот нахмурился, покачав головой.
- Я хочу есть, - проговорила девочка – опасения Ноа подтвердились. Нельзя было мучить малышку – а на голодный желудок тем более.
- Чуть позже, милая, - пообещал ей отец. – Ты ведь не хочешь пропустить тренировку.
Обладая способностью производить электроэнергию, стоило бы кое о чём позаботиться – не причинить вреда собственному организму. Это Эль твердили каждый день – с утра и до вечера, вбивая в её голову осознание того, что она может быть опасна – в первую очередь для себя самой. Маленький солдат крошечной армии.
- Я сегодня устала, - пробормотала Эль. – Пойдём домой, пап.
Беннет едва не бросился к ней, но она смотрела доверчиво на Боба, а Ноа почти видел, как в его голове зарождается новый план.
- Прекрати это нытьё, - строго приказал ей Бишоп. – Ты знаешь, что тренировки важны, ведь так?
Эль вдруг оглянулась на Беннета. Тот едва заметно улыбнулся.
- Да, - прошептала она.
- Ты ведь не хочешь никому навредить?
- Нет.
- Мы остаёмся, Эль.
- Хорошо.
- Вот и умница.
Боб вновь улыбнулся, взял дочь за руку и повёл к привычному креслу у окна.
- Для начала нам нужно сверить параметры – со вчерашнего дня могли произойти некоторые изменения, - сказал он одному из ассистентов.
Ноа не мог избавиться от навязчивого ощущения, что сегодня произойдёт что-то не слишком хорошее. Нельзя было предпринимать новое натощак.
- Боб, что ты задумал? – отозвав Бишопа в сторону, спросил он.
- Ничего особенного, - откликнулся тот, поправив очки. Беннета, по правде говоря, откровенно раздражал этот его жест. Сам он никогда очков не носил, опасаясь, однако, что когда-нибудь придётся и ему. Стёкла рождали блики, закрывали глаза, прикрывали истинные намерения, создавали неуловимое ощущение опасности. Что-то в этом казалось Ноа досадным. Он думал о том, что Клэр, вероятно, подобное бы не понравилось.
- Она устала, она пропустила обед, задумайся, Боб, это может закончиться плохо.
- С моей дочерью ничего не случится, - упрямо проговорил Бишоп. – Ты не знаешь, какая она сильная. Она сделает всё, чтобы я гордился ей.
Беннет едва не врезал ему. Как эффектно он бы сбил очки с самодовольного носа!
- Ты не понимаешь, Боб, она всего лишь маленькая девочка, она не машина, ей нужен отдых.
Бишоп посмотрел поверх его плеча – Эль как раз готовили к обычному осмотру – прикрепляли датчики к одежде, приклеивали тонкие проводки к запястьям и вискам.
- Ты мне мешаешь, Ноа, - напряжённо проговорил он. – Сегодня ты здесь не нужен, поэтому можешь вернуться к Клэр и проявить заботу по отношении к ней, а не к моей дочери. У неё есть я, у неё есть всё.
У него лихорадочно блестели глаза.
- Я не уйду, - медленно проговорил Беннет, понимая, что должен убедиться: с девочкой ничего не случится. Он вовсе не был уверен в том, что её собственный отец, одержимый жаждой вывести её на новый уровень силы, не причинит ей боли. Боб был готов рисковать – отчего-то не собой, а своей дочерью. Ноа с радостью назвал бы его подонком, если бы Бишоп не был на хорошем счету у Анджелы Петрелли. Поставь её перед выбором - и Беннет вылетел бы на улицу, а Клэр навсегда покинула бы его дом. Сандра никогда бы не пережила.
- Тогда не путайся под ногами, - отрезал Боб. На лбу у него выступили крошечные капельки пота.
Разговор был окончен.
- Что мне нужно делать? – спросила Эль, достав из школьной сумки цветные карандаши и альбом. – Просто сидеть? Как раньше?
- Нет, милая, - мягко проговорил Бишоп. – В этот раз мы будем испытывать твои силы, разве не чудесно? Вдруг ты сможешь осветить целый город, Эль.
Он порылся в карманах, достал платок и промокнул лоб.
- Это... гран-ди-оз-но, - проговорила она по слогам и засмеялась. – Да, пап?
- Абсолютно точно, кроха.
Ноа нахмурился – ничего грандиозного в том, чтобы заставить девочку снова и снова вырабатывать электрический разряд, он не видел. Эль всё ещё не умела управляться с собственным даром, она могла причинить боль – неумышленно. Однажды она опалила себе волосы, а на подушечках пальцев кожа оплавилась, словно воск, а после пошла волдырями – мелкими, жгучими. Она тогда не плакала, но готова была – её губы дрожали, кривились, а кончик носа покраснел.
- Нам нужно соединить её ладони с элементом питания, - проговорил лаборант. – Что для начала?
- Карманный фонарик, - проговорил Боб. – Уверен, с этим она справится в два счёта.
Беннет вздохнул. Если бы только он мог это остановить.
- Приступайте, - приказал Бишоп.
Эль сосредоточенно взглянула на него.
- Милая, - позвал мистер Грей жену. – Какого чёрта, прости меня, ты дала Габриелю эти часы? Он ведь всё разломал!
Миссис Грей аккуратно повесила фартук на крючок. Посуда была вымыта. Следовало бы заняться другими делами.
- Часы были старыми, дорогой, я подумала...
- Это были часы моего прадеда, бесценная реликвия, а ты отдала их маленькому негодяю?
Миссис Грей покачала головой. Видимо, дела в конторе шли не так уж и хорошо, если её муж вдруг принялся за старое.
- О, не смей так говорить о Габриеле. Он ребёнок, дети в таком возрасте гораздо больше ломают, чем создают, ведь так они познают мир.
- Тогда отдай ему свои щипцы для завивки. Пусть оторвёт провод, погнёт защёлку или ещё что-нибудь! Почему, чёрт побери, часы?
Миссис Грей вошла в комнату. Её провинившийся сын стоял в углу – обиженный на весь свет. Кажется, он был готов всплакнуть. Мистер Грей нервно читал газету – порывисто переворачивая страницы.
- Джордж, ты слишком серьёзно относишься к своим часам. Неужели тебе какой-то хронометр дороже сына?
Мистер Грей едва не подскочил в кресле.
- Джинни, ты ведь знаешь, какой он мне сын, и я не позволю ему творить всё, что заблагорассудится, - быстро зашептал он. - И ещё – тебе никогда не понять это невыразимое очарование, гармонию, которая присутствует в любом действующем точно выверенном механизме. Часы – не просто грубый металл, они – живут и дышат, в них стучит сердце, жужжат шестерёнки, каждая деталь – невероятно значима. А что мне делать с этим?
Он продемонстрировал жене выпотрошенный корпус. Кварцевое стекло жалобно поблёскивало в тусклом свете настольной лампы. Миссис Грей едва не улыбнулась, но вовремя одёрнула себя. Не стоило подливать масла в огонь.
- Ты сможешь их починить? – поинтересовалась она.
- Естественно, - демонстративно закатил глаза мистер Грей. – Не было ещё таких часов, которые я не смог бы починить. Но это не значит, нет, Вирджиния, не значит, что с ними можно обращаться так безответственно!
- Габриель не хотел им зла...
- Он – маленький негодяй, - негромко повторил мистер Грей, оглянувшись на сына – тот дёрнул плечом и замер. Грей, удовлетворившись увиденным, кивнул. – Будущий продолжатель моего дела при явном отсутствии аккуратности и такта.
- Дорогой, он...
- Да, он ребёнок. Но он – разрушитель! Катастрофа! Варвар!
Габриель, всё ещё стоявший в углу, был подозрительно тих.
- Перестань, - с укоризной проговорила миссис Грей. – Ты давишь на него. Ты постоянно его поучаешь.
- Ты знаешь, Джинни, дорогая, откуда он, - покачал головой мистер Грей. – Возможно, мы совершили ошибку.
Вместо ответа миссис Грей подошла к сыну и крепко его обняла. Она души не чаяла в нём, и слова мужа казались ей чудовищными.
- Ничего, милый, - прошептала она, глядя в его тёмно-карие настороженные глаза с длинными ресницами, - однажды всё изменится, однажды ты поймёшь, что этот затхлый мир, - она обвела взглядом захламлённую квартиру, - не для тебя. Что ты достоин большего.
Мальчик улыбнулся сквозь слёзы – всё-таки не удержался. Ему хотелось сказать, что часы он вовсе не ломал, к тому же, смог бы с лёгкостью собрать всё, как было, но мать продолжала говорить ему что-то – и он промолчал. Вокруг острые стрелки ходиков, будильников, брегетов синхронно указали на цифру двенадцать.
Что-то пошло не так – Беннет знал это с самого начала. Эль с лёгкостью зажгла лампочку фонаря – даже слегка перестаралась, и вольфрамовая спираль не выдержала – лопнула, закоптив стекло.
Бишоп одобрительно глядел на дочь – а она так ласково, так радостно улыбалась ему, что Ноа становилось не по себе. Он сотню раз клялся – мысленно – что никогда не позволит Клэр видеть в нём кого-то большего, чем он есть на самом деле. Эль создала себе идол, она идеализировала своего отца, хотя, пожалуй, пока даже слова такого не знала. У неё начисто отсутствовал инстинкт самосохранения, чем Бишоп активно пользовался – с каждым днём все более злоупотребляя.
- Моя девочка способна на большее, - заявил он. – Эль, милая, я ведь могу на тебя положиться?
Такая подлая имитация доверия, от которой у Беннета челюсть сводило.
- Ещё бы! - кивнула она – светлые волосы рассыпались по плечам.
Она вырастет красавицей, подумал Ноа. Если, конечно, выживет.
- Нам нужно заставить работать этот телевизор, - проговорил Боб. – Проверьте все соединения, ни к чему тратить энергию впустую.
Будто в данный момент именно этим он не занимался! Бездарно использовал силы собственной дочери.
В её пальцах зарождалось голубое свечение, перетекавшее в ладони, к датчикам и проводкам, собираясь крупными острыми каплями, стекаясь в единый поток.
Экран телевизора загорелся, пошёл полосами.
- Если принести антенну, можно будет смотреть хоккей, - самодовольно улыбнулся Боб. – Как раз сегодня показывают, Ноа. По бутылочке пива?
Он казался Беннету страшно беспринципным, скорее всего, таким он и был, только вот пока никто так и не решился указать ему на это.
- Что если мы вырубим свет в этом блоке? – обратился Боб к одному из сотрудников. – Не нарушим работу ваших машин?
- У нас автономное питание от внешней сети, - негромко проговорил тот, снимая показатели счётчика. – Аварийное.
- Она не справится с мощностью генератора, - проговорил Ноа. – Боб, не делай этого.
- Это всего лишь одна цепь – пара помещений, даже не целый этаж.
- Твоя дочь устала. Она голодна. Перестань мучить её.
Бишоп коротко взглянул на Эль, рассматривающую картинки в каком-то научном справочнике, оставленном на столе.
- А ты перестань говорить со мной так, будто я подвергаю её какой-то ужасной пытке. Она – не безвольная часть эксперимента, она – его полноправный участник. Ей выпала уникальная возможность обуздать свой дар. Если она верно рассчитает силу, то не пострадает.
- Ей семь лет! – взорвался, в конце концов, Ноа. – Ты забываешь об этом, Боб. Тебе кажется, что она выносливая и сильная. Но она просто маленькая девочка. Она нуждается в твоей защите...
- Я её отец. Я в состоянии позаботиться об Эль, - заявил Бишоп. И обратился уже к лаборантам. – Готовьте всё, я абсолютно уверен, что мы справимся с этим.
Эль привычно смотрела в окно во внутренний двор, заставленный промышленной техникой, отслужившей свой срок. Двое рабочих парковали в углу старый погрузчик с синей полосой на борту. Кое-где сквозь забетонированный пол пробивалась трава. Наверное, перед сном отец, как всегда, расскажет ей новую историю из книги «Пятый уровень. Руководство по управлению». Это была неведомая и странная страна, в которой правили негодяи и злодеи, а добрые люди пытались их обуздать. Звучало порой абсурдно, но на то она и сказка – неправдоподобность с долей истины.
- Беннет, поверни тот рубильник, - проговорил Бишоп. – Эль, милая, сосредоточься.
Девочка внимательно посмотрела на него. На мгновение она позабыла, где находится. Выбеленные стены лаборатории вернули её к действительности.
- Все готовы? – поинтересовался Боб. Возражений не последовало – даже со стороны Ноа. – Тогда приступаем.
Поначалу лампы судорожно замерцали – напряжение то падало, то нарастало, ток был неровным, шершавым, с зазубринами. Цеплял металл. На световом графике линия ломалась, вычерчивая кривую.
- Держи напряжение! - приказал Боб.
Девочка стиснула зубы – она никогда бы не призналась в том, что жар в её ладонях стремился к невыносимому, раскалённому до бела.
- Это всё, что ты можешь?
Она зажмурилась так, что в уголках глаз выступили слёзы.
Позади заработал кондиционер, но почти сразу же заглох.
- Не получается, - тонкий голосок Эль звучал жалобно.
- Не смей! – едва не дал ей пощёчину отец. – Не смей притворяться слабой!
- У неё катастрофически упал уровень глюкозы в крови! – закричал Ноа. – Боб, ты убиваешь её!
Он никогда бы, пожалуй, не смог понять, отчего Бишоп – ответственный за здоровье и благополучие Эль – столь бесстрашно требовал от неё невозможного. Разве не доводилось ему увидеть, что удар током способен был сделать счеловеком? Те, кто выжил после подобного, навсегда оставались калеками. Их тело сгорало, связи с мозгом нарушались, они лишались речи, не могли ходить, становились лишь оболочкой без разумного наполнения.
Тонкие жгучие проводки вгрызались в кожу ладоней.
Эль безвольно лежала в кресле – как тряпичная кукла. Её тело вздрагивало, глаза были широко раскрыты - бессмысленны. Боб Бишоп пытался привести её в чувство, но она пришла в себя только на следующий день – в лечебном центре Компании.
В карманах брюк Габриеля звенел разный металлический мусор: Вирджинии уже порядком надоело всякий раз вытряхивать на дощатый пол шестерни и гайки, но в этом заключалось хобби её сына. Очевидно, он не был коллекционером, но младший Грей всегда с интересом рассматривал эти осколки некогда вполне рабочих механизмов, казалось бы, пытаясь понять, что заставляет их – в одном месте, в одно время – жить и существовать именно в том порядке, что был задуман мастером, заложен им изначально. Конечно, в девять ему было бы сложно выразить нечто подобное словами, и вряд ли миссис Грей удалось бы добиться большего, чем «Мне просто нравится» в ответ на её вопрос «Почему?».
Шестерни отправлялись в коробку под шкафом в прихожей, чтобы вернуться в карманы спустя стирку и сушку брюк – вернуться домой, порой посмеивалась про себя Джинни. Ей было сложно находить жизнь забавной, но в чём-то она преуспела – в первую очередь в своём отношении к странным людям, событиям и вещам. Ей нравилось считать себя толерантной. Ей нравилось также и само слово, оно звучало солидно и свежо. Вряд ли мистер Грей отличался подобной толерантностью, а ведь он превосходил жену во многом – в сообразительности и предприимчивости, в ловкости рук и остроте глаз. Порой Вирджиния думала, что он выбрал верный путь в жизни. Порой ей казалось, что только в этом мистер Грей и оказался прав, в остальном же он был подобен сотням других людей – раздражительных, вспыльчивых и до зубовного скрежета педантичных.
Миссис Грей не стремилась к оригинальности, но с восхищением смотрела на тех, кто выделялся из толпы с самого рождения – естественным и наиболее подходящим образом. Она не питала ложных надежд на свой счёт, но стремилась видеть в Габриеле нечто, чем прочие в её окружении не обладали. Пусть этим неведомым качеством была всего лишь любовь её сына к мельчайшим деталям, разбросанным по асфальту за окном. Возможно, кто-то просто сгоряча выкинул в окно старый будильник, и он, несчастный, разбился от твердь земную, вмиг лишившись всех внутренностей – пружинок и болтиков, стрелок и всей прочей значимой мишуры...
- Мам, что ты делаешь?! – миссис Грей даже не заметила, как Габриель подлетел к ней, вырвав брюки из её рук.
- Я всего лишь хотела постирать их, - попыталась объяснить она рассеянно – слишком уж много мыслей роилось в её голове.
- Здесь мои вещи! Ты собиралась их выбросить! – мальчик принялся лихорадочно выворачивать карманы, собирая шестерни.
- Я никогда в жизни не сделала бы ничего подобного, - спокойно проговорила Вирджиния. – Ты ведь знаешь, Габриель.
Он замер на миг, чтобы после взглянуть на неё с подозрением.
- А что бы ты сделала? – осведомился он чуть напряжённо.
Настал звёздный час Вирджинии Грей. Она торжественно извлекла на свет коробку из-под тостера и протянула её сыну.
- Я бы сложила всё сюда, - терпеливо и с затаённой радостью сказала она. – А после вернула бы всё на место.
Он в нерешительности глядел на коробку, будто сомневался, настоящая ли она, в том ли её предназначение, чтобы быть вместилищем для пружин и гаек, или же мать выдумала, изобрела её только сейчас – лишь для отвода глаз. На дне уныло перекатывалась пара металлических «спиралей», которые обычно использовались в заводных игрушках. Претензия на честность...
- По-твоему, где я хранила всё твоё добро прежде? – Вирджинии жизненно необходимо было доказать.
- Я думал, что потерял их, - пробормотал Габриель, протянув руку, чтобы коснуться мёртвых элементов питания. – Оказывается, ты позаботилась о них.
Звучало так, будто в них и вправду когда-то теплился огонёк жизни.
Он внимательно посмотрел на мать. Миссис Грей улыбнулась. Она надеялась, что смогла восстановить доверие, ведь она нуждалась в сыне даже больше (как ей порой казалось), чем он в ней. Как грустно ей ни было бы, она находила подтверждения своим опасениям чаще, чем сама того хотела.
Габриель любил бродить по Квинсу часами – и миссис Грей, признаться, скучала, хотя гораздо больше тревожилась. Возможно, тоска просто порождала её необъяснимую тягу выйти из дома – заведомо потерянной - и отправиться на поиски сына – в узких переулках и выложенных кирпичом тупиках, но она сдерживалась, понимая, что доверие в отношениях между ней и Габриелем могло бы решить всё – его жизнь, её значимость, то, вернулся бы он однажды, или же предпочёл бы отделить себя от неё.
А теперь она держала в ладони крошечную плоскую шайбу, похожую на кольцо – оно не налезло бы даже на мизинец, понимая, что, возможно, когда-то вот такая железка заменит её, вытеснит за край существования сына, станет чем-то большим для него. Ей просто следовало помнить об этом – чтобы после руки не опустились от внезапного свалившегося на голову осознания.
Когда Эль было тринадцать, Боб решил, что она должна учиться на дому – в этом была его прихоть, его желание и отцовская воля. Ничто обсуждению не подлежало.
- Ты хочешь запереть меня в этих стенах на всю жизнь!! – кричала Эль, швыряя школьные книги на пол (в них нельзя было делать пометок, но она всё равно разрисовала страницы карандашом), пока он рассеянно перекладывал бумаги. – Чтобы я не знала ничего, не видела неба над головой! Ты лишаешь меня друзей, всего, что мне дорого!
Его голос чуть дребезжал, словно неплотно пригнанное к раме стекло, когда он пытался объяснить ей причину своего решения.
- Ты не такая, как они. У тебя другие цели и другие пути.
Он знал, что ей уготовано. Карьера в Компании. Без права выбора.
- Скажи ещё, что у меня другая судьба! Просидеть всю жизнь в клетке!
- Если так будет нужно, - Бишоп не чувствовал горечи. С тех пор как умерла его жена – а это случилось страшно давно – горечи в его жизнь путь был заказан, поскольку потеря контроля была непозволительна. А уж совладать со вздорной девчонкой Боб был в состоянии.
Эль сжала кулаки, не в силах успокоиться. Она могла бы сейчас убить его одним ударом, но после убила бы себя за содеянное.
Поэтому не было для неё лучшего выхода, чем выбежать из отцовского кабинета, как следует хлопнув дверью, промчаться по коридорам Компании, едва не сбив с ног пару сотрудников, спуститься по лестнице и выбежать на улицу прямо под дождь. Как и любой подросток.
В ней варились одновременно злость, досада, обида, и кипели жгучие горькие слёзы. Возможно, в последний раз она могла ощутить прохладные капли на лице, и этот запах прибитой пыли в большом городе, который шумел и продолжал существовать где-то далеко позади. Primatech возвышалась над Эль, а она всё ещё была слишком мала, чтобы идти против воли Компании и отца. Она медленно побрела вдоль облицованной плиткой стены, когда в ладонях знакомо защекотало, зажгло, и всё вырвалось наружу – боль, раздражение, безысходность – единым вспыхнувшим шаром разряда. Её накрыло, затрясло, ударило со всей силы – до самого нутра, прошло потоком сквозь руки, ноги и сердце, зацепило лёгкие – и стало нечем дышать. Она рухнула, почти не осознав произошедшего, в воде искрило, вода облепляла её болью, граничащей с гибелью. Она провалилась во тьму.
Ноа взволнованно вышагивал по кабинету Бишопа – тот, пожалуй, не слишком уж волновался из-за выходки Эль. Он спокойно перебирал бумаги, изредка помечая что-то в блокноте.
- Так ты не собираешься искать её? – встревожено поинтересовался Беннет
Боб взглянул на него иронично. Отложил на минуту карандаш.
- Она вернётся сама, Ноа.
Тот качнул головой. Бишоп чуть улыбнулся.
- Кроме меня и Компании у неё никого нет. Ей некуда идти, некуда бежать. У неё нет ни денег, ни документов.
И собственной жизни тоже, подумал Беннет.
- Ты говоришь так, словно твоя дочь – пленница на пятом уровне, как все эти монстры.
Маловероятно, ведь у них никогда не было причин возвращаться.
Боб усмехнулся. Возможно, прежде он никогда не задумывался о чём-то подобном, но капризы Эль начинали его порядком раздражать. Он мог бы наказать её за непослушание.
- Кто знает, Ноа, - проговорил Боб с едва различимой угрозой. – Кто знает.
Беннет содрогнулся при одной мысли о том, что однажды, возможно, пройдёт по тёмным коридорам с втравленными в бетон окнами-витринами из пуленепробиваемого стекла, за которыми лишь сумасшедшая ярость – неистовое желание выбраться, глотнуть воздуха и истребить род человеческий, и увидит в камере девушку с белокурыми волосами, забившуюся в угол. Компания существовала за счёт генных мутаций, возникавших спонтанно или же по воле учёных, а Эль была частью Компании, её никогда бы не выпустили на свободу, она жила в стенах Primatech, хотя прежде у неё с отцом был чудный домик у побережья. Один из тех, что Эль с её пробудившейся неподконтрольной силой спалила дотла.
С тех пор в её комнатах были только бетонные стены.
На улице дождь лил как из ведра – окно было открыто, и заливало подоконник. Боб мог бы лишиться большей части своих бумаг, если бы не задвинул защёлку, но ему, казалось, не было дела до того, что вода капала на паркет и ковёр.
- Сделай одолжение, - пробормотал Бишоп, просматривающий материалы с камер, установленных в стратегически важных для Компании точках.
Беннет поднялся и подошёл к окну. Постоял немного, глядя на низкое, как потолок ретро-машинки небо, перевёл взгляд на улицу.
У пустынной дороги на тротуаре кто-то лежал. Светлые спутанные волосы укрывали мокрый асфальт, и рядом не было никого, кто смог бы помочь.
- Боб, - встревожено позвал Ноа. – Не думаю, что это тебе понравится.
Бишоп с досадой оглянулся на Беннета – его отвлекали от важного дела, а от Ноа ничего серьёзного ждать не приходилось. Пришлось-таки подняться из удобного кресла, чтобы убедиться в этом в очередной раз.
- Бог мой, - выдохнул Бишоп. Пожалуй, он мог бы выпрыгнуть из окна, подчиняясь импульсу, но вместо этого распахнул дверь так, что золочёная ручка (персональная гордость Боба) стукнула о стену, оставив едва заметную отметину.
Холод ушёл. И ощущение твёрдого камня – тоже.
- Эль! – кто-то звал её через духоту и мрак. – Эль, очнись! О, Боже, нет!
Бил по мокрым от дождевой влаги щекам, плакал и причитал.
Она всё ещё чувствовала отголосок собственного разряда – ноги онемели, а сердце стучало так, словно готово было разорваться на части. Электролиз убивал её – она сама причиняла себе боль. Вода была превосходным проводником – зубы стучали, голова пылала, но страха не было. Она не боялась смерти и небытия – в свои-то тринадцать. Наверное, это было совсем уж ненормально.
Эль открыла глаза – вокруг было тяжёлое тучное небо. Оно медленно двигалось, ползло по-улиточьи и вообще напоминало собой гигантского слизняка – уже не казалось таким привлекательным.
- Эль, - кто-то сжал её руку. – Милая.
- Пап? – попыталась она повернуть голову, но не смогла. Её везли на смешной медицинской кушетке, будто она и вправду не в состоянии была подняться и добраться до своей комнаты в задней части Компании. Возможно, съесть плитку молочного шоколада...
- Я здесь, - Боб гладил её по мокрым волосам. – Прости меня, я такой глупец.
Он никогда бы не признала в этом добровольно. И сейчас он не был искренним. Он был просто напуганным, а ужас порой говорит человеческим голосом – изнутри, дёргает за марионеточные нитки, заставляет улыбаться и плакать, играть в благородство и так часто обманывать. От этого стало лишь горше. Былая обида вдруг вспыхнула с новой силой, но едва Эль увидела бледное лицо отца, как ей стало невероятно жаль его.
Она не терпела жалость – ненавидела жалеть кого-то, ненавидела, когда кто-то жалел её. Но сейчас она не смогла бы отмахнуться от собственных слёз, которые в дождь ничего и не стоили – как воздух.
- Со мной всё будет в порядке, - пообещала Эль, понимая, что отчасти кривит душой. Она просто не могла знать наверняка. – Пап, всё будет в порядке.
- Чёртова рухлядь! – выругался мистер Грей, когда старый Форд заглох посреди скоростного шоссе на Нью-Йорк – он и Габриель как раз возвращались из Филадельфии, где мистер Грей должен был встретиться с крупным поставщиком швейцарских часов. Встреча не состоялась, а теперь ещё и мотор отказывался заводиться – тридцать три несчастья. – Я выложил за этот металлолом пять сотен долларов!
Габриель Грей наблюдал за ним с едва заметной улыбкой – его нисколько не трогала досада отца – скорее, он наслаждался подобными энергичными и нервными минутами, за которыми обычно следовало трёхдневное молчание – благостное, благодатное. Габриель отца не любил – тот слишком часто указывал парню на его недостатки, а это не могло не раздражать. В конце концов, доверие к этому по-своему гениальному и невероятно трудолюбивому (в той же степени, что и бесталанному в плане семейной жизни) человеку испарилось, исчезло бесследно. Вирджиния Грей не смогла бы этого отрицать – между её мужем и сыном росла неприязнь.
Мистер Грей выбрался из машины, хлопнув хлипкой дверцей. Он направился к капоту, невнятно и недовольно бормоча под нос. Габриель, усмехнувшись, последовал за ним.
Двигатель не желал заводиться. Он не дымился, даже не нагревался слишком уж сильно, просто отказывался нормально работать – и глох при всяком удобном и наиболее критическом случае. Габриель вскоре пришёл к выводу о том, что машины у него не будет – уж лучше он обойдётся своими двоими, чем будет печься на солнце в пустыне.
Мистер Грей бесцельно копался в моторе – порядочно вымазавшись, он время от времени вытирал руки специальной промасленной тряпкой, что нисколько не помогало. Габриель смотрел на дорогу – возможно, ему удалось бы поймать попутку и вернуться из города с подмогой. Пустота до самого горизонта.
- А, чёрт побери! – сквозь зубы ругался мистер Грей – пожалуй, его мастерство распространялось исключительно на часовые механизмы, оставаясь бесполезным в подобных ситуациях. Габриель предпочитал оставаться в стороне – машинами он не интересовался.
- Хэй, - по прошествии четверти часа сердито оглянулся на него мистер Грей. – Сколько времени ты ещё собираешься бездельничать? Иди и помоги мне!
Парень со вздохом направился к автомобилю, заглянув через плечо отца – без верхней побитой временем части корпуса двигатель выглядел не так уж и плохо для подобной «развалюхи». Он напоминал собой некий чудовищный организм из причудливых планок и клапанов, но оставался великолепным. Сложным, замысловатым и чертовски продуманным. И, уж конечно, гораздо более ценным, чем пять сотен баксов. Мистер Грей же был абсолютно уверен, что переплатил.
- Я попробую завести мотор, а ты держи здесь, как следует, - указал он пальцем в мешанину маслянистых проводов и трубок. – И не считай ворон.
Габриель кивнул. Ему начинало нравиться то, что они застряли здесь – шум города порой утомлял, а на равнине было спокойно. Мирно, и воздух казался свежее. Пасмурное небо нависало мягкими сероватыми тучами, и даже если бы разразилась гроза – он всё равно был бы рад.
- Завожу! – крикнул мистер Грей, когда Габриель вдруг заметил нечто любопытное в неразберихе и сумятице двигателя. Неуловимое, крошечное недомогание стального механизма. Странное и неосознанное знание настигло его, словно приливная волна – затопило мозг: в ушах зашумело, будто он и вправду погрузился под воду, перед глазами заплясали яркие точки. Не думая о том, что делает, он запустил пальцы в самое сердце мотора, ощутив то, что было не на своём месте, повернул, щёлкнуло отдачей в ладонь вместе с жаром, поршни пришли в движение, и он осознал, что мгновением спустя его кисть перемелет в челюстях механизма.
- Стой! – закричал Габриель, отчаянно пытаясь вызволить пальцы. – Стой!
Отпустило почти сразу – что-то сдалось, позволив руке остаться на своём природой присвоенном месте. Габриель не имел понятия о названиях частей и элементов двигателя, но он определённо был благодарен этому «чему-то».
Мистер Грей, перепуганный, выскочил из машины: он весь покраснел, у него тряслись руки. Он был готов как следует проучить сына, если бы не был так встревожен за него.
- Ты мог остаться без руки! Тебе могло отрезать пальцы! А они ещё понадобятся тебе, если ты собираешься работать с часами.
Габриель молчал. В ладони саднило, ныло. Часы в данный момент волновали его меньше всего.
- Ты собираешься? – уточнил мистер Грей, недовольным этим молчанием. Он должен был бы лишить Габриеля карманных денег, по крайней мере, на неделю.
Его сын пожал плечами.
- Конечно. Что ещё мне остаётся делать.
Мистер Грей нахмурился. Подскочившее, было, давление пошло на спад.
- Не слишком-то ты счастлив, - заметил он, впервые, кажется, глядя на Габриеля столь пристально. Они были ни капли не похожи. Габриель для своих пятнадцати был довольно высок, не слишком ладно сложен, что можно было списать на подростковый возраст, с чёрными прямыми волосами и тёмными глазами. Мистер Грей был коренаст, широкоплеч и голубоглаз. Его рыжеватые вьющиеся волосы уже тронула седина. Он много курил.
- Разве это важно? – поинтересовался парень, захлопнув крышку капота – на манжете его серой рубашки остались брызги машинного масла. Неожиданно пришла злость, будто перспектива остаться без пальцев больше не казалась такой уж ужасной.
- Ты должен быть горд тем, что унаследуешь моё дело, - задумчиво проговорил мистер Грей, достав из кармана пачку сигарет. – Твой прадед чинил часы. Твой дед чинил часы. Я чиню часы. Мы в особых отношениях со временем.
Сам Габриель был в довольно сложных отношениях с миром. О времени и говорить не приходилось.
Остаток пути они проделали в тишине-молчании. Низкое небо кралось по пятам.
На самом деле странно было бы осознавать, что они – Эль, Грей - жили в одной реальности, даже в одном городе, и каждый из них ощущал острую нехватку воздуха, свободы, значимости... Так удивительно порой понимать, что вокруг тебя тысячи других людей, погружённые в жизнь, как в банку с кипятком – вынужденные терпеть ожоги и царапины, вынужденные не обращать внимания на твои беды, пытаясь разобраться со своими собственными. Их разделяли районы, пешеходные переходы и подземные перегоны метро. Разделял сам воздух – в Квинсе, в Бруклине, на окраинах он казался таким разным, будто его состав менялся, и это, конечно, было невозможно. И всё же тем единственным, что объединяло их в существовании, - были мечты. Оба они мечтали, каждый порой о разном, но иногда и об одном, общем – почти бессознательном – найти, обрести, почувствовать целостность, избавиться от пустоты. Лишь намёк – но вполне очевидный, готовый переродиться, стать целью всей жизни. Каждый из них по-своему страдал от одиночества. Каждому не хватало чего-то деликатно-важного, осторожного, ломкого, как стекло, того, что захотелось бы сохранить во что бы то ни стало. Пожалуй, возможности ощущать себя чрезвычайно нужным.
Такой предопределяющей и на первый взгляд незначительной.
Габриель щёлкнул зажигалкой раз, другой – не вышло. Прежде он мог бы убить нерадивого создателя газовых кухонных плит голыми руками, но не теперь, когда голод означал лишь приближение часа обеда, отделённого утром от завтрака, а вовсе не жаркую сумасшедшую жажду губительных знаний.
За окном расцветал новый летний день – Габриель любил июнь, солнце и океан, который теперь был так близко, всего в четверти мили от дома, искрился сквозь зелень, покачиваясь вместе с ветром.
До побережья вилась мощёная камнем тропка, по которой Грей бродил время от времени – в дождь, без зонта, наслаждаясь прохладой и липнувшей к телу влажной тканью рубашки. Порядком отросшие волосы щекотно лезли в глаза, и восхитительно пахло прибитой пылью. Габриель сам не заметил, как замечтался. Плита оставалась холодной и бесполезной.
Эль с улыбкой наблюдала за ним последние четверть часа. Она стояла у лестницы, облокотившись о гладкие перила, и чувствовала себя абсолютно, до дрожи счастливой. Прежде она могла бы ненавидеть себя – за всё, в чём была виновата перед Габриелем, но теперь ненависть выражалась лишь в досаде, возникавшей, когда она не могла справиться с чем-то по дому. Да, она разрушила многое и многих. Сломала себя, лишилась отца, Компании, крыши над головой. Но тот человек, что стоял сейчас у плиты с кофейником в руках, с закрытыми глазами и ранней рассветной улыбкой в уголках губ, был её вселенским откровением, отпущением всех грехов, спокойным сном мирового сообщества и отцом её ребёнка...
Уже поэтому она могла бы гордиться собой. Маленькая женщина, усмирившая хищного зверя, загнанного в тесную клетку. Казалось, что Сайлар возник на пепелище Габриеля Грея, старательно отрицая то немногое, что осталось от часовщика. На самом же деле Грей не исчез бесследно, он просто ждал своего часа – терпеливо и смиренно. Эль нравилось думать, что он ждал её – вновь, как когда-то давно, возникшую в дверях с пирогом в руках и едва пробудившейся симпатией в сердце.
- Люблю тебя, - прошептала Эль, понимая, что легко сможет разрыдаться, при этом оставаясь такой же нежно-радостной, какой и проснулась этим утром.
- Эль? – Габриель обернулся – она успела позабыть, какой острый у него слух.
- Доброе утро, милый, - проговорила она, смахнув слезинку.
Он молниеносно встревожился. Нахмурился и шагнул к ней, но она покачала головой.
- Всё в порядке.
Дерево пола в лучах солнца так потеплело, что казалось, будто ступаешь по горячему песку.
Забытая зажигалка устроилась на краю стола. Эль обвела её взглядом, а после, задорно подмигнув Габриелю, сложила пальцы в «револьвер» и щёлкнула, так что выбитая искра мгновенно оживила газ голубоватым пламенем.
- Так-то лучше, - собрала она длинные светлые волосы в хвост. – Ты собирался сварить кофе?
Он широко улыбался – как никогда в тёмном полузабытом прошлом, и в этом Эль тоже видела свою заслугу. Она наслаждалась каждым моментом рядом с ним – даже когда в его взгляде скользило нечто тревожное, что принуждало воспоминания выступать на коже вместе с мельчайшими капельками пота. Эль не боялась больше. Её оставили прежние кошмары. Она жила по-настоящему.
Кофе перекипал, пока они не сдерживали поцелуи, и грозился выплеснуться на плиту, погасить огонёк, и Эль со смехом отмахнулась от Габриеля, схватив полотенце. Он недовольно что-то пробормотал.
- Мы ведь останемся без завтрака, - протянула она, погладив его по небритой щеке. – А это не так уж и весело.
- Тогда могла бы и одеться, - заметил Грей, указав взглядом на её коротенькую шёлковую рубашку, в которой она обычно спала. – Иначе я не могу ничего обещать.
Эль улыбнулась, разливая ароматный напиток по чашкам. Оставалось добавить сливки – и готово.
Габриель ловко поймал её, когда она как раз направлялась к холодильнику.
- Разбудишь ребёнка! – шёпотом воскликнула она, обняв его.
- Никогда в жизни, - сделав страшные глаза, проговорил он, устроив руки на её выпуклом животе. – Когда он, наконец, родится?
Он спрашивал требовательно, настойчиво и нетерпеливо, но Эль не смогла бы упрекнуть его в этом: Габриель ждал чуда, он в чуде нуждался. И хотя он мог высекать искры пальцами, владел телекинезом и знал, что заставляет весь этот мир вращаться, он считал эти способности скорее проклятьем, нежели даром. Эль была и оставалась его надеждой.
- Через месяц-другой, - беспечно проговорила она, зная, что дразнить его – всё равно, что отбирать игрушку у малыша. Грей порой обижался. – Когда-то это определённо произойдёт.
Он недовольно нахмурился.
- И всё будет переполнено суетой, - задумчиво протянула Эль. – Нашей привычной жизни придёт конец, Габриель, ты ведь понимаешь.
- Конечно, - проговорил он немного сдержанно, но его радость не осталась бы незамеченной. – Я готов.
Он и вправду казался уверенным в том, что ребёнок принесёт нечто новое в их мирное существование. Элемент риска, которого ему, по-видимому, не хватало. Эль потянулась к чашке. Кофейный поцелуй...
Не могло быть ничего лучше этого вечного летнего тёплого существования. Их мир... как же пафосно это звучало порой, как же громко, несдержанно!! Но их мир существовал теперь на самом деле, хотя поначалу им приходилось бежать и прятаться, скрываться и унижаться, доказывать раз за разом своё ущербное, осколочное право на нечто большее, чем бессмысленное заключение, бессрочную ненависть.
Эль не умела ничего из того, чем мог бы похвастаться Сайлар. Она не смогла бы сравниться с ним. Не заставляла вещи летать по комнате, не шинковала мясо для барбекю одним лишь взглядом. Но Сайлар исчез, и теперь Габриель по большей части отчаянно отказывался использовать его силу, что горчила, пахла кровью – металлически и гадко. Эта сила была слишком прочно связана с прежней жизнью, чтобы привнести уют и благополучие в новую.
У Эль была одна попытка, и она не ошиблась.
Как она создала Сайлара, так она создала и Грея – точнее, выстроила его заново. Чтобы быть рядом с ним – быть настолько же значимой для него.
Эль захлопнула дверцу машины и сунула ключи в карман куртки. Габриель не хотел, чтобы она садилась за руль, но ей не хотелось беспокоить его всякий раз, когда ей нужно было съездить в город или в ближайший магазинчик за зеленью или отбивными. Грей никогда не сидел без дела, чтобы так бездарно тратить его время, к тому же Эль и так справлялась с управлением, да и движения в пригороде почти не было – ровно уложенные дороги калились на солнце в полном и благостном одиночестве.
Оглянувшись на машину, устроенную в гараже на ночь, Эль вышла на бетонную площадку два на два и, привстав на цыпочки, потянула вниз металлическую штору двери с поперечными перекладинами, напоминающими горизонтальные жалюзи.
В окнах не горел свет, отчего создавалось обманчивое впечатление пустоты и одиночества. Эль ненавидела возвращаться в темноту, когда Габриель уезжал по делам в Сан-Франциско, и, быстро обежав дом, ритмично щёлкала выключателями. Однако Грей не предупредил её, что собирается в поездку...
Эль осторожно коснулась дверной ручки – ей не понравилось подозрительное ощущение, возникшее внутри. Габриель никогда не исчезал просто так, он попытался избавиться от этой привычки, что ему и удалось.
Дверь была открыта. Эль понимала, что ей нужно сейчас же развернуться и уйти, убежать, чёрт с ней, с машиной, пусть остаётся в гараже, нужно добраться до автострады, найти кого-нибудь, позвонить... Если кто-то задумал причинить вред Грею, то дело могло бы закончиться кровавым месивом, поскольку инстинкт самосохранения срабатывает гораздо быстрее самой впечатляющей силы воли.
В глубине дома мерцало – так, будто горел ночник или... свеча? Эль потёрла ладони друг о друга, собирая в одно целое мельчайшие искры, отозвавшиеся на коже привычным покалыванием. Она сможет себя защитить, наверняка, если будет осторожна. Она сможет защитить и себя, и ребёнка, если не станет паниковать. Её дыхание стало тяжелее, будто вокруг был не воздух, внутри обожгло, словно кто-то распылил в коридоре перцовый баллончик, но Эль знала, что ей только кажется – электролиз скрёбся изнутри, словно колючая проволока, протянутая сквозь всё тело – разряд грозился вырваться из-под контроля, так случалось давным-давно, когда отец...
В кухне и вправду горели свечи. Стойка, заменявшая собой дополнительную стену между столовой и гостиной, сияла золотом крохотных огоньков – их было так много, что, пожалуй, сломать пришлось не одну спичку, чтобы зажечь каждую чайную свечку. Стол был укрыт тяжёлой скатертью, которую Эль купила на прошлое Рождество. На столе в идеальном порядке расположились любимые серебряные приборы Габриеля и простые белые тарелки, которые так любила Эль. Она остановилась, порывисто и глубоко вздохнув. В любое другое – прошлое – время она наверняка бы подумала о возможной ловушке. Жизнь научила её быть осторожной.
- Эль, - этот голос был родным, но немного другим, чем тот, к которому она уже успела привыкнуть.
Габриель был в чёрном – она так давно не видела его таким, что стало по-настоящему страшно. Грей не носил чёрного, этот цвет выбирал Сайлар, на чёрном не было видно крови, чёрный скрывал многое, а Габриель не желал больше прятаться. Ему нравились пуловеры в клетку и галстуки, и яркие футболки с забавными надписями.
- Это для тебя, - низкий, глубокий, опасный тон.
- Габриель, - решилась проверить она.
- Да? – Грей подошёл к столу, принявшись раскладывать салат.
- Всё в порядке?
Он оглянулся, вопросительно глядя на неё.
- Открыть вино? – спросил он.
Эль кивнула.
- Я просто хотел устроить небольшой сюрприз, - проговорил он, улыбаясь украдкой. – Прости, если напугал тебя.
Он понял. Так быстро, что Эль стало не по себе. Он разгадал её подозрения и страхи тоже. Он знал, что такое недоверие, и он... мог бы убить её за одну только мысль об этом. Сайлар мог бы, но не Габриель.
Эта мысль немного её успокоила. Она не должна была думать так, Грей раз за разом доказывал, что достоин спокойствия и уверенности, и её лучших мыслей о нём.
Возможно, им нужно было ещё немного времени, чтобы окончательно поверить в то, что вся эта жизнь вокруг – не выдуманная, не надуманная. Настоящая.
Когда он поднял её на руки, Эль понимала. Когда они, смеясь, кружились по комнате, она понимала. Она понимала, что должна сохранить Габриеля. Она собрала его по кусочкам и заново, но теперь должна была сохранить, а это представлялось ей наиболее сложным, потому что внутри неё самой порой возникала опасная, ненужная тревога. Подобного отношения Грей не заслужил, он был достоин жизни в гармонии и покое.
Потенциальная ошибка. Мысленный неверный шаг. Холодное дуновение ветра. Эль должна была быть осторожной и, прежде всего, в отношениях с самой собой.
В борьбе с самой собой.
Она удивилась, когда впервые застала его спящим – в самой, казалось бы, неудобной, немыслимой позе, полной угловатой усталости и бесформенной беззащитности, которая просто не могла быть настоящей. Это было давно. И вышло случайно.
Теперь же она не могла заснуть, наблюдая за ним совершенно намеренно – в темноте черты его лица были даже ярче, чем тогда, при свете костра. Да, они жгли костры. Кажется, где-то в пригороде Нью-Йорка. Там было странно – пыльный запах ещё долго преследовал Эль, но и ему пришлось сгинуть.
От волнения она не могла спать – казалось, закрой глаза – и очнёшься где-нибудь в лабиринтах Компании, отчаянно пытаясь собрать осколки недавнего яркого сна в ладони. Они просочатся сквозь пальцы и утекут в вентиляцию. И на самом деле – всё это причуды сознания. И не могло быть лучше занятия, чем наблюдать за Греем, когда он спал. Прежде Эль отчего-то страшно сомневалась в том, что Сайлар мог хотя бы задремать – у него, вероятно, были свои причины и страхи не делать этого. Время от времени, пожалуй, он останавливался в маленьких придорожных мотелях, где позволял себе пару минут сна. Абсурдно.
Рассеянно изучая взглядом причудливую игру света и тени, Эль думала о том, что и Сайлар оставался человеком – что бы ни варилось в его голове, а, значит, ему требовались отдых и пища, что-то тривиальное и приземлённое.
Порой она теряла связь – прямую и неизбежную – между Сайларом и Греем, который в данный момент дышал ровно и тихо, спокойно. Кошмары над ним были больше не властны.
По сути, оставалось лишь одно. Закрепить результат.
- Открылось кровотечение, - напряжённо проговорила медсестра. – Придётся срочно оперировать.
Эль улыбнулась. Она понимала, что будет ждать этот миг, будет бояться, но сейчас спокойствие охватило её. Возможно, она умрёт, Эль знала об этом. Её воспитали и вырастили в бетонных стенах, а вместо того, чтобы играть в куклы, она вырабатывала электрический ток или училась стрелять из пистолета. Что же могло ей помешать начать собственную жизнь? Отголоски прошлого...
- У неё низкий уровень сахара в крови, она теряет сознание! – кричали в тумане.
За окном проехала, хрустя гравием, машина припозднившегося соседа, белый свет фар скользнул по полку. Грей осторожно перевернулся на бок, постепенно перетягивая на себя одеяло. Так ненавязчиво, так мягко, что слёзы навернулись на глаза.
В царстве белых стен и стерильных бинтов, где-то за стеклянной мутной перегородкой Габриель будет сходить с ума, но Эль знала точно: ничто в мире не происходит просто так. Они встретились давно, они делили заботы и яблочно-персиковые пироги, сидя на полу в гостиной, затем связь оборвалась, а после Эль увидела перед собой расчётливого убийцу, который всё же нашёл в себе силы помочь ей, облегчил её боль и стал для неё всем. А теперь ей было пора. Не важно, когда – через месяц или два, но ей нужно было уйти, чтобы влить в него новую порцию человечности – страданий, которые не подтолкнули бы его к краю, скорее, наоборот, не оставили бы ему выбора. Тогда Грей никогда бы не позволил себе вернуться во тьму. Он стал бы самым самоотверженным, чутким и заботливым из отцов. Без неё. Она наделила бы его болью и радостью, оставив частичку жизни в его руках в опустевшем доме, в дождь, ветер и холод. Ещё один грандиозный план.
Но только на этот раз её собственный, а не чёртовой Компании.
Сердце Эль тревожно стукнуло, но она беззвучно прошептала что-то успокаивающе. Ночь была половинчатой, как бледная луна, заглядывающая в окно, но и эта ночь, в конце концов, подошла бы к своему логическому завершению. Грядущее казалось Эль наиболее правильным изложением настоящего.
- Разряд! – неужели рождение ребёнка может быть настолько близко к смерти его матери?
За миг до этого Эль поняла, что при любой стимуляции электролиз вырвется из-под контроля и убьёт её, но она хотела бы улыбаться. Игриво и немного печально. Так, как привыкла – с самого детства.
Будущее растекалось акварельными красками. Настоящее поливало его красивые картины солёной едкой океанской водой, размывая слой за слоем. Эль Бишоп умерла гораздо раньше, чем успела подарить Грею сына. Она умерла от рук Сайлара, того, кого она могла бы отчаянно полюбить. И отчего-то она знала, что в его действиях не было по-настоящему злого умысла, но разобраться в этом ей не было дано.
Настоящее – это пропасть, над ней протянута одна единственная нить, которую ничего не стоит разорвать неосторожным движением – и никогда теперь уже не достичь того будущего, в которое она вела.
Настоящее – громадная жрущая пасть. Песок и пепел былого и грядущего – её пища, они осыпаются с краёв, выщербляя камень.
Кто виноват, что будущего так и не случилось?
Время не удалось переиграть даже Габриелю. Если бы только Сайлар мог взять в руки кисть и увидеть грядущее.
14 июля 2009
@музыка: Del Shannon - Little Runaway
@темы: EgZACHtly!, Фанфикшн
-
-
21.11.2009 в 12:46и... это прекрасно.
Ммне очень нравился их прейринг. И то, как ты описала - ах.
Поставь её перед выбором - и Беннет вылетел бы на улицу, а Клэр навсегда покинула бы его дом. Сандра никогда бы не пережила.
Вот эта фраза великолепна, потому что очень хорошо показывает, почему Беннет из хорошего сотрудника стал тем, кем стал.
Он у тебя очень хорошо, полно вышел. Ярко.
За миг до этого Эль поняла, что при любой стимуляции электролиз вырвется из-под контроля и убьёт её, но она хотела бы улыбаться.
Ужаснах! Тоже.. будто больно.
Ну и конец.
И жалко, и вообще.
И прям картинка перед глазами Габриеля с маленьким Ноа.
Ва...
Спасибо)
-
-
21.11.2009 в 13:35Большое спасибо! Один из немногих гетных пейрингов, который меня вдохновил=)
Беннету я уделила много внимания, он даже, наверное, вышел лучше, чем есть на самом деле=))
Меня вообще долго не оставляла эта мысль о возможном будущем, когда я посмотрела тот эпизод с мирным домашним Габриелем-отцом. Такой трогательный он был, а так как я люблю Сая во всех его проявлениях, решила закрепить мысли о подобном развитии событий. И очень рада, что тебе понравилось!
Конец - да, в результате Эль всё равно бы погибла, но при родах ли или от рук Сайлара - две большие разницы. жаль, что такое будущее не настало, хотя - тогда бы не было больше Героев.
-
-
21.11.2009 в 13:52Беннет же не говорит вслух, что и как он думает, а тут все очень вписывается.
Да. елси бы при родах - было бы все тихо-мирно
-
-
21.11.2009 в 14:00тогда хорошо=) У меня к нему противоречивые чувства=) но тут он вышел неплохим, видимо, у меня случился приступ симпатии к нему=)
Даа, и Габриель остался бы таким, каким Эль его сделала - не Сайларом, а просто человеком, скорбящим по-светлому, а не жаждущим мести
-
-
21.11.2009 в 14:09-
-
21.11.2009 в 14:24Может, Эль так захотела? Типа, он её немножко опекал, пока её собственный отец ставил над ней опыты. Хмм, не знаю...