Nice planet. We'll take it.
Как и всегда, если нечто новое цепляет, пишу про это фанфик. В случае с Дневниками вампира меня цепляет, по большей части, Деймон, про него интересно писать. А Стефан, так сказать, идёт в комплекте. Вот.
Писалось всё это под зацикленную Marylin Manson - Tainted love, просто потому, что я не в силах выбросить из головы сальватороцестный клип=)
Ну, что, *Silina*, не так уж долго ждать пришлось, ага?=)
Название: Мы с тобой одной крови
Автор: Reno aka Reno89
Рейтинг: PG-13
Жанр: UST, angst
Пейринг: сальватороцест
Дисклаймер: то, что мне не принадлежит, мне не принадлежит
Саммари: таймлайн – сразу после окончательного обращения и ухода Деймона
Комментарии: Спасибо за внимание!
Читать дальшеПосле ухода Деймона, после его последнего жгучего, как калёный железный прут, взгляда, после его слов, которые всё ещё звучат в стылом воздухе, Стефан замирает на месте и проводит так часов десять, не чувствуя ни усталости, ни ночного холода. Он просто стоит и, не моргая, смотрит в лес, в неоднородную тьму, заполняющую пространство между стволами деревьев. Он стоит так до первой предрассветной дымки, розоватой и терпкой на вкус, до первых лучей солнца, пробившегося сквозь низкий дождливый покров облаков, до первого вздоха, который он делает, лишь после осознавая, что не дышал всё это время – десять часов. Двенадцать часов.
На тринадцатый час раздаётся едва уловимый даже ухом вампира шорох, какая-то крошечная веточка трещит под подошвой ботинка, и Деймон выходит из леса на поляну. По подбородку у него стекает кровь. Не глядя на Стефана, он бросает ему ногу. Ногу, отдельную от всего остального человеческого тела, оторванную ногу с обрывком штанины и ошмётком кожи у того места, где полагается быть колену.
Стефан ловит машинально и тут же с отвращением разжимает пальцы, за миг до этого плотно обхватывающие чужую лодыжку чужой и совершенно бесхозной теперь ноги. Он слышит, как Деймон хрипло смеётся, и с некоторым облегчением пинает ногу, которая отлетает в кусты. В воздухе плывёт манящий аромат крови, но к нему примешивается тошнотворный запах разложения, требухи и содержимого чьего-то желудка. Желание позавтракать уходит так же быстро, как и возникло, где-то глубоко внутри мучается одиночеством резь, которая терзает и жалит один орган за другим. Особенно чувствительным становится сердце.
Они движутся навстречу друг другу.
- Я думал, ты ушёл насовсем, - растерянно и обрадовано говорит брату Стефан, пока Деймон вытирает лицо рукавом. - Я думал...
Он сглатывает, потому что дыхание перехватывает, и от этого жутко.
- ...что ты меня ненавидишь.
Деймон выдавливает кривую улыбку, безуспешно пытаясь оттереть кровь, которая свернулась и присохла намертво, и осыпается мелкой крошкой, но не сдаётся. Есть только один выход – озеро.
- Ты чертовски прав, - говорит он, сунув руки в карманы и толкая Стефана плечом, чтобы тот дал пройти. - Я тебя ненавижу. И я сделаю всё, чтобы твоя жизнь превратилась в ад.
Он спускается к самой кромке воды, в которой плавает мягкая хвоя и снуют туда-сюда мелкие жучки. Стаскивает через голову рубашку, швыряет в воду. И плещется так, что только брызги летят, окатывая Стефана, который терпеливо стоит рядом и ждёт, с головы до ног, но стремительно взлетевшее под купол неба солнце быстро высушивает влагу. Деймон вытирает мокрые волосы мокрой же рубашкой, толку от которой – чуть. Стефан собирает хворост и стаскивает ветки в одну кучу.
- Что ты делаешь? – равнодушно спрашивает безучастный к происходящему Деймон и садится на траву. Время от времени его пробирает дрожь, но будь он проклят дважды, если признается в том, что, как ни странно, как ни парадоксально, как ни изумительно, но он замёрз. Или ему только кажется.
- Собираюсь разводить костёр, - невозмутимо сообщает Стефан. – Надо же тебя подсушить.
Деймон отвечает ему целой серией издевательских ухмылок, но Стефан упрямо собирает хворост, находит сухую палочку и что есть силы трёт её о пластинку коры, подобранную у границы с лесом. Кора греется и дымится, но не горит. Стефан трёт, и трёт, и трёт, как последний дурак, но она не горит. Он слышит, как за спиной возится Деймон, натягивая влажную рубаху, как шуршит трава под его коленями, когда он подбирается ближе и заглядывает через плечо, чувствует, как холодит шею его прикосновение.
Стефан вздрагивает, на мгновение перестав тереть, а затем берётся за дело едва ли не со злостью. Он трёт, и трёт, и трёт. Он трёт так, что едва успевает уследить за собственными пальцами, так быстро, что время раздувается мыльным пузырём, плавится, как горький шоколад, тянется бесконечно долго, и вдруг поверх его напряжённых рук ложатся ладони Деймона, ледяные и твёрдые, как гранит, и вместе их руки начинают двигаться со скоростью, недоступной для человеческого понимания, да и для понимания каждого из них – тоже. Стефан чувствует, что у него вот-вот загорятся пальцы, когда кора вспыхивает первыми искрами.
- С утра неплохо бывает перекусить, чтобы набраться сил, - замечает Деймон, пока новорожденный огонь весело трещит и пробует на вкус влажные поленья, которые исходят паром. – Я ведь и тебе принёс, куда ты подевал свой завтрак?
Стефан оглядывается на него и смотрит с улыбкой и отвращением. Так причудливо переплетаются в нём чувства: естественная и врождённая братская привязанность и желание вывернуться наизнанку, вывалить внутренности, всего себя на эту полянку с невысокой травой прямо перед Деймоном и посмотреть, как он справится с приступом дурноты.
У Деймона полный желудок крови. Он садится очень близко к огню и смотрит прямо в его пылающую сердцевину. Он инстинктивно понимает, что огонь опасен для него, но всё равно не может заставить себя отступить. Юркие язычки пламени едва не пробуют на вкус его кожу, но Деймон отгоняет их взглядом. У них с костром молчаливое противостояние.
Стефан смотрит на него и передумывает выворачиваться наизнанку. Он просто устраивается рядом, пускай в желудке у него до сих пор и пусто. Они сидят плечом к плечу, как в старые добрые времена, когда отец брал их в короткие, но такие увлекательные походы по окрестностям, и этого достаточно. Деймон жарит ладонь на костре, как раньше жарил маленьких лесных куропаток. В воздухе – запах палёной плоти, но это ничего. Эта плоть слишком живучая, чтобы бояться ожогов, которые зарастают гладкой кожей за считанные секунды. И вот братья уже толкают друг друга в бок, приглушённо смеются, восторженно, как мальчишки, оборвавшие крылья мухе и обнаружившие, что она всё ещё жива. Они ставят над собой эксперименты, и это чертовски увлекательно. Им нравится быть подопытными кроликами для самих себя.
Примерно через четверть часа Стефан забывает о ноге, которая валяется в ярдах ста от них.
Он просыпается на следующий день, почти уверенный в том, что больше никогда не увидит брата. На месте весёлого яркого костра – чёрная земля и хлопья пепла. На месте, где сидел, привалившись к Стефану, Деймон – примятая трава. Кажется, на многие мили вокруг нет ни души, и только река что-то шепчет позади.
Стефан кусает собственную ладонь, чтобы избавиться от разочарования, когда ему в спину прилетает мелкий камушек – прибрежная обкатанная водой галька. Деймон сидит на корнях дерева, уходящих глубоко в песчаное дно, и болтает ногами. Стефан радостно улыбается ему, но в ответ получает лишь полный сосредоточенности напряжённый взгляд, который не предвещает ничего хорошего. На душе тяжело.
Без приглашения он направляется к брату, полный решимости остановить его, что бы тот ни задумал. Откуда он знает? Стефан знает. Он знает, что Деймон порой может быть очень отчаянным и безрассудным. Он знает, что тот может, скажем, спрыгнуть в реку и разбить себе голову. Или перебраться на другой берег, чтобы покусать целую деревню. Он может сделать что угодно, поэтому Стефан обходит здоровенный шершавый ствол, чувствуя ладонью каждую чешуйку коры, и выглядывает с другой стороны.
- Думаешь, отрастёт рука, если её оторвать? Новая? - спрашивает Деймон, и Стефану становится страшно. Очень страшно. Так страшно, как никогда не было.
- Не стоит, - говорит он, будто бы беззаботно. Они видят, что творится с их телами. Любые царапины заживают в момент. Это дарит обманчивое ощущение вседозволенности. - Больно будет. И долго.
- Не будет, - качает головой Деймон. – Вчера ведь не было.
Вчера он оторвал кому-то ногу. А теперь хочет оторвать руку себе.
- Не важно, - отмахивается Стефан, думая, кто из них _на самом деле_ старший сейчас. – Просто не надо этого делать.
- Но отрастёт? - упрямо спрашивает Деймон, и в глазах его загорается тёмный, больной азарт, едкая жажда приключений, мутное желание предполагаемой, возможно, ещё не так уж и далеко ушедшей смерти. Эй, старуха с косой, подожди меня!
- Я не знаю, - вымученно говорит испуганный Стефан. - Деймон, не надо. Пойдём лучше поохотимся. Найдём какую-нибудь заблудшую овцу.
Но тот только улыбается. И ломает себе руку, на пробу. Видимо, всё же думает, что отрывать - слишком кардинально. Хруст костей змеёй ползёт по траве, а Стефан чувствует себя бабочкой, насаженной на булавку, так ему скверно. Перелом срастается неправильно, и Деймон ломает ещё раз. Он едва шевелит мизинцем, и тот, словно проволочный, сгибается назад, высвобождаясь из сустава и двигаясь под кожей маленьким твёрдым сгустком. Пальцы у Деймона теперь растопырены во все стороны, будто при столбняке. Поэтому, и здесь ничего не поделаешь, он ломает снова. Когда Стефан пытается остановить его, видя в голубых глазах одержимость, Деймон ломает руку и ему. Стефан справедливо ожидает невыносимой боли, но боли нет. Остатки человеческой крови, всё ещё циркулирующей в теле, спасают его. Они оба наблюдают за тем, как уходят под кожу вывернутые кости запястья.
- Отрастёт, - удовлетворённо подводит итог Деймон, выбирается из клетки корней и уходит к полуразрушенной деревянной беседке, в которой доски пола давным-давно прогнили, обнажив мёртвую землю с пожухлой травой. Стефан неуверенно бредёт за ним, но останавливается на полпути. Он чертовски голоден. Голоден так, что у него дрожат колени, а внутри будто черви копошатся. Но ему страшно даже вообразить, что может произойти, предоставь он Деймона самому себе. Поэтому Стефан остаётся и терпит.
Терпит, терпит, терпит.
Следующие полчала Деймон развлекается тем, что, поигрывая складным армейским ножом, режет ладони и пускает себе кровь. Это увлечение - сама невинность по сравнению с идеей о саморасчленении, и Стефан на время оставляет его в покое. Края ран тут же затягиваются, но Деймон без устали режет вновь. У него все руки в ржаво-красном, и Стефан, который сидит напротив, прислонившись к шаткой балке, лишь символически подпирающей крышу над их головами, не может удержаться. Он поднимается, делает шаг, потом ещё один, а следующий выходит сам собой, и он даже не помнит, как опускается на колени после, но, так или иначе, он вдруг оказывается очень близко к Деймону, который втыкает острие ножа между фалангами с интересом исследователя, увлечённо копающегося в разрытой могиле.
Стефан молча тянется к брату, зажимает его запястье в тисках большого и указательного пальцев, подносит к лицу и медленно, методично слизывает кровь до последней капли. Нож со звоном падает на пол, прямо в щель, в темноту, поблескивая там остро наточенным лезвием – обиженно и строптиво. Деймон порывается достать его, но нет ни единой возможности вырваться из мёртвой хватки Стефана, в глазах которого жажда, похоть и мольба. Такой же взгляд бывает у волков в особенно холодные зимы, когда пищи не хватает, и они готовы жрать друг друга, чтобы выжить.
Лицо у Стефана каменное. И жутко бледное. Деймон пожимает плечами и сдаётся. Он рассеянно наблюдает за тем, как брат вылизывает его ладони.
Вкус отличается от вкуса человеческой крови. Та густая, словно сироп, сладко-солёная, как мочёные осенние яблоки, отдающая прохладным металлом и горячей, полной энергии жизнью, эта - как вода из горного ручья, текучая и горькая, от неё ломит зубы, и тело стонет от нежданного удовольствия, которое, должно быть, знакомо курильщикам опиума: оно сводит с ума, пьянит и будоражит само существо, одуряет. Оно заставляет зрачки пульсировать вместо навеки остановившегося сердца, пробегая в мозгу короткими белыми вспышками.
- Эй, - с опаской говорит Деймон, глядя брату прямо в глаза: заметил. - Эй, что с тобой такое?
Радужка мерцает под натиском расширяющейся пропасти, уступает позиции, затягивает в глубины всё вокруг.
- Перестань, - презрительно морщится Деймон. - Это выглядит странно.
Если бы я мог, думает Стефан, глотая всё, что успел получить – жалкие крохи. Его качает, и он со вздохом оседает на дощатый пол. В его крови - кровь другого вампира, почти его собственная кровь, кровь его брата, и от этого так хорошо, что хочется умереть. А вокруг всё кружится быстрее и быстрее, сливаясь в пёструю неразбериху, и Стефан смеётся, задыхаясь и жмурясь, скалясь и царапая объятую огнём грудь сквозь тонкую ткань рубашки.
Дождь бьёт по лопухам и вереску – с треском. Бьёт по шумной теперь реке, бьёт по крыше беседки в карьере, бьёт по склоненным к земле тонким осинкам.
Они лежат на траве под проливным дождём, не двигаясь. Деймону больше не холодно, он полон человеческой крови. Он поймал кого-то в лесу. Стефану холодно, но не слишком. Он до сих пор вздрагивает из-за крови Деймона, которую почти что украл. Он думает, что ему нужно ещё, но он не хочет просить и брать без спросу тоже не хочет. Он знает, что это неправильно. Более того, жутко. Жутко пить кровь собственного брата.
Деймон смотрит в серое небо, и глаза у него становятся точно такого же цвета. Капли дождя дрожат на его ресницах. Капли дождя стекают по его лицу, словно слёзы, и, глядя на него, очень просто понять, как много значит для Деймона любовь. Он готов не только страдать за любовь, он готов убивать за любовь. Он лежит на траве, заложив руки за голову, волосы у него вьются, липнут ко лбу и вискам, и вид у него настолько чарующий и опасный, что Стефану невольно жаль всех тех, кто попадётся ему на пути. Потому что ни одному из них не суждено устоять. Самому Стефану не суждено устоять. Ворот рубашки Деймона застёгнут наглухо, но как чудесно было бы расстегнуть хоть пару пуговиц, не предпринимая ничего больше, просто расстегнуть и почувствовать нечто вроде предвкушения. Мучительного предвкушения.
- Ты можешь делать это, - неожиданно говорит Деймон безо всякого предисловия, как будто ко всему своему дьявольски привлекательному виду приобрёл ещё и возможность читать мысли окружающих, - если тебе нравится.
Стефан некоторое время молчит, обдумывая это нелепое, абсурдное предложение. Он думает о том, что они образуют самую ужасную в природе пищевую цепочку: Деймон пьёт кровь человека, Стефан пьёт кровь Деймона…
- Делать что? – хрипло спрашивает он, просто для того, чтобы хоть что-то сказать, выразить сопротивление, ростки которого слишком слабы, чтобы пережить взгляд Деймона.
- Пить мою кровь, - пожимает плечами он. И повторяет, - если тебе нравится. А тебе ведь нравится?
Стефан задыхается при мысли об этом. Ему она больше, чем нравится. Но Деймону сообщать об этом вовсе не обязательно. Ему и без того всё известно.
- Нет, - говорит Стефан, отворачиваясь и разглядывая мокрые травинки перед собой. Каждая травинка – произведение искусства, вся – в неогранённых алмазах.
Это не помогает. Деймон насвистывает незнакомый мотив, в котором Стефан слышит: пусть пройдёт время. Пусть пройдёт время, и мы посмотрим.
Чем дальше, тем чаще Стефан задаётся вопросом, почему Деймон всё ещё здесь. Они проводят вместе даже больше времени, чем когда были _живыми_ братьями. Благодаря жажде, такой разной – у Деймона человеческой крови, у Стефана – крови Деймона, - они будто ближе. Но постепенно кое-что проясняется. Деймон заводит _эти_ разговоры.
- Знаешь, чего я хочу? – спрашивает он как-то раз, когда они влезают на крутой склон карьера, откуда открывается внушительная панорама.
Стефан пожимает плечами.
- Встать на краю того обрыва, прыгнуть вниз и сдохнуть, - с некоторой гордостью говорит Деймон, и Стефан машинально отмечает, что раньше таких слов в лексиконе брата не слышал.
- Ты не можешь умереть так просто, - говорит он. – Но ты можешь насадить себя на сук и подождать, пока вся жизнь вытечет из тебя.
Он невольно вздрагивает, неожиданно наблюдая, как глаза Деймона заинтересованно вспыхивают.
- Учти, ждать придётся долго, - торопливо уточняет Стефан. И добавляет. – К тому же, тебе просто не хватит выдержки, ты слишком пристрастился к человеческой крови.
- Конечно, ведь только ты из нас двоих питаешься белками, - огрызается Деймон, хотя и знает, что это не так, и падает в траву – как и стоял, не подставляя рук, падает, будто подрубленное дерево. Он закрывает ладонями лицо, запускает пальцы в волосы и приглушённо стонет. – Чёрт, как ты мог со мной такое сделать?
Он смотрит на Стефана в щёлки между пальцами и повторяет.
- Как ты мог со мной такое сделать? Зачем ты обратил меня? Какой толк от этого? Если бы не ты, Стефан, я бы уже давно гнил в земле. Боже, гнил бы в земле! Не это ли лучшая из перспектив?!
Он катается по траве, как умалишённый, и рычит, вырывает траву, обдирает костяшки пальцев о камни. У него форменная истерика, а Стефан стоит и ничем не может ему помочь, потому что одно он знает наверняка: он никогда не позволил бы Деймону умереть. Сама мысль об этом причиняет ему невыносимую боль. Он уже видел раз, когда пуля, просвистев в ночном воздухе, разорвала ему грудь, видел, какой пустотой наполняются глаза брата, когда он перестаёт дышать, и кожа его становится, будто мрамор. Он видел и больше видеть не желает. Он не в силах.
- Отныне, - тихо говорит Стефан, когда Деймон ненадолго стихает и лежит, уткнувшись лицом в траву, – нам суждено жить вечно.
И уходит к реке, чтобы сесть на берегу и смотреть, как лениво несёт она свои воды. Он почти ожидает удара со спины, но ничего не происходит. Деймон лежит, не шевелясь, и только Стефан слышит, как он всхлипывает, судорожно и зло, как скребёт клыками землю.
Но затем, и Стефан готов убить себя за то, что не расслышал, не понял, упустил, Деймон поднимается и тихо крадётся к обрыву. Он стоит на краю, смотрит вниз на земляной склон и громадные, вросшие в почву валуны, ловит ветер и улыбается. Если жизнь справедлива, его не должно быть здесь. Если жизнь хоть сколько-нибудь справедлива, она позволит ему уйти.
- Хэй, Стеф! – кричит он, взмахивая руками, и тот неохотно оглядывается, а после что-то кричит в ответ, и Деймону чудится, будто в его голосе звенит отчаяние.
Он просто делает шаг в пустоту, и земля, утыканная камнями словно пудинг – изюмом, бросается ему навстречу, а Стефан, вне себя от ужаса, сбегает по крутой тропке.
Деймон лежит на камнях, разбитый, лицом вниз. Без движения. Когда Стефан переворачивает его, тот улыбается окровавленными губами. У него недостаёт передних зубов.
- У меня есть кое-что для тебя, - говорит он, распахивая рубашку так, что пуговицы летят в разные стороны.
Даже если раны затягиваются, поломанные рёбра срастаются, смешанные в кашу печёнка, селезёнка и почки создают порядок из хаоса, кровь остаётся на коже.
Вся грудь у Деймона в мелких порезах. Они исчезают на глазах, а Стефан завершает дело, слизывая кровь – снизу вверх, до самого подбородка. Остаются лишь губы, и Стефан замирает, глядя, как в уголке рта Деймона поблескивает заветная рубиновая капля.
- Ну, - командует Деймон, теперь уже хмурясь.
Ему придётся выстирать брюки в ручье, так себе перспектива. И он не хочет упускать возможности отвлечься.
- Ну, - говорит он. – Чего ты ждёшь, особого приглашения?
Стефан привык называть вещи своими именами, и то, что он делает, не слишком похоже на поцелуй. Но это ничего не меняет.
После Стефан снова сидит на берегу, когда Деймон, весь в липкой грязи, подходит к нему, на ходу скидывая одежду. Он настроен решительно, и он не смотрит на брата. Ему нужно отстирать пятна крови, травы и земли.
- Деймон, - осторожно зовёт его Стефан. И задаёт вопрос, который не давал ему покоя с самого начала. - Зачем ты здесь?
Спина у Деймона очень прямая и напряжённая. Он молчит. Опускает руки в воду и с силой перетирает в пальцах манжет рубашки – весь в мелких бурых каплях.
Стефан садится ближе, чтобы видеть его лицо, и терпеливо ждёт ответа. Он никуда не торопится, никуда не собирается. Ему необходимо знать.
- Я хочу, чтобы ты меня убил, - буднично сообщает Деймон, повернувшись к нему. Глаза у него светлые-светлые, почти прозрачные и совершенно безумные.
- Ты спятил, - угрюмо отталкивает его Стефан, но Деймон с невиданной силой вцепляется в плечо брата и, кажется, дробит кости, по крайней мере, ключицу нестерпимо ломит, и Стефан невольно морщится.
- Я хочу, чтобы ты меня убил, Стеф, - шепчет, нет, вливает брат едкий шёпот ему в уши, отбрасывая в сторону с трудом отстиранные штаны, и кладёт другую ладонь Стефану на затылок, зарывается пальцами в волосы. Тот сбрасывает его руки и вскакивает на ноги, когда кусочки головоломки складываются в его сознании в цельную картину.
- Так ты за этим вернулся, - говорит он, не в силах сдержать горечи. Ведь всего несколько минут назад он кончиком языка обводил контур губ Деймона, и как же это было сладко. – И за этим позволял мне…
Чёрт.
Стефан закрывает глаза и трясёт головой.
- А я всё гадал, что же тебе от меня нужно?
На самом деле, он не гадал, он думал лишь об одном, снова и снова отвергая возможность подобного исхода. Как оказалось, не напрасно.
Деймон смеётся.
- Что _мне_ нужно? – он смеётся. – Я думал, что _тебе_ нужно, брат! Какие же безумные причины ты успел себе выдумать, Стеф? Что я соскучился по тебе? Что я хотел тебя увидеть? Что я хотел тебя?..
Он разводит руками, будто на миг утратил дар речи. Стефану хочется исчезнуть прямо сейчас. Он вампир, и он может себе такое позволить, но что-то всё ещё держит его.
- Или что я простил тебя? – спрашивает Деймон тихо и вкрадчиво, опасно, и его глаза стремительно темнеют.
Стефан вздрагивает, и Деймону ничего не стоит его подловить. Деймон расплывается в жутковатой вампирской улыбке.
- Ты и вправду надеялся на это? – вглядывается он в лицо брата, подкрадываясь, будто дикая кошка, пума. Рысь. – Тогда ты должен быть последним глупцом, Стеф.
Он толкает брата в плечо - несильно, но ощутимо.
- Убей меня, - повторяет он в который раз. – Убей, пока можешь. Пока ты можешь всё исправить.
Да, Стеф может всё исправить. Особенно, когда река течением уносит прочь одежду Деймона, а он сидит на берегу в одних трусах, и ему нет дела до очевидного контраста его полуобнажённого тела и Стефана, облачённого в посмертный костюм.
Деймон толкает снова, на этот раз сильнее. Подначивает, задирает, но Стефан сохраняет спокойствие. Они швыряют друг друга, как мяч для регби, вот только ловит их не мягкая рука, а твёрдая земля. Стефан улетает чуть дальше в сторону леса, падает на влажные после ливня листья, спину саднит, но он не чувствует ничего, кроме тоски, которая уже гложет его с силой, сравнимой, разве что, с губительной мощью пожара, в котором сгорела Кэтрин и вместе с ней – всё будущее Деймона.
- Подумай сам, о чём ты просишь меня, - говорит Стефан, но брату сейчас всё равно, он распалён, и даже самый разумный, самый весомый довод для него – лишь повод к опровержению и яростному противостоянию.
- Убей! – кричит Деймон, подлетая к брату со скоростью пули, хватая его за горло и поднимая высоко над землёй.
Стефан чувствует, как расходятся шейные позвонки, как тонко звенят сухожилия, натянутые до предела, как щёлкает челюсть, выходя из сочленений.
- Ты мне… голову оторвёшь, - хрипит он, отчаянно цепляясь за руки Деймона, за шею, дёргая за волосы, извиваясь, словно ящерица, зажатая в кулаке. – Не уверен… что новая… вырастет.
Он делает отчаянную попытку вырваться и пинает брата под рёбра, так что они вдвоём валятся на землю, катятся по ней, собирая мелкий лесной мусор, и замирают: Деймон – внизу, Стефан – сверху, прижимая его к себе крепче, не давая возможности вырваться. И Деймон даже не говорит, отпусти.
Он смотрит на брата снизу вверх, и глаза у него до сих пор сумасшедшие, но теперь они совсем тусклые, мёртвые. Он с тихим вздохом откидывает назад голову, и Стефан скользит взглядом по изгибу его плеча и тут же зажмуривается. На лице у него разлито выражение искренней боли, когда он запоздало осознаёт, что почти готов укусить.
- Хочешь? – спрашивает Деймон, и даже с закрытыми глазами Стефан готов поклясться, что брат улыбается. Его тонкие губы растянуты в ухмылке.
Но вместо того чтобы вскрыть артерию, Стефан просто утыкается губами в его шею и глубоко, судорожно вдыхает аромат, которого прежде никогда не чувствовал так ясно, так близко. Он целых пять минут живёт этим тягучим, жидким, жарким ароматом, а после отпускает Деймона и по-пластунски отползает назад.
- Прости, - говорит он, не зная, за что. За то, что завершил его обращение? Что не позволил ему умереть? Что подпустил слишком близко?
Что целовал его шею.
Деймон больше не улыбается. Он просто лежит и глядит в небо. И глаза у него из голубых снова становятся серыми.
Голос у брата такой, будто в горле у него стоят слёзы, но он смотрит вверх, и Стефану не разглядеть.
- Ты об этом пожалеешь. Теперь я точно ухожу. И превращу твою жизнь в ад. Ты обо всём пожалеешь. И я тебя ненавижу, - единым комом вываливает он на Стефана всю свою боль – поддельную и самую настоящую, глубинную, что позволяет ему дурачиться, истекать ядом, упражняться в сарказме и с успехом откалывать чёрные шуточки. Она движет им, когда он разрывает невинных людей на части. Она же вцепляется вместе с ним в их нежные человеческие шеи, она вместе с ним пьёт кровь. Потому что Деймон знает: лучшего наказания брату и не придумать. И если Стефан каждое утро будет находить под дверью дома очередную вырванную конечность, то жизнь его превратиться в кошмар.
- Береги себя, - говорит Деймон, нисколько не заботясь о том, что всё ещё в одном лишь белье. У него будет одежда, правильно отражающая новую суть и характер. Что-нибудь тёмное, что-нибудь совершенно другое. Прежнего Деймона больше нет. – Ты нужен мне живым, чтобы я мог когда-нибудь вырвать твоё сердце. А ты - моё.
- Береги себя тоже, - шепчет Стефан, хоть и знает прекрасно: брат услышит. Ему больше нечего добавить. - Просто… береги.
У Стефана перед глазами всё плывёт, он то и дело спотыкается, но продолжает путь. Едва не падает, но продолжает путь.
Они расходятся в разные стороны во избежание случайных встреч. Нет, _их_ встречи никогда не бывают случайными. И всякий раз, когда возвращается Деймон, во взгляде его ярких, как маяк в бурю, безумных глаз одно – надежда. Стефану жаль, что он не в силах её оправдать. Он не может добровольно лишить себя родной крови.
И ему приходится с этим мириться.
Писалось всё это под зацикленную Marylin Manson - Tainted love, просто потому, что я не в силах выбросить из головы сальватороцестный клип=)
Ну, что, *Silina*, не так уж долго ждать пришлось, ага?=)
Название: Мы с тобой одной крови
Автор: Reno aka Reno89
Рейтинг: PG-13
Жанр: UST, angst
Пейринг: сальватороцест
Дисклаймер: то, что мне не принадлежит, мне не принадлежит
Саммари: таймлайн – сразу после окончательного обращения и ухода Деймона
Комментарии: Спасибо за внимание!
Читать дальшеПосле ухода Деймона, после его последнего жгучего, как калёный железный прут, взгляда, после его слов, которые всё ещё звучат в стылом воздухе, Стефан замирает на месте и проводит так часов десять, не чувствуя ни усталости, ни ночного холода. Он просто стоит и, не моргая, смотрит в лес, в неоднородную тьму, заполняющую пространство между стволами деревьев. Он стоит так до первой предрассветной дымки, розоватой и терпкой на вкус, до первых лучей солнца, пробившегося сквозь низкий дождливый покров облаков, до первого вздоха, который он делает, лишь после осознавая, что не дышал всё это время – десять часов. Двенадцать часов.
На тринадцатый час раздаётся едва уловимый даже ухом вампира шорох, какая-то крошечная веточка трещит под подошвой ботинка, и Деймон выходит из леса на поляну. По подбородку у него стекает кровь. Не глядя на Стефана, он бросает ему ногу. Ногу, отдельную от всего остального человеческого тела, оторванную ногу с обрывком штанины и ошмётком кожи у того места, где полагается быть колену.
Стефан ловит машинально и тут же с отвращением разжимает пальцы, за миг до этого плотно обхватывающие чужую лодыжку чужой и совершенно бесхозной теперь ноги. Он слышит, как Деймон хрипло смеётся, и с некоторым облегчением пинает ногу, которая отлетает в кусты. В воздухе плывёт манящий аромат крови, но к нему примешивается тошнотворный запах разложения, требухи и содержимого чьего-то желудка. Желание позавтракать уходит так же быстро, как и возникло, где-то глубоко внутри мучается одиночеством резь, которая терзает и жалит один орган за другим. Особенно чувствительным становится сердце.
Они движутся навстречу друг другу.
- Я думал, ты ушёл насовсем, - растерянно и обрадовано говорит брату Стефан, пока Деймон вытирает лицо рукавом. - Я думал...
Он сглатывает, потому что дыхание перехватывает, и от этого жутко.
- ...что ты меня ненавидишь.
Деймон выдавливает кривую улыбку, безуспешно пытаясь оттереть кровь, которая свернулась и присохла намертво, и осыпается мелкой крошкой, но не сдаётся. Есть только один выход – озеро.
- Ты чертовски прав, - говорит он, сунув руки в карманы и толкая Стефана плечом, чтобы тот дал пройти. - Я тебя ненавижу. И я сделаю всё, чтобы твоя жизнь превратилась в ад.
Он спускается к самой кромке воды, в которой плавает мягкая хвоя и снуют туда-сюда мелкие жучки. Стаскивает через голову рубашку, швыряет в воду. И плещется так, что только брызги летят, окатывая Стефана, который терпеливо стоит рядом и ждёт, с головы до ног, но стремительно взлетевшее под купол неба солнце быстро высушивает влагу. Деймон вытирает мокрые волосы мокрой же рубашкой, толку от которой – чуть. Стефан собирает хворост и стаскивает ветки в одну кучу.
- Что ты делаешь? – равнодушно спрашивает безучастный к происходящему Деймон и садится на траву. Время от времени его пробирает дрожь, но будь он проклят дважды, если признается в том, что, как ни странно, как ни парадоксально, как ни изумительно, но он замёрз. Или ему только кажется.
- Собираюсь разводить костёр, - невозмутимо сообщает Стефан. – Надо же тебя подсушить.
Деймон отвечает ему целой серией издевательских ухмылок, но Стефан упрямо собирает хворост, находит сухую палочку и что есть силы трёт её о пластинку коры, подобранную у границы с лесом. Кора греется и дымится, но не горит. Стефан трёт, и трёт, и трёт, как последний дурак, но она не горит. Он слышит, как за спиной возится Деймон, натягивая влажную рубаху, как шуршит трава под его коленями, когда он подбирается ближе и заглядывает через плечо, чувствует, как холодит шею его прикосновение.
Стефан вздрагивает, на мгновение перестав тереть, а затем берётся за дело едва ли не со злостью. Он трёт, и трёт, и трёт. Он трёт так, что едва успевает уследить за собственными пальцами, так быстро, что время раздувается мыльным пузырём, плавится, как горький шоколад, тянется бесконечно долго, и вдруг поверх его напряжённых рук ложатся ладони Деймона, ледяные и твёрдые, как гранит, и вместе их руки начинают двигаться со скоростью, недоступной для человеческого понимания, да и для понимания каждого из них – тоже. Стефан чувствует, что у него вот-вот загорятся пальцы, когда кора вспыхивает первыми искрами.
- С утра неплохо бывает перекусить, чтобы набраться сил, - замечает Деймон, пока новорожденный огонь весело трещит и пробует на вкус влажные поленья, которые исходят паром. – Я ведь и тебе принёс, куда ты подевал свой завтрак?
Стефан оглядывается на него и смотрит с улыбкой и отвращением. Так причудливо переплетаются в нём чувства: естественная и врождённая братская привязанность и желание вывернуться наизнанку, вывалить внутренности, всего себя на эту полянку с невысокой травой прямо перед Деймоном и посмотреть, как он справится с приступом дурноты.
У Деймона полный желудок крови. Он садится очень близко к огню и смотрит прямо в его пылающую сердцевину. Он инстинктивно понимает, что огонь опасен для него, но всё равно не может заставить себя отступить. Юркие язычки пламени едва не пробуют на вкус его кожу, но Деймон отгоняет их взглядом. У них с костром молчаливое противостояние.
Стефан смотрит на него и передумывает выворачиваться наизнанку. Он просто устраивается рядом, пускай в желудке у него до сих пор и пусто. Они сидят плечом к плечу, как в старые добрые времена, когда отец брал их в короткие, но такие увлекательные походы по окрестностям, и этого достаточно. Деймон жарит ладонь на костре, как раньше жарил маленьких лесных куропаток. В воздухе – запах палёной плоти, но это ничего. Эта плоть слишком живучая, чтобы бояться ожогов, которые зарастают гладкой кожей за считанные секунды. И вот братья уже толкают друг друга в бок, приглушённо смеются, восторженно, как мальчишки, оборвавшие крылья мухе и обнаружившие, что она всё ещё жива. Они ставят над собой эксперименты, и это чертовски увлекательно. Им нравится быть подопытными кроликами для самих себя.
Примерно через четверть часа Стефан забывает о ноге, которая валяется в ярдах ста от них.
Он просыпается на следующий день, почти уверенный в том, что больше никогда не увидит брата. На месте весёлого яркого костра – чёрная земля и хлопья пепла. На месте, где сидел, привалившись к Стефану, Деймон – примятая трава. Кажется, на многие мили вокруг нет ни души, и только река что-то шепчет позади.
Стефан кусает собственную ладонь, чтобы избавиться от разочарования, когда ему в спину прилетает мелкий камушек – прибрежная обкатанная водой галька. Деймон сидит на корнях дерева, уходящих глубоко в песчаное дно, и болтает ногами. Стефан радостно улыбается ему, но в ответ получает лишь полный сосредоточенности напряжённый взгляд, который не предвещает ничего хорошего. На душе тяжело.
Без приглашения он направляется к брату, полный решимости остановить его, что бы тот ни задумал. Откуда он знает? Стефан знает. Он знает, что Деймон порой может быть очень отчаянным и безрассудным. Он знает, что тот может, скажем, спрыгнуть в реку и разбить себе голову. Или перебраться на другой берег, чтобы покусать целую деревню. Он может сделать что угодно, поэтому Стефан обходит здоровенный шершавый ствол, чувствуя ладонью каждую чешуйку коры, и выглядывает с другой стороны.
- Думаешь, отрастёт рука, если её оторвать? Новая? - спрашивает Деймон, и Стефану становится страшно. Очень страшно. Так страшно, как никогда не было.
- Не стоит, - говорит он, будто бы беззаботно. Они видят, что творится с их телами. Любые царапины заживают в момент. Это дарит обманчивое ощущение вседозволенности. - Больно будет. И долго.
- Не будет, - качает головой Деймон. – Вчера ведь не было.
Вчера он оторвал кому-то ногу. А теперь хочет оторвать руку себе.
- Не важно, - отмахивается Стефан, думая, кто из них _на самом деле_ старший сейчас. – Просто не надо этого делать.
- Но отрастёт? - упрямо спрашивает Деймон, и в глазах его загорается тёмный, больной азарт, едкая жажда приключений, мутное желание предполагаемой, возможно, ещё не так уж и далеко ушедшей смерти. Эй, старуха с косой, подожди меня!
- Я не знаю, - вымученно говорит испуганный Стефан. - Деймон, не надо. Пойдём лучше поохотимся. Найдём какую-нибудь заблудшую овцу.
Но тот только улыбается. И ломает себе руку, на пробу. Видимо, всё же думает, что отрывать - слишком кардинально. Хруст костей змеёй ползёт по траве, а Стефан чувствует себя бабочкой, насаженной на булавку, так ему скверно. Перелом срастается неправильно, и Деймон ломает ещё раз. Он едва шевелит мизинцем, и тот, словно проволочный, сгибается назад, высвобождаясь из сустава и двигаясь под кожей маленьким твёрдым сгустком. Пальцы у Деймона теперь растопырены во все стороны, будто при столбняке. Поэтому, и здесь ничего не поделаешь, он ломает снова. Когда Стефан пытается остановить его, видя в голубых глазах одержимость, Деймон ломает руку и ему. Стефан справедливо ожидает невыносимой боли, но боли нет. Остатки человеческой крови, всё ещё циркулирующей в теле, спасают его. Они оба наблюдают за тем, как уходят под кожу вывернутые кости запястья.
- Отрастёт, - удовлетворённо подводит итог Деймон, выбирается из клетки корней и уходит к полуразрушенной деревянной беседке, в которой доски пола давным-давно прогнили, обнажив мёртвую землю с пожухлой травой. Стефан неуверенно бредёт за ним, но останавливается на полпути. Он чертовски голоден. Голоден так, что у него дрожат колени, а внутри будто черви копошатся. Но ему страшно даже вообразить, что может произойти, предоставь он Деймона самому себе. Поэтому Стефан остаётся и терпит.
Терпит, терпит, терпит.
Следующие полчала Деймон развлекается тем, что, поигрывая складным армейским ножом, режет ладони и пускает себе кровь. Это увлечение - сама невинность по сравнению с идеей о саморасчленении, и Стефан на время оставляет его в покое. Края ран тут же затягиваются, но Деймон без устали режет вновь. У него все руки в ржаво-красном, и Стефан, который сидит напротив, прислонившись к шаткой балке, лишь символически подпирающей крышу над их головами, не может удержаться. Он поднимается, делает шаг, потом ещё один, а следующий выходит сам собой, и он даже не помнит, как опускается на колени после, но, так или иначе, он вдруг оказывается очень близко к Деймону, который втыкает острие ножа между фалангами с интересом исследователя, увлечённо копающегося в разрытой могиле.
Стефан молча тянется к брату, зажимает его запястье в тисках большого и указательного пальцев, подносит к лицу и медленно, методично слизывает кровь до последней капли. Нож со звоном падает на пол, прямо в щель, в темноту, поблескивая там остро наточенным лезвием – обиженно и строптиво. Деймон порывается достать его, но нет ни единой возможности вырваться из мёртвой хватки Стефана, в глазах которого жажда, похоть и мольба. Такой же взгляд бывает у волков в особенно холодные зимы, когда пищи не хватает, и они готовы жрать друг друга, чтобы выжить.
Лицо у Стефана каменное. И жутко бледное. Деймон пожимает плечами и сдаётся. Он рассеянно наблюдает за тем, как брат вылизывает его ладони.
Вкус отличается от вкуса человеческой крови. Та густая, словно сироп, сладко-солёная, как мочёные осенние яблоки, отдающая прохладным металлом и горячей, полной энергии жизнью, эта - как вода из горного ручья, текучая и горькая, от неё ломит зубы, и тело стонет от нежданного удовольствия, которое, должно быть, знакомо курильщикам опиума: оно сводит с ума, пьянит и будоражит само существо, одуряет. Оно заставляет зрачки пульсировать вместо навеки остановившегося сердца, пробегая в мозгу короткими белыми вспышками.
- Эй, - с опаской говорит Деймон, глядя брату прямо в глаза: заметил. - Эй, что с тобой такое?
Радужка мерцает под натиском расширяющейся пропасти, уступает позиции, затягивает в глубины всё вокруг.
- Перестань, - презрительно морщится Деймон. - Это выглядит странно.
Если бы я мог, думает Стефан, глотая всё, что успел получить – жалкие крохи. Его качает, и он со вздохом оседает на дощатый пол. В его крови - кровь другого вампира, почти его собственная кровь, кровь его брата, и от этого так хорошо, что хочется умереть. А вокруг всё кружится быстрее и быстрее, сливаясь в пёструю неразбериху, и Стефан смеётся, задыхаясь и жмурясь, скалясь и царапая объятую огнём грудь сквозь тонкую ткань рубашки.
Дождь бьёт по лопухам и вереску – с треском. Бьёт по шумной теперь реке, бьёт по крыше беседки в карьере, бьёт по склоненным к земле тонким осинкам.
Они лежат на траве под проливным дождём, не двигаясь. Деймону больше не холодно, он полон человеческой крови. Он поймал кого-то в лесу. Стефану холодно, но не слишком. Он до сих пор вздрагивает из-за крови Деймона, которую почти что украл. Он думает, что ему нужно ещё, но он не хочет просить и брать без спросу тоже не хочет. Он знает, что это неправильно. Более того, жутко. Жутко пить кровь собственного брата.
Деймон смотрит в серое небо, и глаза у него становятся точно такого же цвета. Капли дождя дрожат на его ресницах. Капли дождя стекают по его лицу, словно слёзы, и, глядя на него, очень просто понять, как много значит для Деймона любовь. Он готов не только страдать за любовь, он готов убивать за любовь. Он лежит на траве, заложив руки за голову, волосы у него вьются, липнут ко лбу и вискам, и вид у него настолько чарующий и опасный, что Стефану невольно жаль всех тех, кто попадётся ему на пути. Потому что ни одному из них не суждено устоять. Самому Стефану не суждено устоять. Ворот рубашки Деймона застёгнут наглухо, но как чудесно было бы расстегнуть хоть пару пуговиц, не предпринимая ничего больше, просто расстегнуть и почувствовать нечто вроде предвкушения. Мучительного предвкушения.
- Ты можешь делать это, - неожиданно говорит Деймон безо всякого предисловия, как будто ко всему своему дьявольски привлекательному виду приобрёл ещё и возможность читать мысли окружающих, - если тебе нравится.
Стефан некоторое время молчит, обдумывая это нелепое, абсурдное предложение. Он думает о том, что они образуют самую ужасную в природе пищевую цепочку: Деймон пьёт кровь человека, Стефан пьёт кровь Деймона…
- Делать что? – хрипло спрашивает он, просто для того, чтобы хоть что-то сказать, выразить сопротивление, ростки которого слишком слабы, чтобы пережить взгляд Деймона.
- Пить мою кровь, - пожимает плечами он. И повторяет, - если тебе нравится. А тебе ведь нравится?
Стефан задыхается при мысли об этом. Ему она больше, чем нравится. Но Деймону сообщать об этом вовсе не обязательно. Ему и без того всё известно.
- Нет, - говорит Стефан, отворачиваясь и разглядывая мокрые травинки перед собой. Каждая травинка – произведение искусства, вся – в неогранённых алмазах.
Это не помогает. Деймон насвистывает незнакомый мотив, в котором Стефан слышит: пусть пройдёт время. Пусть пройдёт время, и мы посмотрим.
Чем дальше, тем чаще Стефан задаётся вопросом, почему Деймон всё ещё здесь. Они проводят вместе даже больше времени, чем когда были _живыми_ братьями. Благодаря жажде, такой разной – у Деймона человеческой крови, у Стефана – крови Деймона, - они будто ближе. Но постепенно кое-что проясняется. Деймон заводит _эти_ разговоры.
- Знаешь, чего я хочу? – спрашивает он как-то раз, когда они влезают на крутой склон карьера, откуда открывается внушительная панорама.
Стефан пожимает плечами.
- Встать на краю того обрыва, прыгнуть вниз и сдохнуть, - с некоторой гордостью говорит Деймон, и Стефан машинально отмечает, что раньше таких слов в лексиконе брата не слышал.
- Ты не можешь умереть так просто, - говорит он. – Но ты можешь насадить себя на сук и подождать, пока вся жизнь вытечет из тебя.
Он невольно вздрагивает, неожиданно наблюдая, как глаза Деймона заинтересованно вспыхивают.
- Учти, ждать придётся долго, - торопливо уточняет Стефан. И добавляет. – К тому же, тебе просто не хватит выдержки, ты слишком пристрастился к человеческой крови.
- Конечно, ведь только ты из нас двоих питаешься белками, - огрызается Деймон, хотя и знает, что это не так, и падает в траву – как и стоял, не подставляя рук, падает, будто подрубленное дерево. Он закрывает ладонями лицо, запускает пальцы в волосы и приглушённо стонет. – Чёрт, как ты мог со мной такое сделать?
Он смотрит на Стефана в щёлки между пальцами и повторяет.
- Как ты мог со мной такое сделать? Зачем ты обратил меня? Какой толк от этого? Если бы не ты, Стефан, я бы уже давно гнил в земле. Боже, гнил бы в земле! Не это ли лучшая из перспектив?!
Он катается по траве, как умалишённый, и рычит, вырывает траву, обдирает костяшки пальцев о камни. У него форменная истерика, а Стефан стоит и ничем не может ему помочь, потому что одно он знает наверняка: он никогда не позволил бы Деймону умереть. Сама мысль об этом причиняет ему невыносимую боль. Он уже видел раз, когда пуля, просвистев в ночном воздухе, разорвала ему грудь, видел, какой пустотой наполняются глаза брата, когда он перестаёт дышать, и кожа его становится, будто мрамор. Он видел и больше видеть не желает. Он не в силах.
- Отныне, - тихо говорит Стефан, когда Деймон ненадолго стихает и лежит, уткнувшись лицом в траву, – нам суждено жить вечно.
И уходит к реке, чтобы сесть на берегу и смотреть, как лениво несёт она свои воды. Он почти ожидает удара со спины, но ничего не происходит. Деймон лежит, не шевелясь, и только Стефан слышит, как он всхлипывает, судорожно и зло, как скребёт клыками землю.
Но затем, и Стефан готов убить себя за то, что не расслышал, не понял, упустил, Деймон поднимается и тихо крадётся к обрыву. Он стоит на краю, смотрит вниз на земляной склон и громадные, вросшие в почву валуны, ловит ветер и улыбается. Если жизнь справедлива, его не должно быть здесь. Если жизнь хоть сколько-нибудь справедлива, она позволит ему уйти.
- Хэй, Стеф! – кричит он, взмахивая руками, и тот неохотно оглядывается, а после что-то кричит в ответ, и Деймону чудится, будто в его голосе звенит отчаяние.
Он просто делает шаг в пустоту, и земля, утыканная камнями словно пудинг – изюмом, бросается ему навстречу, а Стефан, вне себя от ужаса, сбегает по крутой тропке.
Деймон лежит на камнях, разбитый, лицом вниз. Без движения. Когда Стефан переворачивает его, тот улыбается окровавленными губами. У него недостаёт передних зубов.
- У меня есть кое-что для тебя, - говорит он, распахивая рубашку так, что пуговицы летят в разные стороны.
Даже если раны затягиваются, поломанные рёбра срастаются, смешанные в кашу печёнка, селезёнка и почки создают порядок из хаоса, кровь остаётся на коже.
Вся грудь у Деймона в мелких порезах. Они исчезают на глазах, а Стефан завершает дело, слизывая кровь – снизу вверх, до самого подбородка. Остаются лишь губы, и Стефан замирает, глядя, как в уголке рта Деймона поблескивает заветная рубиновая капля.
- Ну, - командует Деймон, теперь уже хмурясь.
Ему придётся выстирать брюки в ручье, так себе перспектива. И он не хочет упускать возможности отвлечься.
- Ну, - говорит он. – Чего ты ждёшь, особого приглашения?
Стефан привык называть вещи своими именами, и то, что он делает, не слишком похоже на поцелуй. Но это ничего не меняет.
После Стефан снова сидит на берегу, когда Деймон, весь в липкой грязи, подходит к нему, на ходу скидывая одежду. Он настроен решительно, и он не смотрит на брата. Ему нужно отстирать пятна крови, травы и земли.
- Деймон, - осторожно зовёт его Стефан. И задаёт вопрос, который не давал ему покоя с самого начала. - Зачем ты здесь?
Спина у Деймона очень прямая и напряжённая. Он молчит. Опускает руки в воду и с силой перетирает в пальцах манжет рубашки – весь в мелких бурых каплях.
Стефан садится ближе, чтобы видеть его лицо, и терпеливо ждёт ответа. Он никуда не торопится, никуда не собирается. Ему необходимо знать.
- Я хочу, чтобы ты меня убил, - буднично сообщает Деймон, повернувшись к нему. Глаза у него светлые-светлые, почти прозрачные и совершенно безумные.
- Ты спятил, - угрюмо отталкивает его Стефан, но Деймон с невиданной силой вцепляется в плечо брата и, кажется, дробит кости, по крайней мере, ключицу нестерпимо ломит, и Стефан невольно морщится.
- Я хочу, чтобы ты меня убил, Стеф, - шепчет, нет, вливает брат едкий шёпот ему в уши, отбрасывая в сторону с трудом отстиранные штаны, и кладёт другую ладонь Стефану на затылок, зарывается пальцами в волосы. Тот сбрасывает его руки и вскакивает на ноги, когда кусочки головоломки складываются в его сознании в цельную картину.
- Так ты за этим вернулся, - говорит он, не в силах сдержать горечи. Ведь всего несколько минут назад он кончиком языка обводил контур губ Деймона, и как же это было сладко. – И за этим позволял мне…
Чёрт.
Стефан закрывает глаза и трясёт головой.
- А я всё гадал, что же тебе от меня нужно?
На самом деле, он не гадал, он думал лишь об одном, снова и снова отвергая возможность подобного исхода. Как оказалось, не напрасно.
Деймон смеётся.
- Что _мне_ нужно? – он смеётся. – Я думал, что _тебе_ нужно, брат! Какие же безумные причины ты успел себе выдумать, Стеф? Что я соскучился по тебе? Что я хотел тебя увидеть? Что я хотел тебя?..
Он разводит руками, будто на миг утратил дар речи. Стефану хочется исчезнуть прямо сейчас. Он вампир, и он может себе такое позволить, но что-то всё ещё держит его.
- Или что я простил тебя? – спрашивает Деймон тихо и вкрадчиво, опасно, и его глаза стремительно темнеют.
Стефан вздрагивает, и Деймону ничего не стоит его подловить. Деймон расплывается в жутковатой вампирской улыбке.
- Ты и вправду надеялся на это? – вглядывается он в лицо брата, подкрадываясь, будто дикая кошка, пума. Рысь. – Тогда ты должен быть последним глупцом, Стеф.
Он толкает брата в плечо - несильно, но ощутимо.
- Убей меня, - повторяет он в который раз. – Убей, пока можешь. Пока ты можешь всё исправить.
Да, Стеф может всё исправить. Особенно, когда река течением уносит прочь одежду Деймона, а он сидит на берегу в одних трусах, и ему нет дела до очевидного контраста его полуобнажённого тела и Стефана, облачённого в посмертный костюм.
Деймон толкает снова, на этот раз сильнее. Подначивает, задирает, но Стефан сохраняет спокойствие. Они швыряют друг друга, как мяч для регби, вот только ловит их не мягкая рука, а твёрдая земля. Стефан улетает чуть дальше в сторону леса, падает на влажные после ливня листья, спину саднит, но он не чувствует ничего, кроме тоски, которая уже гложет его с силой, сравнимой, разве что, с губительной мощью пожара, в котором сгорела Кэтрин и вместе с ней – всё будущее Деймона.
- Подумай сам, о чём ты просишь меня, - говорит Стефан, но брату сейчас всё равно, он распалён, и даже самый разумный, самый весомый довод для него – лишь повод к опровержению и яростному противостоянию.
- Убей! – кричит Деймон, подлетая к брату со скоростью пули, хватая его за горло и поднимая высоко над землёй.
Стефан чувствует, как расходятся шейные позвонки, как тонко звенят сухожилия, натянутые до предела, как щёлкает челюсть, выходя из сочленений.
- Ты мне… голову оторвёшь, - хрипит он, отчаянно цепляясь за руки Деймона, за шею, дёргая за волосы, извиваясь, словно ящерица, зажатая в кулаке. – Не уверен… что новая… вырастет.
Он делает отчаянную попытку вырваться и пинает брата под рёбра, так что они вдвоём валятся на землю, катятся по ней, собирая мелкий лесной мусор, и замирают: Деймон – внизу, Стефан – сверху, прижимая его к себе крепче, не давая возможности вырваться. И Деймон даже не говорит, отпусти.
Он смотрит на брата снизу вверх, и глаза у него до сих пор сумасшедшие, но теперь они совсем тусклые, мёртвые. Он с тихим вздохом откидывает назад голову, и Стефан скользит взглядом по изгибу его плеча и тут же зажмуривается. На лице у него разлито выражение искренней боли, когда он запоздало осознаёт, что почти готов укусить.
- Хочешь? – спрашивает Деймон, и даже с закрытыми глазами Стефан готов поклясться, что брат улыбается. Его тонкие губы растянуты в ухмылке.
Но вместо того чтобы вскрыть артерию, Стефан просто утыкается губами в его шею и глубоко, судорожно вдыхает аромат, которого прежде никогда не чувствовал так ясно, так близко. Он целых пять минут живёт этим тягучим, жидким, жарким ароматом, а после отпускает Деймона и по-пластунски отползает назад.
- Прости, - говорит он, не зная, за что. За то, что завершил его обращение? Что не позволил ему умереть? Что подпустил слишком близко?
Что целовал его шею.
Деймон больше не улыбается. Он просто лежит и глядит в небо. И глаза у него из голубых снова становятся серыми.
Голос у брата такой, будто в горле у него стоят слёзы, но он смотрит вверх, и Стефану не разглядеть.
- Ты об этом пожалеешь. Теперь я точно ухожу. И превращу твою жизнь в ад. Ты обо всём пожалеешь. И я тебя ненавижу, - единым комом вываливает он на Стефана всю свою боль – поддельную и самую настоящую, глубинную, что позволяет ему дурачиться, истекать ядом, упражняться в сарказме и с успехом откалывать чёрные шуточки. Она движет им, когда он разрывает невинных людей на части. Она же вцепляется вместе с ним в их нежные человеческие шеи, она вместе с ним пьёт кровь. Потому что Деймон знает: лучшего наказания брату и не придумать. И если Стефан каждое утро будет находить под дверью дома очередную вырванную конечность, то жизнь его превратиться в кошмар.
- Береги себя, - говорит Деймон, нисколько не заботясь о том, что всё ещё в одном лишь белье. У него будет одежда, правильно отражающая новую суть и характер. Что-нибудь тёмное, что-нибудь совершенно другое. Прежнего Деймона больше нет. – Ты нужен мне живым, чтобы я мог когда-нибудь вырвать твоё сердце. А ты - моё.
- Береги себя тоже, - шепчет Стефан, хоть и знает прекрасно: брат услышит. Ему больше нечего добавить. - Просто… береги.
У Стефана перед глазами всё плывёт, он то и дело спотыкается, но продолжает путь. Едва не падает, но продолжает путь.
Они расходятся в разные стороны во избежание случайных встреч. Нет, _их_ встречи никогда не бывают случайными. И всякий раз, когда возвращается Деймон, во взгляде его ярких, как маяк в бурю, безумных глаз одно – надежда. Стефану жаль, что он не в силах её оправдать. Он не может добровольно лишить себя родной крови.
И ему приходится с этим мириться.
@музыка: Marylin Manson - Tainted Love
@темы: Other pairings, TVD, Фанфикшн
-
-
29.08.2010 в 19:38ну, у меня на дневнике флуд не возбраняется. к тому же, это не флуд, а общение. к тому же, мы всё ещё про вампиров говорим=)
-
-
29.08.2010 в 21:01